Academia.eduAcademia.edu
«Против Советского Союза ведется беспрецедентная по своим масштабам и оголтелости психологическая война. Идеологическая борьба как одна из основных форм классовой борьбы <...> все более дифференцируется на объекты воздействия, методы и средства ее ведения. Пропагандистская машина буржуазии усиливает попытки распространять свое тлетворное влияние не только на область теоретического сознания, но и на область сознания обыденного. <...> Эта диверсионная деятельность <...> является специфической сферой духовной борьбы...» Д. Волкогонов. «Психологическая война: подрывные действия империализма в области общественного сознания». 1983 МУЗЫКАЛЬНЫЕ ДИВЕРСАНТЫ Песни русской эмиграции как оружие в годы Гражданской, Великой Отечественной и Холодной войны Нижний Новгород, 2016 ПРЕДИСЛОВИЕ ББК 85.36 К78 «Вы лучше подумайте о том, что музыка это тоже оружие в классовой борьбе!» Серия «Русские шансонье». Основана в 2009 году Автор проекта серии Максим Кравчинский К78 И. Суслов, «Рассказы о товарище Сталине и других товарищах» КРАВЧИНСКИЙ М. Музыкальные диверсанты. Нижний Новгород: ДЕКОМ. – 2016. – 240 с. Художественное оформление серии Вячеслава Петрухина. ISBN 978-5-89533-334-1 Новая книга известного журналиста, исследователя традиций и истории «неофициальной» русской эстрады Максима Кравчинского посвящена абсолютно не исследованной ранее теме использования песни в качестве идеологического оружия в борьбе с советской властью – эмиграцией, внешней и внутренней, политическими и военными противниками Советской России. «Наряду с рок-музыкой заметный эстетический и нравственный ущерб советским гражданам наносит блатная лирика, антисоветчина из репертуара эмигрантских ансамблей, а также убогие творения лжебардов. ...В специальном пособии для мастеров идеологических диверсий без обиняков сказано: “Музыка является средством психологической войны”...» – так поучало читателя издание «Идеологическая борьба: вопросы и ответы» (1987). Для читателя эта книга – путеводитель по музыкальной terra incognita. Под мелодии злых белогвардейских частушек годов Гражданской войны, антисоветских песен, бравурных маршей перебежчиков времен Великой Отечественной, романсов Юрия Морфесси и куплетов Петра Лещенко, песен ГУЛАГа в исполнении артистов «третьей волны» и обличительных баллад Галича читателю предстоит понять, как, когда и почему песня становилась опасным инструментом пропаганды. Как и все проекты серии «Русские шансонье», книга сопровождается подарочным компакт-диском с уникальными архивными записями из арсенала «музыкальных диверсантов» разных эпох. ББК 85.36 Охраняется законом Российской Федерации об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения издателей. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке. ISBN 978-5-89533-334-1 © Издательство ДЕКОМ, составление, оформление, дизайн серии, 2016 © М. Кравчинский – автор-составитель, 2016 Большая советская энциклопедия определяет пропаганду как «распространение политических, философских, научных, художественных и других взглядов с целью их внедрения в общественное сознание и активизации массовой практической деятельности». На всем протяжении советской истории битва на идеологическом фронте между СССР и Западом не прекращалась. В ход шли любые средства: печатные издания, агитационные материалы, концерты и грампластинки, роспуск слухов и сплетен. А позднее – кино и радио. Музыка в этом противоборстве играла роль второстепенную, но без нее, конечно, не обходилось. Особенно в Советском Союзе, где пропаганда была тотальной. Наряду с прессой, радио и кино песня в государстве рабочих и крестьян служила значимым средством идеологического воспитания. Бывший глава Российского государственного фоноархива Владимир Коляда пишет *: [1] «Советская власть не могла пройти мимо столь мощного информационного фактора, каким является слово звучащее. Таким оно было всегда, а тем более в период становления новой государственной идеологии, нового массового сознания в малограмотной стране, привычной, однако, к граммофону, ставшему распространенной бытовой принадлежностью, в стране, привыкшей слушать грампластинки. <...> Решением Центропечати (организации, отвечающей за распространение печатных изданий. – М. К.) был создан специальный отдел “Советская пластинка”. В документе особо подчеркивалось, что “использование граммофона в целях государственной пропаганды коммунизма среди широких пролетарских масс Советской Республики является насущной потребностью переживаемого исторического времени”. * В. Коляда. «Есть звуки, их значенье...» Здесь и далее см. Библиографию. 6 Музыкальные диверсанты Основной задачей отдела называлась “...запись речей выдающихся политических ораторов, наигрывание новых революционных гимнов, песен, оркестровых и сольных музыкальных произведений, запись произведений пролетарских поэтов и писателей и т. д., распространение граммофонов и пластинок к ним с речами вождей пролетарской революции и коммунизма’”. <...> О том, какое значение придавалось этому делу, свидетельствует тот факт, что в период Гражданской войны в каждом красноармейском агитационном подразделении предписывалось иметь граммофон или патефон с комплектом соответствующих пластинок». Противник не сидел без дела и ежедневно таранил наш железный занавес при помощи все тех же известных инструментов. Однако из-за неразвитости способов доставки информации песня здесь практически не участвовала. Хотя отдельные случаи использования это «малой литературной формы» известны – сохранились пластинки эмигрантов с антибольшевистскими куплетами. Между определениями «эмигрант», «белогвардеец», «предатель Родины», «белобандит» и зачастую даже «фашист» в СССР ставили знак равенства. Соответственно и отношение властей к любым видам их активности было однозначным, тем более когда эта деятельность хотя бы и косвенно была связана с политикой. Стоит признать, что в двадцатые–тридцатые годы Запад откровенно проигрывал советским спецам из Агитпропа. Да и возможности были не те: радио маломощное, а в отношении кино, литературы и музыки были возведены строгие цензурные запреты. Все попытки провезти в СССР запрещенные книги или пластинки были обречены на провал. Изредка через границу просачивались группы эмигрантов с листовками. Но их тоже, как правило, быстро рассекречивали. Переломным моментом стала Великая Отечественная, когда нам пришлось сражаться с махиной, созданной доктором Геббельсом. Эти четыре года оказались временем проверки на прочность. На страну обрушилась вся мощь гитлеровского «министерства лжи»: миллионы листовок, сотни тысяч газет, радиопрограммы и выступления подразделений «активной пропаганды». Конечно, песня не была основным средством воздействия, но теперь она играла гораздо более заметную роль. Антисоветские произведения (очень часто на мотивы советских песен), создаваемые русскими эмигрантами из восточного отдела министерства пропаганды Третьего рейха, издавались на пластинках, печатались на листовках, звучали по радио и в концертах на окупированных территориях. ...В пятидесятые годы базовым оружием идеологической войны становится радио и распространение печатных изданий. Однако недаром писатель Анатоль Франс заметил: «Веселый куплет может опрокинуть трон и низвергнуть богов». Стычки на полях холодной войны не обходятся и без музыки. Но здесь происходит странная метаморфоза: на Западе антисоветских песен практически никто специально не пишет, но зато регулярно выходят пластинки с репертуаром, созданным в СССР подпольными бардами. Их творения на Родине под запретом, так как поднимают они в своем творчестве темы остросоциальные. Те, о кото- Предисловие 7 рых с большой сцены не поют. Магнитные ленты Высоцкого, Окуджавы, Кукина, Городницкого, Кима контрабандой вывозят заграницу, откуда запрещенные коммунистической цензурой песни транслируются по радиоголосам и в перепевках оказываются на дисках эмигрантов. Круг замыкается, когда пластинки контрабандой возвращаются в Союз. В шестидесятые–восьмидесятые годы в разных странах Запада увидели свет два десятка музыкальных проектов эмигрантов, где так или иначе обыгрывается противостояние двух систем, звучит злая сатира на советский быт, эксплуатируется тема еврейской эмиграции и колымских лагерей. Безусловно, нельзя ставить их мотивы в один ряд с теми, которые оказывались побудительными при создании антисоветских песен в годы Гражданской или тем более Великой Отечественной войны. Любые морально-нравственные параллели здесь неуместны. Объединение событий и явлений под одной обложкой продиктовано ни в коей мере не желанием провести какие бы то не было аналогии между героями исследования, а стремлением проследить в динамике смены эпох, как и почему русская эмиграция использовала песню в качестве идеологического оружия. Когда это было инспирировано пламенными убеждениями, когда вынужденной необходимостью, а когда желанием заработать деньги или обрести славу. Для создания широкой исторической панорамы нельзя было ограничиваться ни временными, ни пространственными рамками. Поэтому не удивляйтесь, что иногда по ходу повествования мы будем переноситься из страны в страну, из одной исторической реалии перескакивать на десятилетия назад или вперед, затрагивать, не всегда прямо относящиеся к заявленной теме имена и явления. Все это продиктовано исключительно необходимостью дать максимально полную, объемную картину событий, потребностью не только зафиксировать факты, но попытаться понять их первопричины, резоны и подосновы. Постоянные читатели изданий, выходящих в серии «Русские шансонье», могут обратить внимание на то, что информация, касающаяся Петра Лещенко, Юрия Морфесси, Дины Верни, Александра Галича и других, в том или ином виде уже появлялась в иных книгах серии. Однако не спешите с выводами. Во-первых, в данном исследовании биографии и творчество упомянутых артистов рассматриваются под совершенно иным углом зрения. Во-вторых, по сравнению с ранними изданиями это существенно дополнено новыми сведениями, гипотезами, фотографиями и песнями. Как всегда, рассказ о перипетиях судеб «русских шансонье» пройдет под музыку. Вы сможете услышать большой спектр произведений, которые в разные исторические отрезки считались в СССР вражескими и подрывными. Для контраста в диск включены несколько «ответов» отечественных исполнителей андеграунда 1960–1980 годов. Итак, наша спецоперация по задержанию «музыкальных диверсантов» начинается. Максим Кравчинский 9 Глава 1. Откуда ноты растут Глава 1. ОТКУДА НОТЫ РАСТУТ «Так ведь на то она история Та самая, которая Ни слова, ни полслова не солжет». А. Флейтман Из кабаре – в ЧК На третий день после прихода к власти – 27 октября (9 ноября) 1917 года – председатель Совета народных комиссаров В. И. Ленин подписал «Декрет о печати». Началась история советской цензуры. Известно, что первым делом большевики прикрыли всю буржуазную прессу. Кому, как не им, было знать мощную силу слова. И не только печатного. Стоило новому правительству объявить войну криминальным элементам, как уголовный мир тут же взбунтовался. По свидетельству ученых-филологов, обитатели ночлежек и тюрем тут же запели белогвардейские частушки и даже сложили «Анти-Интернационал» – пародию на пролетарский гимн. Зимой 1917 года в Петрограде поэт Николай Агнивцев совместно с режиссером Константином Марджановым и конферансье Федором Курихиным открыл кабаре «Би-ба-бо». И все шло хорошо, пока весной 1918 года артист Иван Вольский не исполнил для почтенной публики злободневные куплеты:* Грабят, режут тут и там, Отдохнут и снова, Неудобно что-то нам Без городового. Ходят слухи на Неве – Не без доказательства, У Чичерина в Москве Нотное издательство*. «Трубадура» тут же доставили в ЧК на Гороховую, и только личное вмешательство наркома просвещения Луначарского спасло незадачливого комедианта от сурового приговора. Кабаре обозвали в прессе * Чичерин Георгий Васильевич (1872–1936) – нарком иностранных дел (1918–1930). В начале карьеры выпустил большое количество дипломатических нот протеста в адрес западных стран, добиваясь признания советской России в мировом сообществе. «учреждением для паразитов», а его учредители вместе с перепуганной труппой отправились подальше от «тонких ценителей искусства» в черных кожанках на занятый белыми Юг империи. Удача улыбалась не каждому. Популярнейший артист «рваного жанра» Сергей Сокольский* за исполнение антибольшевистских куплетов был расстрелян в Киеве красногвардейцами. В феврале 1918 года некий аноним, скрывшийся за витиеватой подписью «Один из обитателей будущего земного рая», направил на имя... Ленина «музыкальное» письмо, написанное по мотивам популярной песни Дмитрия Садовникова «Стенька Разин и княжна». «Вождя мирового пролетариата» автор величает «Колькой» не от незнания. У него действительно была такая партийная кличка. В архивах можно найти немало других подтверждений использования мотивов популярных песен в пропаганде. Ученые-филологи Александра Архипова и Сергей Неклюдов в статье «Фольклор и власть в закрытом обществе» [2] приводят множество примеров распространения в двадцатые годы в деревнях листовок. Их находили наклеенными на заборах и столбах, а порой даже вставленными в «дужку замка на двери сельсовета». Характерно, что напечатанные в листовках тексты были не стихами, а скорее песнями. Антисоветские рифмы предполагалось исполнять на мотив народной «Песни Еремушки» или революционной «Смело мы в бой пойдем»: Слушай, крестьянин, Беда началася, Не лей свои слезы, В колхоз собирайся. Смело мы в бой пойдем Строить коммуну, Чтобы крепче согнуть Мужицкую спину... И даже каторжанской «Ах ты, доля...»: Ах ты, доля, моя доля, До чего ты довела, И зачем же, злая доля, Ты свободу отняла. Мы боролись за свободу, Проливая кровь свою, А теперь нас загоняют В настоящую кабалу. Коммунисты обдурили Бедно-темного мужика, И фунт хлеба посулили, Выть под палкой навсегда... Кто распространял эту «подрывную литературу»? Белогвардейское подполье? Эмигрантские агенты? Доморощенные провокаторы? Точного ответа нет. *** Научно доказано, что информация, положенная на музыку, а проще говоря песня, усваивается гораздо лучше любого книжного текста. * Сокольский (Ершов) Сергей Алексеевич – один из самых популярных в начале ХХ века куплетистов, выступал в образе босяка в так называемом «рваном жанре». 10 Музыкальные диверсанты 11 Глава 1. Откуда ноты растут Потому цензурные запреты быстро распространились с печатных изданий на театр, кино, цирк и эстраду. Согласно директиве В. И. Ленина 9 февраля 1923 года был принят декрет Совнаркома РСФСР об учреждении Главного комитета по контролю за репертуаром зрелищных предприятий при Главлите, получивший название Главная репертуарная комиссия – сокращенно Главрепертком. Как указывает Алексей Тепляков в книге «Машина террора» [3], для обеспечения возможности контроля над всеми исполняемыми произведениями «театры и клубы были обязаны отвести для органов Главреперткома и отдела Политконтроля ОГПУ по одному постоянному месту, не далее четвертого ряда, предоставляя для этого бесплатную вешалку и программы». Чекисты регулярно посещали театральные спектакли, эстрадные концерты и другие массовые зрелища, составляли протоколы о подозрительных, по их мнению, эпизодах, на основании чего принимались решения о привлечении виновных к административной и уголовной ответственности. «Осьмушечка свободы» Одна из первых кампаний цензурного ведомства оказалась направлена против частушки. К середине 1920-х население Москвы увеличивается в два раза за счет притока деревенских жителей. Гражданская война, голод и военный коммунизм заставили миллионы крестьян искать спасения в городах. В массе своей они были неграмотны, и частушка в их среде играла роль современного, если хотите, «Твиттера». В этих коротких четверостишиях реальная жизнь отражалась без прикрас, а главное – они быстро запоминались и разносились по городам и весям со скоростью лесного пожара. Оригинал письма Ленину от неизвестного. ГА РФ.(Ф-1235, Оп. 1. Д. 8 Л. 235) Я на бочке сижу, Бочка золотая, Я в колхоз не пойду, Давай Николая. Я хожу – спинжак по моде, Милка – в красном фартучке, – Нам осьмушечку свободы Троцкий дал по карточке. Сидит Ленин на заборе, Грызет конскую ногу Фу, какая гадина – Советская говядина. Сидит Ленин на заборе, Держит серп и молоток, А товарищ его Троцкий Ведет роту без порток. Сергей Неклюдов и Александра Архипова отмечают: «В 1920-е годы частично или полностью запрещается целый ряд частушечных сборников: А. А. Жарова, Р. М. Акульшина и др., из сборника Артема Веселого изъят раздел “Уходящая деревня”, в котором были собраны кулацкие, хулиганские и воровские частушки, а за частушку “Я на бочке сижу, / Да бочка вертится / 12 Музыкальные диверсанты Глава 1. Откуда ноты растут Ах, я у Ленина служу, / Да Троцкий сердится” запрещена книга Н. Н. Никитина “Рвотный форт”; известен даже случай ареста куплетиста за исполнение частушки... <...> Со второй половины 1920-х меняется политическая и экономическая стратегия власти, в связи с этим меняется и интонация голосов, “идущих снизу”. Согласно сводкам ГПУ, прямой протест в деревне против “мероприятий соввласти” выражается в основном в частушках, реже – в песнях, еще реже – в других формах. Так, 13 апреля 1932 года ОГПУ составляет следующую справку об исполнении песен и частушек молодежью: “<...> Пузо голо, лапти в клетку, выполняем пятилетку. Отчего ты худа? Я в колхозе была. Отчего ты легла? Пятилетку тягла” и т. д.» «Мы тебе отрубим когти, Пуанкаре!»*: Нас буржуй не полюбил, Нас прикончить порешил, Только зря стучат затворы, Лапы коротки у своры, Только зря куют оковы, Мы к борьбе готовы! Слышь, Раймонд, Старый черт! Берегись! Мы тебе отрубим когти, Выдернем клыки! Брысь! Брысь! Брысь! В начале двадцатых стали появляться частушки и в эмигрантской прессе. Как правило, их публиковали на страницах народнопатриотических изданий и газет, чьей аудиторией были нижние чины Белой армии. В кругах интеллигенции и дворянства эта фольклорная форма не пользовалась популярностью. Раздражение и резкое неприятие в кругах эмиграции вызывали практически все приметы нового советского общества, и создатели «четверостишей» не пытались скрыть своей ненависти: Братцы, бей без разговоров И селькоров, и рабкоров, Надоел нам красный клоп, Загоняй его ты в гроб! По реке бежит волна, Вода кольцами, Будем рыбку мы кормить Комсомольцами. Комиссару – нож в бочину, С нашей девкой не сиди, Коммунисту – кирпичину, Из деревни уходи. Тары-бары-растабары, Зажилися комиссары, Скоро-скоро помелом, Эту нечисть мы сметем. 13 У буржуя во дворе лает сам Пуанкаре, Лает, словно на Луну, На советскую страну, Шибко бесится старик, Точит когти, скалит клык, Эту старую чуму мы научим кой-чему, Пролетарский крепнет строй, Не возьмешь его войной! Советские пропагандисты отвечали на выпады белоэмигрантов своими рифмами, где, порой, одно слово полностью меняло смысл. (Из сборника В. Князева «Красноармейские частушки», 1925). Стоит отметить, что нашим «ответом Чемберлену» были вирши не менее кровожадные. Передо мной нотный сборник 1931 года с «массовой песней» композитора Александра Давиденко и поэта Ильи Френкеля с ласковым и гуманным названием Рисунок из сборника В. Князева «Красноармейские частушки». 1925 * Пуанкаре Раймонд (1860–1934) – в разные годы президент и премьер-министр Франции. Один из организаторов антисоветской интервенции. Двоюродный брат известного математика. 14 Музыкальные диверсанты В ответ «Русская правда» из номера в номер чехвостила советских вождей: На деревне бузина, А в Кремле – Калина, На деревне голь одна, А в Кремле – малина. По одну руку – Ильич, По другу – Иуда. Ленин к черту в ад пошел, Троцкому наказывал, Чтобы кол, да поострей, Он себе заказывал. Сатана сидит в аду, У него не худо, Особое возмущение в кругах изгнанников вызвало переименование России в непонятную им аббревиатуру «СССР»: На собачий на манер, Русь назвали Триэсер, Эту кличку мы собьем Нашим русским штыком. Коммунисты нас просили, Чтоб забыли про Россию, Это слово мы колом Прямо в глотку им забьем. Глава 1. Откуда ноты растут По мнению доктора исторических наук Александра Некрича, цель советской цензуры заключалась в том, «чтобы создать новую коллективную память народа, начисто выбросить воспоминания о том, что происходило в действительности, исключить из истории всё, что не соответствует или прямо опровергает исторические претензии коммунистов». Потому неудивительно, что кроме частушки мишенями для запретов стали и другие песенные жанры. Запрещенные песни Начиная с середины двадцатых издательство «Теакинопечать» издает и рассылает по региональным отделениям «Репертуарный указатель» (список разрешенных и запрещенных к исполнению на сцене произведений). Объем циркуляров рос как на дрожжах: в 1926 году в перечне – 600 песен, в 1929-м – 900, в 1931-м – 3000. Что же попадало под запрет? В советской России такие перлы не появлялись в печати, но передавались изустно и даже нет-нет да проскакивали в концертах, особенно на периферии (конечно, от имени отрицательных персонажей): Неужели снег не стает, С гор не скатится вода? Неужели власть Советов Не исчезнет никогда? В случае своевременного сигнала в ЧК участь «сатирика-юмориста» была незавидна. Книга, изданная, судя по содержанию, в конце тридцатых годов с собранием ультра антисоветских анекдотов, гротескных зарисовок советского быта и переделанных стихотворений Пушкина: У Лукоморья дуб срубили, Златую цепь продали в лом, Кота ученого прибили, Чтоб не шатался он кругом, И не рассказывал бы сказки, И песен зря не заводил, А по невидимой указке, О том, что надо, говорил… 15 Фрагмент списка «запрещенных песен». Из сборника Главреперткома. 1929 16 Музыкальные диверсанты Прежде всего столь любимые Николаем II цыганские романсы. Ведь стоило зазвучать этим мелодиям «удали и печали», как у обывателя тут же вставали перед глазами картинки старого времени, где не было пьяных матросов, выбитых стекол и пустых прилавков, но зато на комоде уютно трещал граммофон, по улицам разъезжали извозчики, а «Яръ», «Стрельна» и «Мавритания» манили звоном гитар да соблазнительным меню. Что-то грустно взять гитару! Да спеть песню про любовь. Иль поехать лучше к «Яру»? Разогреть шампанским кровь? Там цыганки молодые Будут петь, плясать всю ночь, Рассорю им золотые Прогоню тоску я прочь... Но теперь декорации стали иными: Сидели мы у «Яра» За столиком у стойки, В объятиях гусара Летели мы на тройке. Гнедых ждала нас пара, Жене – какое дело! А нынче вот у «Яра» Собранье женотдела... Кроме романсов «фараонова племени» впали в немилость многочисленные патриотические и военные песни вроде хита Владимира Сабинина 1914 года «Оружьем на солнце сверкая» или заздравной Александрийского полка «Черные гусары». Конечно, в новых реалиях, в стране, охваченной Гражданской войной, совершенно иначе звучали слова: Кто не знал, не видал Подвигов заветных, Кто не знал, не слыхал Про гусар бессмертных! Марш вперёд! Труба зовёт, Чёрные гусары, Марш вперёд! Смерть нас ждёт, Наливайте чары! У чиновников тут же возникал логичный вопрос: «Куда труба зовет? Уж не на битву ли с властью рабочих и крестьян? Вы бы еще, товарищи, “Боже, царя храни” завели...» Помните сценку из романа «Двенадцать стульев», когда во время плавания на теплоходе «Скрябин» Остап Бендер отправляется вспарывать очередной стул и оставляет своего компаньона на шухере? «– Воробьянинов, – шепнул он, – для вас срочное дело по художественной части. Встаньте у выхода из коридора первого класса и стойте. Если кто будет подходить – пойте погромче. Старик опешил. – Что же мне петь? – Уж во всяком случае не “Боже, царя храни!” Что-нибудь страстное: “Яблочко” или “Сердце красавицы”...» Глава 1. Откуда ноты растут 17 Достоверно известны случаи, когда за хранение пластинки или нот с царским гимном в годы сталинского террора люди получали срок по статье 58-10. Пункт 10 означал следующее: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев». Характерно, что пластинка оказывалась приравненной к контрреволюционной литературе. Потому сегодня если у кого и сохранились эти «артефакты», то часто с мясом оторванной этикеткой. Согласно данным многотомного собрания документов «История сталинского ГУЛАГа» [4], к 1935 году «...исполнение и распространение контрреволюционных рассказов, песен, стихов, частушек, анекдотов и т. п.» выделено Прокуратурой СССР в особую группу преступлений. Статистика тридцатых–сороковых годов пестрит такими приговорами: 1932 год – антиколхозная агитация, сочинение антиколхозных частушек – 2 года, 1933 – слушал а/с (антисоветские) частушки, распространял слухи – 3 года, 1935-й – пел к/р (контрреволюционные) частушки – 2 года, 1936-й – а/с частушки, надругательство над портретами вождей, избиение коммунистов – 5 лет, 1936-й – к/р, террористическая агитация – песни, частушки – 3 года, 1937-й – пение а/с частушек – 5 лет; клевета на ВКП(б), а/с частушки – 10 лет, 1938-й – пение песен, дискредитирующих вождей – 10 лет. В 1953 году в Архангельске молодого парня арестовали за то, что он, будучи навеселе, в гостях исполнил песню 30-х годов, которую слышал от отца, с такими словами: «Всероссийская коммуна разорила нас дотла, / А диктатура коммунистов нас до ручки довела. / Все раздеты, все разуты, / На посту солдаты в лаптях...» От сурового приговора его спасла только смерть «великого кормчего». Похожий случай имел место и в Херсонской области осенью того же года. Согласно архивным документам, некто «Белей М. Ю. (1931 года рождения, украинец, образование 7 классов, член ВЛКСМ, инвалид, не работал) хранил и давал читать знакомым несколько националистических и религиозных книг, пародию на Интернационал, антисоветскую “Песню про Сталина”...» Но и после кончины генералиссимуса получить срок было вполне реально. Владимир Козлов в исследовании «Крамола и инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР» [5] указывает, что в период с 1956 по 1958 год в места не столь отдаленные отправилась не одна сотня человек, которым вменялось «хранение и распространение антисоветской литературы, в том числе дневников, переписанных от руки стихотворений и песен...» (курсив мой. – М. К.). С приходом к власти Брежнева карательная политика смягчилась. Как сказал в одном из интервью известный бард Юлий Ким, «за пьяный застольный треп» срока уже не давали, «давали его за публичную критику режима». 18 Музыкальные диверсанты Глава 1. Откуда ноты растут 19 *** Объектом запретов становились также экзотические ариетки Александра Вертинского, Изы Кремер и прочих «арлекинов». Советскому человеку рассказы про «лилового негра», нюхающих кокаин декадентов, всяких «китайчонков» и «притоны ночного Марселя» категорически чужды. Что вы плачете здесь, одинокая глупая деточка, Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы? Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка. Облысевшая, мокрая вся и смешная, как вы... Обложка советского нотного сборника Н. А. Тагамлицкого с репертуаром «песен улицы» Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная, И я знаю, что крикнув, вы можете спрыгнуть с ума. И когда вы умрете на этой скамейке, кошмарная Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма... Все эта упадническая мишура (добавьте сюда и заморские танго с фокстротами) отвлекает граждан от главного – строительства нового коммунистического быта. Журнал «Пролетарский музыкант» (№ 5, 1929 г.) заявлял без обиняков: Нам, пролетарским музыкантам, культработникам и комсомолу, нужно, наконец, лицом к лицу, грудь с грудью встретиться с врагом. Нужно понять, что основной наш враг, самый сильный и опасный, это – цыганщина, джаз, анекдотики, блатные песенки, конечно, фокстрот и танго... Эта халтура развращает пролетариат, пытается привить ему мелкобуржуазное отношение к музыке, искусству и, вообще, к жизни. Этого врага нужно победить в первую очередь. Без этого наше пролетарское творчество не сможет быть воспринято рабочим классом. Ноты знаменитой песни Вертинского «Кокаинетка». Латвия, 1920-е Не в чести у цензоров оказался и популярнейший на стыке старого и нового времени жанр «песни улицы». Сегодня их бы назвали «блатными». Видимо, эти песни запрещали, не желая подкидывать дровишек в и без того синим пламенем полыхающую преступность. Справиться с пожаром тотального бандитизма, воровства, хулиганства, проституции и наркомании власти смогли лишь на излете НЭПа. 23 июня 1924 года Главрепертком (секретным!) приказом уведомил местные отделения о «запрещении так называемого “жанра улицы” – “Песенок улицы” Таганлицкого*. <...> Эту разухабистость, эту, в конце концов, романтику хулиганства <...> это порождение кабака и кабацкой литературы – надо изживать и рассматривать * Тагамлицкий Николай Андреевич (1891–1926) – поэт, композитор, писатель. Создатель жанра «песни улицы», популярного в 1910–1920-е годы. Запреты вынудили его перебраться в Свердловск (возможно, был выслан). Осенью 1926 года умер от разрыва сердца. Подробнее о его судьбе читайте в книге «Песни и развлечения эпохи нэпа» (ДЕКОМ, 2015). 20 Музыкальные диверсанты эстрадный репертуар с учетом указанной точки зрения» (орфография оригинала сохранена. – М. К.). В приложении называлось 12 произведений Тагамлицкого: «Улица ночью», «Яблочко», «Ботиночки», «Булочки», «Желтые перчатки», «Шарманщик Лейба», «Зонтик дождевой», «Ну-ка, Трошка», «Слесарша», «Сапожки», «Гадалка», «Куманек». Вот для образца одна из песенок «вредного репертуара»: Шла я поздним вечерочком В темном переулке Взять у Риттера, У кондитера, Две французских булки. Часто я вечерком К милому ходила И Прокофию К чаю-кофею Булки приносила. Задрожала, побледнела, Стукнуло сердечко. Я от жалости, От усталости Села на крылечко. Ему за очи черны Булки я дарила, Что у Риттера, У кондитера, Милому купила. Купив две булки, В переулке Нищего я встретила Отшатнулася, Встрепенулася, Побежать хотела. Зря я не отвернулась, Зря не убежала, А как взглянула в очи ясные, Вся я задрожала. С той поры уж к милу другу Чай пить не хожу я. Уж Прокофию К чаю-кофею Булок не ношу я. Всю жизнь я помнить буду Две французских булки, Что купила я, Подарила я В темном переулке. Из циркуляра Главлита от 10 августа 1954 года «Об отмене запрещения грамзаписей Вертинского и Утесова» следует, что ранее они тоже были запрещены. С Вертинским все понятно, а во втором случае, видимо, это касается известных одесских песен Утесова «С одесского кичмана», «Гоп со смыком» и «Бублички», записанных в 1932 году. Призывали комиссары от искусства бороться также с псевдонародной (мещанской) и с псевдореволюционной песней, «прививающей пролетариату обывательские представления о революции и в музыкальном отношении воспитывающей в нем склонность к музыкальной халтуре». Здесь речь о жанре «песен нового быта»: «Кирпичики», «Антоннаборщик», «Пелагея Ильина», «Портной Айзик», «Шестереночки», «Серая кепка и красный платок», «Алименты», «Манькин поселок»... Отдельной строкой прописывалась борьба с сатириками, которые, пользуясь приемом работы на контрастах, когда один герой фельетона ругает советскую власть, а другой защищает, занимались не чем иным как «подрывом диктатуры пролетариата». Артистам разговорного жанра действительно приходилось нелегко. Известен факт, когда еврейский куплетист Жорж Леон был сослан на 21 Глава 1. Откуда ноты растут Соловки за... исполнение, по мнению цензора, антисемитских куплетов. Случай это далеко не единичный, особенно в отношении сатириков-юмористов. Такая же участь ждала Юру Юровского (за антисоветские рассказы). А вот совершенно уникальный архивный документ, где упоминается первая в России женщина-конферансье Мария Марадудина: Начальнику Политконтроля Петроградского ОГПУ – сотрудника для поручений Кузнецова М. К. Первая женщинаДовожу до вашего сведения, что конферансье конферансье в «Свободном театре» Марадудина М. С. между проМария Семеновна чим позволила себе следующее: объявляя очередной Марадудина (1888–1960) номер программы («Танго улицы»), для пояснения упоминает, что этот номер обыкновенно исполняется на углу 25-го Октября и 3-го Июля*, но из-за плохой погоды переведен в «Свободный театр», и далее, перед выходом Дулькевич, исполнявшей детские песенки, объявляет публике, настойчиво требующей спеть Дулькевич романс «Все, что было», что много найдется народу, вспоминающих о том, что все было, <...> и судовольствием желающих очутиться в тех же условиях, в которых вся эта публика так хорошо себя чувствовала и откуда Октябрьская революция метлой вымела их из насиженных мест. Доводя до сведения вышеизложенное, прошу о соответствующей мере воздействия в виду временного воспрещения в качестве конферансье. Кузнецов. На документе – резолюция: «Тов. Петров. Следовало бы одернуть названную Марадудину, дав ей недельки две отдыха»**. Упомянутая выше Мария Семеновна Марадудина начинала в «Летучей мыши» у Балиева, а в революцию вместе со своим близким другом писателем Аркадием Аверченко оказалась в Крыму. После разгрома армии Врангеля артистка осталась в России, а писатель Аверченко отправился в Константинополь. Чтобы заработать на жизнь, сатирик, как в далекой юности, был вынужден сочинять куплеты для своего театра-кабаре «Гнездо перелетных птиц». Вроде таких: Мой милёнок-большевик Избран был вчера во ВЦИК – Вот теперь он цыкнет! Издавал буржуйчик крик – А теперь не пикнет?! Впрочем, не будем отвлекаться и вернемся с берегов Босфора в наши края. Стоит признать, что запреты в отношении песен исполнялись в двадцатых спустя рукава. Главная причина – введение в 1921 году нэпа, * ** То есть угол Невского проспекта и Большой Садовой улицы, переименованных в 1918 году. Цит. по книге: Блюм А. «От неолита до Главлита». 22 Музыкальные диверсанты когда правила игры стал диктовать не цензор, а состоятельный посетитель ресторана, кабаре или пивной. Нэпманы и совбуры (советские буржуи) шли в кабак не за тем, чтобы слушать песни нового быта про «шестереночки» или «Паровоз-515Щ», а в поисках веселья и удовольствия. И артисты, если хотели заработать на ситную булку с вологодским маслицем, не могли не отвечать их запросам. Эта противоречивая ситуация сохранялась вплоть до начала тридцатых годов. Запретные песни звучали, как говорится, «со всех эстрад», от рыночных площадей до рабочих клубов и даже небольшими тиражами, но во множестве печатались в виде нот. Наблюдалась несогласованность подразделений гублитов на местах. В одной губернии произведение требовали исключить из репертуара, а в другой – разрешали. Единственное, что реально смогли сделать (а вернее, не сделать) в этой ситуации власти, – не издавать эти песни на пластинках. Редкоредко, по загадочной случайности, отдельные вещицы просачивались на диски. В основном это были дореволюционные шлягеры, напечатанные со старых матриц. И лишь иногда – свежие хиты того времени вроде «Кирпичиков» в исполнении Нины Дулькевич, «Дорогой длинною» Тамары Церетели или упомянутых выше хулиганских песен Утесова. Почему так происходило? Да потому, что заведения Нарпита, где эти песни пели, принадлежали частникам, издательства, где ноты печатались – тоже, но фабрику грампластинок «Музтрест» государство крепко держало только в своих руках. К окончательному сворачиванию нэпа (последняя частная булочная закрылась в Ленинграде в 1932 году) цензура сумела возвести труднопреодолимые преграды даже на пути такого эфемерного жанра, как вокальный. Льются песни, Реют флаги, По Союзу ССР. С каждым годом интересней Жить становится теперь Запасы дореволюционных пластинок на складах массово уничтожались, а чтобы изъять те, что оставались на руках у населения, государство производило централизованную скупку или ставило условие: продажа новых записей только в обмен на «бой» старых дисков – сообщала певица. И поспорить с этим желающих не находилось. По крайней мере на «родной сторонке». Но не будем забывать, что после приснопамятного Октября 1917 года, по разным оценкам, от двух до пяти миллионов русских людей оказались в изгнании. И среди них было немало эстрадных артистов. Глава 2. БЕЛЫЕ ПЕСНИ ДЛЯ КРАСНОЙ РОССИИ «Молись, кунак, в стране чужой, Молись, молись за край родной... Пускай теперь мы лишены Родной семьи, родной страны, Но верим мы – настанет час, И солнца луч блеснет для нас...» Из репертуара А. Вертинского На других берегах Революция стала причиной радикальных перемен во всех сферах общественной жизни. Не стала исключением и эстрада. Большинство самых ярких звезд императорских подмостков предпочли отправиться к «другим берегам». Знаменитые басы Федор Шаляпин и Капитон Запорожец, «народницы» Надежда Плевицкая и Мария Каринская, «баяны русской песни» Юрий Морфесси, Николай Северский и Михаил Вавич, исполнители ариеток Иза Кремер и Александр Вертинский, цыганские королевы Настя Полякова и Зина Давыдова, куплетисты Павел Троицкий, Станислав Сарматов и Виктор Хенкин, опереточная примадонна Лидия Липковская, исполнительницы «песен улицы» Анна Степовая и София Реджи, шансонетки Катюша Горностаева и Аза Разсадова, собиратель «каторжанского фольклора» пианист Вильгельм Гартевельд, любимец офицеров царского конвоя скрипач Жан Гулеско и тысячи других артистов покинули Россию. На первых порах отношение к «бывшим» в советской Рисунок из журнала России было нейтральное. «Иллюстрированная Россия». 1926 24 Музыкальные диверсанты 25 Глава 2. Белые песни для красной России Эмигрантка из Харбина София Реджи (1896–1961) с успехом выступала в запрещенном в Советской России жанре «Песни улицы» и даже записывала эти песни на пластинки В 1922 году журнал «Зрелища» в разделе «Кто-Где» информировал: Н. В. Плевицкая, жившая в Берлине и концертировавшая в Германии и Австрии, в конце декабря уезжает на ряд концертов в Сербию и Болгарию, а оттуда в Америку (Нью-Йорк, Чикаго, Филадельфию) и Канаду. Балашова, б. балерина Московского Большого театра, открывает в Париже «Студию балетных классических и характерных танцев». Весной танцовщица едет на ряд гастролей в Лондон... Но вскоре тон начинает кардинально меняться. Уже годом позже тот же источник пишет: Русских артистов парижская эстрада почти не знает. Те немногие из наших соотечественников, которые подвизаются в Париже, дальше ночных кабаре не идут, и большие парижские театры для них закрыты. Наилучшее положение занимает московская исполнительница цыганских романсов 3. А. Давыдова. Работает она по ресторанам. Также ограничен и репертуар о России. Еще совсем недавно были в моде грубейшие антибольшевистские пасквили, но теперь они не пользуются успехом. Впечатление такое, будто Франция не знает, как себя держать в этом вопросе. Особняком стоит искусство бывших эмигрантов. Кроме постоянного русского театра «Золотой Петушок» – одного из бесчисленных подражаний «Летучей Мыши» – существует целый ряд эстрадных предприятий при русских ресторанах. Там-то и подвизаются «цыганские хоры из бывших титулованных». Во главе одного такого хора стоит граф Толстой, а другим управляет князь Голицын. Ведущий эстрадный обозреватель Ростислав Блюменау подхватывал ту же ноту: «Художественный уровень так называемого “русского репертуара” в эмигрантских кабачках и варьете в Париже не поддается оценке. Программы пестрят такими “перлами”, как “эксцентро-экзотический танец – русская Барыня”, или “заупокойно-колыбельная” песенка – “Спи, усни моя красавица” и наконец “буйно-разудалая песня “На последнюю пятерку”. Действительно, репертуар и реклама составлены на “последнюю пятерку”...» Реклама русских ресторанов из эмигрантской прессы Парижа. 1920-е Обозреватель «Зрелищ» в 1923 году иронизировал: Бывший артист киевского «Кривого Джимми» Ермолов вместе с артистом оперы К. Запорожцем открыли в Константинополе театр типа «Кривого Джимми» под названием «Бродячий пес». Театр посещается исключительно врангелевцами, правильно рассудившими, что название театра рассчитано именно на них. Меж тем к концу двадцатых годов счет русским кабаре, барам и ресторанам, где под звуки русских песен вспоминали о былом величии титулованные особы и вчерашние обладатели несметных состояний, только в Париже шел на десятки, если не на сотни. А уж по всему миру были распахнуты двери многих тысяч заведений «а-ля рюс». «Гнусный край белогвардейский» В советской России «бывших» высмеивали. Куплетисты Вера Климова и Михаил Львов в номере «Шарманка-эмигрантка» пели: Навек Россию потеряли, Ведь власть рабочих нынче там. Мы от нее в Париж удрали И бродим здесь мы по дворам... 26 Музыкальные диверсанты Карикатура из журнала «Иллюстрированная Россия». 1927. «Странно: французы говорят, что Монмартр полон иностранцев. А мы не видим их!» Лев Дризо сочиняет в 1926 году мелодекламацию «Ночной Париж»: Париж в притоне «Белая заря» Идет игра вплоть до утра, Апаш, кокотка, офицер и эмигрант, Посуды звон, гудит джаз-банд, Там подают графини и швейцаром бывший князь, Лежит в грязи вся золотая грязь, Их научил Париж, чем торговать, Как добывать позором каждый франк. На всем лежит отчаянья печать, Последняя игра идет ва-банк, И до рассвета там идет игра, И напевают что-то бледные уста: Сегодня я живу, сегодня я плачу, Кто знает, буду ль завтра я с тобой. Так пусть хоть этот раз Нам даст забвенья час, От этой ночи беспросветной и больной Заменит ночь заря, и, разойдясь шутя, Забудем мы друг друга через час Быть может, завтра сон вдруг превратится в стон. Быть может, я пою в последний раз... Излюбленным юмористическим номером в концертах был комический хор, собранный как бы из «осколков старой России». На сцену вы- Глава 2. Белые песни для красной России 27 Комический хор эмигрантов. Петроград, 1923 ходили наряженные оборванцами бывшие графы, князья, священнослужители, военные, фрейлины двора... Публика рабочих клубов зло и радостно потешалась над «господами». Однако как ни тужилась советская пропаганда, выставляя эмигрантов в неприглядном свете, на деле они в массе своей сумели найти свое место под солнцем и стали не просто изгнанниками, а хранителями культуры потерянной России. В Париже, Берлине, Лондоне и Нью-Йорке они продолжали творить, создавать романы, писать картины и записывать песни уже без оглядки на большевистскую цензуру. Потаенными тропами, диппочтой, в гастрольном багаже артистов, в тайниках, обустроенных на кораблях загранплавания, пластинки с этими записями попадали в СССР. В постановке московского Мюзик-холла под названием «Букет моей бабушки» (1931) и в первых спектаклях кукольного театра Сергея Образцова непременно возникают то карикатурный «печальный Пьеро» Вертинский, то «исполнительница песенок настроения» Иза Кремер, а то и осмеянный Маяковским «Господин народный артист» Ф. И. Шаляпин. Но, как ни странно, такие пьесы быстро снимаются с репертуара. Зрители отчего-то хлопают героям пародий громче, чем положительным советским персонажам. Оказывается, песни бывших кумиров императорских подмостков даже в гротескной подаче остаются интересными и востребованными. Запретный плод манил и вызывал интерес под любым соусом. Чиновники цензурного ведомства внимательно следили за происходящим. Сфера деятельности Главреперткома постоянно расширялась. В 1924 году была создана особая «Коллегия по контролю граммофонного репертуара», выпускавшая «Списки граммофонных пластинок, подлежащих изъятию из продажи» и «Списки грампластинок, запрещенных к ввозу в СССР». 28 Музыкальные диверсанты Вот несколько выдержек из первого списка 1925 года: «Выхожу один я на дорогу...» (слова М. Ю. Лермонтова) – романс мистический. «Пара гнедых...» (слова А. Н. Апухтина) – воспроизводит затхлый быт прошлого с его отношением к женщине, как орудию наслаждения». Реклама о продаже эмигрантских пластинок. Париж, 1930 Народные песни «Возле реченьки, «Вечер поздно из лесочка», «Как-то осенью...» запретили как «песни крепостнического характера». Далее в документе говорилось: «Безусловному запрещению к исполнению и подлежат конфискации через органы Политконтроля ОГПУ: а) пластинки монархического, патриотического, империалистического содержания; б) порнографические; в) оскорбляющие достоинство женщины; г) содержащие барское и пренебрежительное отношение к мужику и т. д.» Предписывалось изымать все записи Плевицкой по той причине, что «все напетое ею не представляет художественной ценности, сама она в свое время была выдвинута в знаменитости и разрекламирована монархистами, а деятельность ее в эмиграции носит явно черносотенный характер», а также романсы Михаила Вавича, Юрия Морфесси, куплеты Станислава Сарматова и Павла Троицкого... Анонс из газеты «Возрождение». Париж, 1931. Свои выступения Ю. Морфесси начинал с «Марша корниловского полка»: Пусть вокруг одно глумленье, Клевета и гнет Нас, корниловцев, презренье Черни не убьет. Верим мы: близка развязка С чарами врага, Упадет с очей повязка у России, да! Вперед, на бой, вперед на бой, открытый бой… Как заметила поэтесса из первой волны изгнанников «харбинская Цветаева» Марианна Колосова: ...В стране, где царствовал Ленин, Было трудно песням звенеть. 29 Глава 2. Белые песни для красной России Заметка из эмигратской газеты «Возрождение». Париж, 1936 До войны в СССР каждый эмигрант считался врагом. Все созданные бывшими соотечественниками объединения, будь то «Союз инвалидов» или профсоюз русских шоферов такси, не говоря уже о каком-нибудь «Союзе казаков» в официальных бумагах именовались не иначе как «военно-фашистскими организациями», чья деятельность направлена на подрыв, диверсии, свержение... Таким образом, любая активность «недобитых белогвардейцев» в глазах советских властей априори выглядела опасной и деструктивной. В эстрадном сборнике 1929 года была опубликована серия пародий Михаила Пустынина под заголовком «Как бы написали стихи на тему “Чижик-пыжик” разные поэты». Имитируя стиль «комсомольского трибуна» Александра Безыменского, он писал: ...Это старых дней привычки, Эти штучки безобразны, Чую я, у каждой птички Облик мелкобуржуазный. Не люблю я, в общем, птицу. Птица каждый год злодейски Улетает заграницу, В гнусный край белогвардейский... В край, где белым жить приятно, В край фашистов и Антанты... Не пускать весной обратно Этих птичьих эмигрантов!.. Неудивительно, что при таких настроениях надзирающие инстанции относились к ввозу грампластинок из-за рубежа крайне настороженно. В 1927 году артист балета Большого театра Н. А. Александров отправился на гастроли во Францию. На таможне у него было конфисковано несколько десятков разнообразных грампластинок, в основном с танцами. В общем-то неудивительно, что в чарльстоне, фокстроте или вальсе-бостоне стражи границы усмотрели «элементы буржуазного разложения», но чем им не угодил «Украинский гопак», сказать трудно. Не иначе сыграли популярную мелодию музыканты-эмигранты. Тщетно артист пытался добиться выдачи ему грампластинок, поскольку они нужны ему «для профессиональной работы как артиста балета». В ответ на жалобу в ленинградское отделение Гублита (видимо, Александров въезжал в СССР морем) ему сообщили: «По сведениям, полученным из ОГПУ, грампластинки <. . .> уничтожены, как запрещенные к ввозу в пределы СССР». 30 Музыкальные диверсанты «Не подлежит разглашению» Год от года режим в Советском Союзе становился все строже. Во времена нэпа люди (пусть и не без бюрократических проблем) могли выезжать заграницу туристами, на лечение и даже на работу. В Париже побывал с семьей Леонид Утесов, а Изабелла Юрьева, Клара Милич и Наталья Тамара даже выступали там в русских кабаре. Вплоть до 1936 года граждане за 500 золотых рублей имели возможность купить в Торгсине заграничный паспорт и выехать за рубеж. Сумма была, конечно, непомерная, но все-таки шанс имелся. К концу тридцатых железный занавес надолго захлопнулся. Большинство примет старого мира было начисто стерто из повседневности, и лишь песня слабым эхом продолжала звучать в обступающих гранитных скалах реальности. В первое время после Октября Надежда Плевицкая 1917-го из-за границы привозили и Николай Скоблин. Париж, 1930-е в основном пластинки, где былые кумиры заново перепевали свои старые хиты, но порой звучали там и незнакомые прежде нотки. Так, едва оказавшись на Западе, в 1922 году любимица Николая II Надежда Плевицкая записывает в Берлине пластинку с песней на стихи Филарета Чернова, ставшей неофициальным гимном Белой эмиграции: Замело тебя снегом, Россия, Запуржило седою пургой И холодныя ветры степные Панихиды поют над тобой. Ни пути, ни следа по равнинам, По сугробам безбрежных снегов Не добраться к родимым святыням, Не услышать родных голосов. Замела, замела, схоронила Всё святое, родное пурга. Ты слепая жестокая сила, Вы как смерть, неживые снега... О Плевицкой и ее коронной песне в своей мемуарной трилогии «Я унес Россию» вспоминал писатель Роман Гуль [6]: «Знаменитую исполнительницу русских народных песен Н. В. Плевицкую я слыхал многажды. И в России, и в Берлине, и в Париже не раз. Везде была понародному великолепна. Особенно я любил в ее исполнении “Сумеркалось. Я сидела у ворот, / А по улице-то конница идет...” Исполняла она эту песню, по-моему, лучше Шаляпина, который тоже ее пел в концертах. В Париже Н. В. со своим мужем генералом Н. Скоблиным жили постоянно. Но не в городе, а под Парижем, в вилле в Озуар-ля-Ферьер. Концерты Н. В. давала часто. Запомнился один – в пользу чего-то или кого-то, уж не помню – но помню только, множество знатных эмигрантов сидели в первых рядах: Милюков, Глава 2. Белые песни для красной России 31 Маклаков, генералы РОВСа, Бунин, Зайцевы, Алданов (всех не упомню). Надежда Васильевна великолепно одета, высокая, статная, была, видимо, в ударе. Пела “как соловей” (так о ней сказал, кажется, Рахманинов). Зал “стонал” от аплодисментов и криков “бис”. А закончила Н. В. концерт неким, так сказать, “эмигрантским гимном” <...> Замело тебя снегом Россия... И со страшным, трагическим подъемом: Замело! Занесло! Запуржило!.. Гром самых искренних эмигрантских аплодисментов. “От души”. Крики искренние – “Бис!” “Бис!” И кому тогда могло прийти в голову, что поет этот “гимн” погибающей России – не знаменитая белогвардейская генеральша-певица, а самая настоящая грязная чекистская стукачка, “кооптированная сотрудница ОГПУ”, безжалостная участница предательства (и убийства!) генерала Кутепова и генерала Миллера, которая окончит свои дни – по суду – в каторжной тюрьме в Ренн и перед смертью покается во всей своей гнусности. Как сейчас слышу ее патетические ноты, как какой-то неистовый, трагический крик: Замело!.. Занесло!.. Запуржило!..» Уже упоминавшаяся здесь русская поэтесса Марианна Колосова писала [7]: Надежда Плевицкая на скамье подсудимых В эти годы мы повсюду пели, Только песни грустные такие: – В комиссарском кожаном портфеле Все еще лежит судьба России. Все правда! Только песни, бывало, звучали и задорные. На контрасте с трагической и пафосной балладой Плевицкой жизнелюб и бонвиан Михаил Вавич записывает в 1923 году в Нью-Йорке разухабистое «Яблочко», где о пережитом вспоминает чуть ли не смеясь: Говорили Митеньке: «Да, не ходи на митинги!» Не послушал, Был хорош, Да и остался без калош... В то же время начинают звучать голоса новых (вольных и невольных) изгнанников: Коли Негина, Веры Смирновой, Давида Медова, Софии Реджи, Даниила Дольского, Марека Белорусова, Любы Веселой, Леонида Моложатова, Петра Лещенко... Михаил Вавич (1881–1930) 32 Музыкальные диверсанты Молодые артисты исполняют уже не только старые песни. Вот документ, датированный декабрем 1947 года. Некоторые имена и фамилии указаны неверно, есть песни, ошибочно приписанные другим исполнителям, встречаются неточности в фирмах и названиях, но главное – сам факт существования этой бумаги и ее содержание. Как и двадцать пять лет назад, Главрепертком, вместе с таможней и НКВД продолжал зорко отслеживать все новинки эмигрантской эстрады. Глава 2. Белые песни для красной России 33 10. Русский хор. «Колумбия» 1) «Маменька»; «Солдатушки» 11. Стрелецкий хор и хор Заркевича. «Виктор» 12. Хор донских казаков Сергея Жарова и все другие русские хоровые ансамбли 13. Владимир Неимоев. «Декка» 1) «Ты не грусти»; «Ах, вы, мадам!» ГЛАВЛИТ СССР. «Не подлежит разглашению» Список грампластинок, запрещенных к ввозу в СССР: 1. Д. Медов. «Колумбия» 1) «Письмо к матери»; «Привет с родины» 2) «Прощай, мой сын»; «Казбек» и все другие вещи в его исполнении. 2. Коля Негин. «Кисмет», «Колумбия» 1) «Лунная серенада»; «Корсетка» 2) «Оружьем на солнце сверкая» и все другие его вещи. 3. Адя Кузнецов. «Колумбия» 1) «Вы здесь, и я влюблен» и все другие вещи в его исполнении. 4. Моля и Михаил Донцовы. «Колумбия» 1) «Одесская панама»; «Ванька-ключник» 5. Даниил Дольский. «Колумбия» 1) «Прощай, красотка»; «Вот солдаты идут». 2) Циперович. «Военная сценка» (юмористический рассказ); «Торговец живым товаром» (юмористический рассказ) 6. Юрий Морфесси, у рояля князь Сергей Голицын. «Колумбия» 1) «Черные глаза»; «Калитка». 2) «Кошмары»; «Тени минувшего». 3) «Алаверды» 7. Люба Веселая и хор. «Колумбия» 1) «Казбек»; «Прощай ты, новая деревня». 2) «Ямщик, гони ты к Яру»; «О, эти черные глаза». 3) «Кирпичики»; «Прощай, мой сын». 8. Вера Смирнова. «Колумбия» 1) «Кругом осиротела»; Поппури из фабричных песен. 2) «Прощай, Москва»; «Ухарь-купец». 9. Владимир Дилов. «Колумбия» 1) «Бродяга». 14. М. Водянов «Колумбия» 1) «Кобыла». «Бычок». Юмористические рассказы 15. Цыганка Анна Шишкина. «Колумбия» 1) «Понапрасну, мальчик, ходишь». 16. Станислав Сарматов. «Виктор» 1) «В нашем саду»; «Каково мое положение». 17. Павел Троицкий. «Колумбия» 1) «Вертиниада»; «Вам 19 лет» – пародии 18. Петр Лещенко. «Колумбия» 1) «Ты едешь пьяная»; «Кавказ». 2) «Яша заграницей»; «Кофе утром, поцелуй». 3) «Ночью» (фокстрот с пением); «Зараза». 4) «Где вы, моя дорогая». Начальник отдела контроля иностранной литературы М. Добросельская, г. Москва, 15 декабря 1947 г. Репертуар тут, в общем-то, все тот же, что попадал под запрет и раньше: цыганщина, военные «марши», уличные песенки, сатирические рассказы, ресторанные шлягеры... Но встречается и нечто иное: песни, воспевающие жизнь заграницей, и даже песни с откровенным антисоветским душком! Да-да! За, казалось бы, безобидным названием «Привет с родины» на пластинке еврейского тенора Давида Медова скрывалась даже не сатира, а прямолинейное обличение жизни в сталинской «сказке»: Привет вам, России сыны, Из далекой родной стороны, Давид Медов (1888–1978) 34 Музыкальные диверсанты Где слезы, рыданья, Повсюду одни лишь страданья. Где стонет рабочий народ, Где от голода мрет хлебород... Любимица князя Феликса Юсупова певица Вера Смирнова не была столь категорична, но и она явно не отличалась благонадежностью в глазах советских цензоров. Прощай ты, матушка-Росия, Прощай, Москва, моя страна, Прощай, подруга дорогая, Кто знает, возвращусь ли я? Прощай, Москва моя родная, Прощайте, кремлевски купола, Прощай, прощай, трезвон ты мой родимый, Кто знает, услышу ль я тебя?.. Биография Веры Смирновой, как, впрочем, и большинства ее коллег по сцене русского зарубежья, нетривиальна и полна драматических поворотов. Отыщите ее в Интернете, почитайте! В 1926 году одессит Яков Ядов сочинил нестареющий хит «Бублички». Уже в 1929 году ноты с песенкой были напечатаны в Америке, причем сразу на трех языках: русском, идиш и английском. В Риге безымянный предприимчивый делец наладил выпуск серии песенников под общим названием «Бублички». А вскоре и «король танго» Оскар Строк сочинил продолжение – «Новые бублички», где «несчастная торговка частная» отправлялась в путешествие: Вера Смирнова (1890–1975) коннотация (сопутствующее значение. – М. К.) “активный борец с советским режимом”...» Но ни чиновники Реперткомов ни сами эмигрантские исполнители представить не могли, что все их «белогвардейские» песни, записанные в 1920–1930-х годах, окажутся лишь цветочками по сравнению с теми, что зазвучат в годы Второй мировой войны. Именно тогда песня впервые по-настоящему выступила в роли грозного оружия пропаганды. Боевыми аккордами: «Огонь!» Пристрелка боевыми аккордами произошла во время финской кампании 1939–1940 годов, и дело вновь не обошлось без участия русских эмигрантов. Финны дали мощный залп первыми. Взяв за основу русскую народную песню «Ехал на ярмарку ухарь купец», композитор Матти Юрва и поэт Тату Пеккаринен придумали бойкую песенку «Нет, Молотофф!», смысл ее, как нетрудно понять, таков: Матти Юрва С веселой песней уходит на войну Иван, Но, упершись в линию Маннергейма, Он начинает петь грустную песню, Как мы это сейчас услышим: Финляндия, Финляндия, Туда опять держит путь Иван. Раз Молотов обещал, что все будет хорошо И уже завтра в Хельсинки они будут есть мороженое. Нет, Молотов! Нет, Молотов! Ты врешь даже больше, чем Бобриков*! Все трын-трава, Прощай, далекая советская Москва. И на мне гулящей, на мне пропащей, Дорогие шиншиля... Если в 1929 году одесские «Бублички» уже находились в списках официально запрещенных, то что же говорить об эмигрантских «лакомствах»? С точки зрения советского цензора они просто сочились ядом контрреволюции. Как подчеркивает лингвист Александр Зеленин в диссертационном исследовании «Язык русской эмигрантской прессы (1919– 1939)» [8], «...в 1930-е годы в термине “эмигрант” формируется 35 Глава 2. Белые песни для красной России Финляндия, Финляндия, Линия Маннергейма серьезное препятствие, И когда из Карелии начался страшный артиллерийский огонь, Он заставил замолчать многих иванов... Впервые композиция была записана на пластинку в 1942 году (но звучала в живом исполнении, судя по тексту, гораздо раньше). Матти Юрва * Бобриков Николай Иванович (1839–1904) – в 1898–1904 годах генерал-губернатор Финляндии, выступал за принудительную русификацию страны, отменил преподавание на финском, распустил армию и таможню. Был застрелен в Хельсинки националистом. 36 Музыкальные диверсанты исполнил ее с оркестром русского эмигранта Жоржа Годзинского. Ученик самого Александра Зилоти, выпускник Хельсинкской консерватории, одаренный музыкант Годзинский стал последним аккомпаниатором великого Шаляпина. Ему посчастливилось сопровождать певца в гастрольной поездке по Японии и Китаю в 1935–1936 гг. После войны Годзинский выступил аранжировщиком альбомов известного исполнителя русского репертуара Виктора Клименко. И о нем мы еще вспомним. Матти Юрва прославился еще во времена «сухого закона» (1919–1932), выступая на сцене со злободневными куплетами о трудноКомпозитор и аранжировщик Жорж стях любителей выпить, и, по иронии судьбы, в 1943 году сам умер от алкоголизма. Годзинский (1914–1994) Ответным «выстрелом» на сочинение Юрва стало произведение братьев Покрасс на слова Анатолия Д’Актиля «Принимай нас, Суоми-красавица!»: Сосняком по откосам кудрявится Пограничный скупой кругозор. Принимай нас, Суоми- красавица, В ожерелье прозрачных озер! Глава 2. Белые песни для красной России Друг-американец лишь мастер на красивые слова, Хирохито шлет на запад силы армии своей, Немцы бьют на корм селедкам флот владычицы морей. За Урал, дурачье! Левой-правой, там получите свое Но русские ничего не прощают. Не знаю уж, где и когда (быть может, не обошлось без помощи меломанов из НКВД), но Покрасс и Д’Актиль услышали этот музыкальный призыв противника и не замедлили дать ответный «залп»: Э-эх! Долго орала, что хочет Урала Финская шатия песенки, Эх, генералы, где там Уралы – Встретимся лучше в Хельсинки! В комнате дверка, за дверкою Эркко*: Ручки с фасоном упер в бока. Треснула дверка. Вылетел Эркко. Двинула Эррка Эр-Ка-КА. Ломят танки широкие просеки, Самолеты кружат в облаках, Невысокое солнышко осени Зажигает огни на штыках... Белые финны, английские мины – Самого лучшего качества. Мины и финны, финны и мины – Все полетело начисто. Думали Беки, что правят навеки, Нынче ж лупить им некого. Так и Каяндер, он хоть Каяндер, А положение беково. Северный сосед не дремал. Вслед за ударной композицией «Нет, Молотофф!» финские авторы Ральф Эрвин Вогл и Фритц Лохнер сочиняют еще одну – «На Урал!» Как ни удивительно это прозвучит, но тамошние националисты всерьез мечтали откусить от России такой ломоть. Непонятно, правда, что пять миллионов финнов делали бы с огромной территорией, но притязания свои в песне они озвучили. Перевод вольный, зато с сохранением рифмы, найден на просторах Интернета*: За Урал восвоясь Комиссары трепеща бегут, мешая грязь. Англичане десант Обещали, но теперь сидят, чихнуть боясь: «Кто гадал, что эти финны так верны своей стране, Что не встанут на колени ни в буране, ни в огне?» На Урал, на Урал! Час Суоми, час возмездия настал. Что притихла, Москва? «Мировой пожар раздуем», – басня не нова, Только кто там за вас? * Источник: http://tbrus.ucoz.ru/publ/na_ural_i_drugie_pesni_velikoj_finljandii/1-1-0-416 37 Вот он хваленый район укрепленный: Все под линейку прилажено. Мы как сдавили – сразу скривили Всю эту линию Мажино! Неизвестно, последовал ли «ответ», но стоит признать, что наши финские оппоненты оказались неожиданно плодовиты на сочинение подобных музыкальных прокламаций. Были в репертуаре их артистических бригад и «Карельская Катюша», и главный хит нацистов «Лили Марлен» (естественно, в переводе) и много чего еще. Впрочем, нам пора свериться с компасом и повернуть из «страны тысячи озер» строго на запад. Главный «музыкальный ринг» находится именно там. * Юхо Эркко, Аймо Каяндер – видные финские политические деятели; Андре Мажино – французский политик, военный министр в правительстве Пуанкаре, инициатор создания на границе с Германией укреплений, так называемой линии Мажино, в период с 1929 по 1934 год. 39 Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона Глава 3. «ЧУБЧИК» У НЕМЕЦКОГО МИКРОФОНА «Эх, ты раздолье, И счастье мое злое… И нет мне покоя с гармошкой моей, Каждый, кто хочет, Вслух меня порочит, Без передышки играй всем сильней!» П. Лещенко, «Андрюша» «Войной навек проведена черта...» Оказавшиеся на «дальних берегах изгнанья», многочисленные рядовые и офицерские чины Белой гвардии были сформированы военачальниками в Русский общевойсковой союз – РОВС. Эта организация представляла собой реальную силу, которая внушала Сталину и его окружению серьезные опасения. Мужем певицы Надежды Плевицкой был один из лидеров организации генерал Николай Скоблин. При непосредственном участии завербованной ОГПУ звездной четы были один за другим ликвидированы руководители РОВС – генерал Кутепов (в 1930-м) и генерал Миллер (в 1937-м). Но довести разгром «белой армии в изгнании» помешали объективные обстоятельства – начало Второй мировой войны. Русская эмиграция никогда не отличалась единством мнений, но при всех противоречиях люди разных взглядов могли общаться, искать компромиссы и договариваться в спорных вопросах. Вторжение Гитлера в СССР раскололо общество вдребезги. Зимой 1941 года поэтесса-эмигрантка Ирина Кнорринг напишет в оккупированном Париже: Войной навек проведена черта, Что было прежде – то не повторится. Как изменились будничные лица! И все – не то. И жизнь – совсем не та... Одни (согласно советской пропаганде, их было большинство), невзирая на идеологические разногласия с большевиками, проявили себя патриотами, словом или делом помогая борьбе с врагом. Другие заняли нейтральную позицию, считая «красных» и «коричневых» одинаковым злом и предпочитая наблюдать за схваткой монстров со стороны. Третьи Генерал Врангель – в первом ряду, в центре – в Союзе Галлиполийцев в Париже. 9 марта 1924 года. Крайний справа в первом ряду – гнерал Скоблин. Архив Андрея Корлякова (Париж) решили, что вторжение – шанс скинуть коммунистическое ярмо, и пошли на сотрудничество с немцами. Квинтэссенция последней точки зрения была выражена известным писателем Дмитрием Мережковским на страницах «Парижского вестника» в январе 1944 года: ...Только теперь, отдавая себе отчет об угрожающей Европе опасности большевизма, которая, впрочем, грозит не одной Европе, мы можем оценить по достоинству величие геройского подвига, взятого на себя Германией в Святом Крестовом Походе против большевизма. К этому походу присоединились и другие народы Европы. Вот почему теперь, когда зашатались стены этой проклятой Бастилии, под страшными ударами германского оружия, русские эмигранты со всеми глубоко сознательными людьми всех народов чувствуют, что в них загорается пламенная надежда: Она не погибнет, – знайте! Она не погибнет, Россия, Они всколосятся, – верьте! Поля ее золотые! И мы не погибнем, – верьте, Но что нам наше спасенье? Россия спасется – знайте! И близко ее воскресенье! В то же время русские стали едва ли не главной движущей силой французского движения Сопротивления. Среди них были юная муза Аристида Майоля – Дина Верни, поэт Борис Вильде, княгиня Вики Оболенская... Певица Анна Марли (в девичестве Битулинская) и вовсе стала 40 Музыкальные диверсанты Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 41 «К гитлеровцам пришло из среды русских эмигрантов <...> самое малое число, – пишет Лев Любимов в мемуарах “На чужбине” [9]. – Либо особо ретивые белые вояки, либо псевдохитрецы, вообразившие, что выйдут сухими из воды, а на самом деле попавшие в помойную яму, либо по духу прирожденные лакеи, либо тупые до кретинизма...» Согласиться с утверждением трудно. Совершенно разные люди заняли враждебную СССР позицию. Начиная с балетного танцора Юры Жеребкова, который возглавил Управление делами русской эмиграции в Париже до генералов Шкуро, Краснова, Туркула... От уже упомянутого писателя Мережковского до множества иных представителей науки и культуры, среди которых оказалось немало представителей «легкого жанра», на коих мы и заострим внимание. Уже в самом начале войны 30 июля 1941 года в шанхайской газете «Русское время» выходит целая полоса сатирических материалов: антисталинская басня «Знатный осел» (за авторством некоего Дубровина) и подборка «советских патриотических частушек» Н. Ухова, который выражал надежду, что «они привьются в СССР на фронте и в тылу». На службе у доктора Геббельса Частушки из шанхайской газеты «Русское время». 1941 автором гимна французских партизан. После войны всерьез рассматривался вопрос о том, чтобы сделать ее произведение национальным гимном республики, а саму артистку наградили орденом Почетного легиона. В Италии любимой песней местных «гарибальдийцев» была бравая композиция «Белла, чао!»*. В апреле 1945-го с ней на устах они отловили пытавшегося бежать в Швейцарию дуче. Есть версия, что походная мелодия итальянского Сопротивления не что иное, как еврейская песенка «Уголек», не то сочиненная, а не то просто записанная на пластинку как народная еще в 1921 году русским эмигрантом Мишей Цыгановым. Но не будем далеко отклоняться от маршрута. Наши эмигранты принимали активное участие в освобождении многих оккупированных фашистами стран. Но, как ни горько признавать, их количество проигрывает в сравнении с коллаборационистами. Теми, кто в той или иной форме сотрудничал с захватчиками. * В 2014 году на телеканале «Шансон-ТВ» вышла программа «Старая пластинка», посвященная истории песни «Белла, чао!». Четкие и педантичные тевтоны к началу войны успели на практике проверить различные методы манипулирования массовым сознанием и убедиться в их эффективности. Потому в рамках нацистского министерства народного просвещения и пропаганды было создано подразделение под названием «Винета», которое отвечала за восточное направление. В ее структуру входило несколько национальных отделов – латышский, украинский, белорусский и, конечно, русский. Большинство сотрудников были изгнанниками первой волны. Во главе русской секции стоял «старый эмигрант, георгиевский кавалер» Александр Павлович Альбов. «При армейских группах функционировали отделы и специальные роты пропаганды, в состав которых входили военные журналисты, фото-, кино- Солдаты немецкой роты пропаганды вещают через мобильную установку на позиции Красной армии. На борту знак «V», что значит – «Винета» 42 Музыкальные диверсанты и радиорепортеры, персонал по обслуживанию радио-автомобилей и киноустановок, специалисты по изданию и распространению различной литературы, плакатов, листовок, сотрудники фронтовых газет. <...> Впоследствии в круг деятельности “Винеты” вошли театральные труппы, отдельные пропагандисты, обслуживавшие восточных рабочих, занятых в немецкой промышленности и сельском хозяйстве. <...> Кроме этого, при генеральном штабе германской армии имелось специальное управление по пропаганде среди населения оккупированных территорий. вермахт вел пропаганду на войска Красной армии, население прифронтовых и фронтовых районов и особенно на население оккупированных районов. Кроме армии такого рода пропаганду осуществляло министерство по делам оккупированных восточных территорий, возглавляемое А. Розенбергом, и созданные при нем специальные подразделения», – сообщает доктор исторических наук Александр Окороков. Безусловно, основным методом распространения нацистских идей были листовки, но важную роль играла и радиопропаганда, а также использование радиоавтомобилей для трансляции через громкоговорители. Мощность таких установок позволяла вещать на расстояние от 1 до 3 км. Но мало просто кричать сутки напролет, призывая сдаваться и обещая «рус золдат много шнапса, сала и папиросен». Нужно было делать это интересно, привлекая внимание и задевая душевные струны бойцов. И тут на помощь приходила песня. Ведь что, как не знакомая мелодия, способна всколыхнуть воспоминания о мирной жизни, доме, любимой девушке и маленьких детях. В таком размягченном состоянии воевать солдату уже не хотелось. Противнику было прекрасно известно, какие произведения пользуются популярностью в СССР, и он вовсю пользовался этим. Через гигантские мегафоны и в сотнях радиопередач немцы регулярно использовали записи песен русских эмигрантов. Прежде всего Петра Лещенко. Того, чей репертуар был наиболее демократичен и понятен для каждого. Вычурные «песенки настроения» Вертинского тут не годились. Замечу на полях, что Советская армия отвечала на гитлеровские «происки и бредни» достойно. Так, во время битвы за Сталинград нашими спецами были применены революционные технологии психологического давления на противника. Из установленных на передовой громкоговорителей сначала транслировались немецкие шлягеры, которые прерывались сообщениями о победах Красной армии на участках Сталинградского фронта, а потом неожиданно сменялись монотонным стуком метронома, который прерывался через каждые семь ударов комментарием на немецком языке: «Каждые семь секунд на фронте погибает один немецкий солдат». По завершении серии из 10–20 «отчетов таймера» из громкоговорителей вновь неслось танго. Еще немного о масштабах гитлеровской радиопропаганды. А. В. Окороков в исследовании «Особый фронт. Немецкая пропаганда на Восточном фронте в годы Второй мировой войны» [10] свидетельствует: «Согласно отчету руководителя восточного отдела министерства пропаганды Германии доктора Тауберта на оккупированные территории СССР велись непрерывные передачи на 18 языках. Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 43 Немецкая листовка с частушками о маршале Тимошенко и Сталине. 1942 <...> Так, радиогруппа “Восток” имела главный передатчик в Риге и вспомогательные – в Каунасе и Минске. Радиогруппа “Украина” располагала передатчиком в Виннице... Значительное количество станций работало и в других областях. Так, например, на территории Белоруссии действовала радиостанция “Голос народа”, для населения Крыма вела ежедневные передачи радиостанция “Голос Крыма”, размещавшаяся в Симферополе, и т. д. Программа передач немецких радиостанций была фактически стандартной: до шести раз в день – последние известия, сводки германского командования и чтение статей из оккупационных газет; три-четыре раза в день – концерты и записи на грампластинках. <...> О важности использования армейских радиосредств свидетельствует указание верховного командования германских войск, разосланное на места в мае 1942 года. В нем отмечалось: “Немецкие войска, участвующие в военных операциях на востоке, а также находящиеся в тыловых оккупированных районах, могут себе представить, как важен для дальнейшего ведения войны максимальный охват населения политической пропагандой. Одно из средств для проведения этого мероприятия – слушать радиопередачи на русском и украинском языках, которые передаются из Берлина целым рядом радиостанций... Поэтому необходимо учесть, что вся находящаяся в распоряжении части радиоаппаратура в те часы, когда она не используется для служебных целей, должна применяться для агитации населения”...» 44 Музыкальные диверсанты Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 45 Вот, к примеру, программа орловского радиоузла лета 1942 года*: Понедельник, 20 июля: 13.00 – Политинформация. 17.00 – Концерт, цыганские романсы, колоратурное сопрано, солист-гармонист. 19.00 – Политинформация. 19.15 – Инсценировка рассказа А. П. Чехова «Хирургия». Вторник, 21 июля: 13.00 – Политинформация. 19.00 – Политинформация. 19.15 – Политобозрение. Среда, 22 июля: 13.00 – Политинформация. 17.00 – Концерт: меццо-сопрано, бас, балалайка. 19.00 – Политинформация. 19.15 – Литературная передача. «Театр у микрофона». «Волк». Радиопьеса из современной жизни. Пьесой из «современной жизни» оказалась дешевая агитка о переметнувшемся к немцам партизане. Но пора вспомнить о главном действующем лице этой главы. Мне неизвестно, какой конкретно эфир стал поводом, но 5 декабря 1941 года в газете «Комсомольская правда» вышла большая статья Овадия Савича, посвященная самому популярному в предвоенные годы певцу-эмигранту Петру Константиновичу Лещенко под названием «“ЧУБЧИК” У НЕМЕЦКОГО МИКРОФОНА» Когда оборванный белогвардеец – бывший унтер Лещенко добрался до Праги, за душой у него не было ни гроша. Позади осталась томная и пьяная жизнь. Он разыскал друзей, они нашли ему занятие: Лещенко открыл скверный ресторан. Хозяин, он был одновременно и официантом и швейцаром. Он сам закупал мясо похуже и строго отмеривал его повару. Ни биточки, ни чаевые не помогали ему выбиться из нищеты. Кроме того ресторатор зашибал. По вечерам, выпив остатки из всех бокалов пива и рюмок водки, он оглашал вонючий двор звуками гнусавого тенорка: «Эх, ты, доля, моя доля...» Кому-то из друзей пришла в голову блестящая идея: ресторатор, официант, швейцар и унтер должен стать певцом. Выпив для храбрости, Лещенко взял гитару и начал петь романсы. И тут случилось чудо: песенки возымели успех. Сочетание разухабистой цыганщины с фальшивыми, якобы народными мотивами и гнусавым тенорком показалось пражским мещанам истинно русской музыкой. Лещенко нанял швейцара, затем официанта и перестал ходить на базар. Он выступал теперь только в качестве кабацкого певца. Слава постепенно росла. Белогвардейцы подняли его, что называется, на щит. Гнусавый тенорок был записан на пластинки. Унтер оказался, кстати, поэтом – он * Данные приводятся по книге: В. Мединский. «Война. Мифы СССР.1939–1945». Фрагмент статьи О. Савича из «Комсомольской правды». 1941 сам сочинял слова своих душещипательных романсов. С размером и рифмой он не очень стеснялся. Но слова подбирал по принципу: чем глупее, чем пошлее – тем лучше. Белогвардейцы слушали забытые кабацкие мотивы и плакали. Иностранцы слушали и умилялись: это и есть русская душа, если русские плачут. А Лещенко бил себя по бедрам и с пьяной слезой в голосе выкрикивал: «Эх, чубчик, чубчик, вьется удалой!» Пришла война. Казалось, мир мог забыть белогвардейского унтера и удалой чубчик, оказывается, курилка жив. Захватив наши города, фашисты организовали в них радиопередачи. Несется из эфира на немецком языке: «Говорит Минск, говорит Киев. А затем раздается дребезжание гитары и гнусавый тенор развлекает слушателей: «Эх, чубчик, чубчик...» Унтер нашел свое место – оно у немецкого микрофона. Украинцы и белорусы слышали лучшие в мире оперы, симфонические концерты, красноармейские ансамбли, народные хоры – все это, разумеется с фашистской точки зрения, было большевистской пропагандой. Теперь немцы принесли «подлинную культуру» – Лещенко. В промежутке между двумя вариантами «Чубчика» – залихватским и жалостным – хриплый, пропитый голос, подозрительно похожий на голос самого Лещенко, обращается к русскому населению в прозе и без музыкального сопровождения. «Москва окружена, – вопит и рявкает унтер, – Ленинград взят, большевистские армии убежали за Урал». Потом дребезжит гитара, и Лещенко надрывно сообщает, что в его саду, как и следовало ожидать в виду наступивших морозов «отцвела сирень». Погрустив о сирени, унтер снова переходит на прозу: 46 Музыкальные диверсанты Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 47 «Вся Красная армия состоит из чекистов, каждого красноармейца два чекиста ведут в бой под руки». И опять дребезжит гитара. Лещенко поет: «Эх, глазки, какие глазки»... И, наконец, в полном подпитии, бия себя кулаками в грудь для убедительности, Лещенко восклицает: «Братцы красноармейцы! На какого хрена вам эта война? Ей-богу, Гитлер любит русский народ! Честное слово русского человека! Идите к нам в плен! Мы вас приголубим, мы вас приласкаем, обоймем и поцелуем». (Последняя строчка исполняется уже в сопровождении гитары.) «Убедительность» лещенковской пропаганды и ее «художественное достоинство», конечно, бесспорны. Но, если эффект полностью противоположен немецким ожиданиям, унтер не виноват: он старается вовсю, Чубчик вьется у микрофона – грязный, давно поседевший, поределый: сколько драли его пьяные гости в кабаках! Чубчик продал родину, свой народ, продал традиции вольного казачьего Дона и служит тому, кто кормит, – изображает русскую душу такой, какой хочет видеть ее Гитлер. Заплеванный трактир вместо искусства, пьяный бред вместо человеческого голоса, продажный лакей вместо свободного гражданина. Надо ровно ничего не понимать в психологии русского народы, чтобы надеяться, что икота кабацкого хама может соблазнить советских людей. шое количество, произведенных на рижской фабрике «Беллакорд», пластинок эмигрантов и даже готовых матриц для изготовления новых тиражей. Не секрет, что большевики одной рукой запрещали, а другой разрешали, и прежде всего для себя любимых. В этом ключе я всегда вспоминаю рассказ Изабеллы Юрьевой, которая, оказавшись в разгар гонений на цыганский романс на закрытом концерте в Кремле, услышала от «всесоюзного старосты» Калинина буквально следующую просьбу: «Пойте, голубушка, какую угодно цыганщину, советских песен не надо!»* Такие пластинки П. Лещенко фирмы «Columbia», рискуя свободой, везли через советскую границу артисты, моряки, дипломаты и военные Появление этой статьи, несомненно, было ответом на некую радиопередачу (или даже серию программ) на вражеском радио. Автор статьи песочит на все лады артиста, якобы агитировавшего за ценности Третьего рейха советских граждан. Исследователи творчества певца, родственники и просто поклонники всегда начисто отметают подобные обвинения: «Мол, не из тех он был! В эмиграции оказался поневоле (когда аннексированная Бессарабия стала частью Румынии), любил всей душой Россию – и вообще пел здорово. А что служил в румынской армии, воевавшей на стороне Германии, так то не по доброй воле. И что пел в оккупированном Крыму и Одессе – тоже не беда: песня нужна всякому». Все верно. И я не собираюсь оспаривать чистоту помыслов маэстро, а лишь показываю краткую зарисовку событий, прямо или косвенно отраженных в статье. Материал, к слову, изобилует неточностями буквально с первой строчки. Лещенко никогда не жил в Праге. И хотя он действительно владел рестораном, но располагался тот в Бухаресте. Впрочем, не будем торопить события... Контрабандный товар Широко известна другая история, когда Леонид Утесов по просьбе товарища Сталина порадовал Политбюро исполнением блатных песен. Потому, как только появилась возможность, на Ленинградской экспериментальной фабрике грампластинок начали печатать ограниченными тиражами пластинки Лещенко, Вертинского, Морфесси, Сокольского и других популярных артистов-эмигрантов. Для конспирации этикетки на них были совершенно чистые и не содержа…а такие, напечатанные ли никакой информации. Владельцы на ленинградской экспериментальной сами писали на них от руки имя и нафабрике грамзаписи звание. В широкую продажу диски не с вывезенных из Прибалтики поступали и были доступны исключиматриц, распространялись среди тельно для номенклатурных работниноменклатурных работников ков и приближенных к ним особ. Но песня не соловей – в клетку не посадишь. И потому голоса Петра Лещенко и его многочисленных коллег вольно неслись по улицам и бульварам. * К началу сороковых в советской России не было патефона, где хоть однажды не крутились записи Петра Лещенко. Официально певец, конечно, под запретом и пластинок его на прилавках днем с огнем не сыскать, но есть сотрудники МИДа и капитаны загранплавания, которые помогают, как могут, заполнить культурные лакуны граждан. В канун Великой Отечественной, когда буржуазная Латвия стала советской и все частные предприятия были национализированы, в СССР оказалось боль- Полвека спустя Владимир Высоцкий в беседе с сотрудником Одесской киностудии Владимиром Мальцевым признавался, что после загранпоездок был вынужден отправляться на доклад в КГБ, где также не обходилось без песен: «...сажусь. Включают несколько магнитофонов, и начинаю рассказывать: что делал, где был, ходил, с кем встречался. Там с Шемякиным, а там с тем, а там с этим”. – “Много рассказывал?” – “Да. Много. Потому что если б я им не рассказал, они все равно знают, они за мной следили. <...> А те вещи, которые они никак не могли знать, я, конечно, им не рассказывал – что обязательно встречался, там приехал Солженицын... Поэтому после всего, когда все им для отчета сам рассказал: “Ну, все, ребята. Коньячок на стол. Гитарку”. И давай. “Володя, давай эту, давай ту! Самые антисоветские!”...» («Белорусские страницы-12. В. Высоцкий в воспоминаниях современников».) 48 Музыкальные диверсанты Петр Константинович Лещенко (1898–1954) родился в селе Исаево близ Одессы. Пел в церковном хоре. Принимал участие в Первой мировой и Гражданской войнах. После аннексии Бессарабии стал гражданином Румынии. Выступал в разных странах мира в качестве танцора. В начале 1930-х познакомился в Риге с композитором Оскаром Строком и начал вокальную карьеру. Через несколько лет стал самым популярным исполнителем русских песен в Европе. Владел фешенебельным рестораном в Бухаресте. Все изменилось с началом Второй мировой... После капитуляции Германии вместе с женой пел для наших военных в Румынии, что, однако, не спасло его от ареста. Подробнее о судьбе певца читайте в мемуарах его вдовы Веры Белоусовой «Скажите, почему?!» (ДЕКОМ, 2010) Весной во дворы выносили патефон, и начинались танцы. Конечно, его записи были в дефиците, но то, что большинству советских людей творчество Лещенко было хорошо знакомо, – неоспоримый факт. В дневниках участника полярной экспедиции Папанина радиста Эрнста Кренкеля есть запись от 1 ноября 1939 года: «Ночью было много телеграмм. Наши дожидались, пока я закончу, спать не ложились. Стали пить чай и “бричковать”: так у нас обычно называются вечерние чайные разговоры. Хорошее настроение у всех – дожили до первого ноября. Оглушительно гремел Рейкьявик (Исландия), и даже были две русские пластинки: “Дуня, давай блинов с огнем” и “Мусенька, родная”. Пел какойто конкурент Вертинского. Пластинки занятные». Нет сомнений, что на «занятных пластинках» звучал голос Лещенко. Названные песни – только его репертуара. Почему Кренкель не называет имени исполнителя? То ли действительно не знает, а то ли не рискует расписываться в любви к «белоэмигранту». Одесские моряки, рискуя получить обвинение в контрабанде, везли записи на продажу. Владимир Гридин, старожил «Жемчужины у моря», автор записок о Петре Лещенко «Он пел, любил и страдал» [11], вспоминал о довоенном времени: «Лещенковские пластинки настолько завораживали, что многие люди не останавливались перед очень высокими ценами на них. Так, “Чубчик” тогда стоил 100 рублей – это примерно четверть месячного заработка рабочего (бутылка водки стоила 6 рублей 05 коп.!). А хорошо знакомая многим, безудержно лихая, захватывающая “Моя Марусечка” достигала стоимости в... 300 рублей! Но одесские любители такой музыки и поклонники этого певца, что называется, не считались с затратами. И многие пластинки Петра Константиновича с его изображением на конверте уносились по домам в разные уголки Одессы, где они звучали с утра до вечера». Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 49 О самом певце из-за полнейшего отсутствия информации гуляли фантастические легенды, отчасти озвученные в материале Савича. Ему приписывали дружбу с Есениным (и побег вместе с ним за границу), другие считали его сбежавшим с судна моряком и даже фартовым вором, удравшим на Запад после большого куша. Особенно часто муссировалась тема белогвардейского прошлого певца (кстати, не нашедшая прямых доказательств до сих пор). Однако в довоенное время реальных случаев репрессий за хранение или прослушивание пластинок эмигрантов не известно. Хотя морякам, рисковавшим везти запретные диски, вероятно, могло быть предъявлено обвинение в контрабанде. По законам военного времени Вернемся к статье из «Комсомолки» 1941 года. Смотрите, как журналист описывает вокал своего героя – сперва это «гнусавый тенорок», который ближе к финалу превращается неожиданно в «хриплый голос»: «В промежутке между двумя вариантами “Чубчика” – залихватским и жалостным – хриплый, пропитый голос, подозрительно похожий на голос самого Лещенко, обращается к русскому населению в прозе и без музыкального сопровождения». Непонятно, зачем в программе прозвучали два «Чубчика» сразу – «залихватский и жалостный»? Никакого «жалостного» «Чубчика» у Лещенко нет. Так может, это была другая песня или два разных варианта исполнения одной песни? Допустим, Петра Лещенко («залихватский») и Юрия Морфесси (его версия и впрямь малость нудновата). А может быть, и вовсе прозвучал «парикмахерский хит» не в исполнении Лещенко и Морфесси, а, например, Ежи Семонова или Муни Сереброва. Кто только «Чубчик» не пел! И в этой связи родилась у меня еще одна версия появления этой статьи, но о ней расскажу позднее. Пока разберем основные гипотезы. А может, не стоит ломать голову и нестыковки – это горящий между строк, едва заметный огонек совести журналиста? И загадочной трансформацией из «тенорка» в «хриплый голос без музыкального сопровождения» Савич вольно (или невольно), но обнажает истинное положение вещей: имела место некая пропагандистская передача, в которой для усиления эффекта были использованы песни эмигрантов с дикторскими вставками. Кто, как не они, певцы с пластинок, олицетворяли для нас, обретавшихся за железным занавесом, дореволюционную 50 Музыкальные диверсанты Россию? Все эти незначительные «о- и проговорки» наводят меня на мысль о том, что статья в «Комсомолке» написана, во-первых, с чьих-то слов, во-вторых, на основе все тех же бытовых, курсирующих в СССР слухах о певце («белогвардейский унтер») и, в-третьих, человеком, равнодушным к подобной музыке в принципе, слишком уж сильны и вульгарны оскорбления в адрес певца. Каковы же выводы из моего пассажа? Мне думается, что имя Петра Лещенко здесь – образ собирательный. Автор сознательно выбрал самого известного «запрещенного» певца того периода да еще с одиозной славой белогвардейца. И блестяще использовал его для контрпропаганды. Шаг понятный. И если даже у микрофона был вовсе не Лещенко, а кто угодно, распевающий русские песни (из сотни-другой тысяч артистовэмигрантов нашлось бы к кому обратиться), его стоило бы назвать «Петром Лещенко» хотя бы для этой публикации зимой 1941-го. Война – время мало располагающее для четких и ясных выводов о чем бы то ни было вообще. Ежедневно перетекающие с места на место дивизии и батальоны. Ежечасные бои, десятки тысяч погибших или пропавших без вести... В такой ситуации немудрено обмануться, принять ложный слух за правду, а истину посчитать происками врага... В качестве иллюстрации приведу рассказ легенды советской эстрады Клавдии Ивановны Шульженко [12]. «Весной 1942 года выступали мы в одной из частей Волховского фронта 24 марта, в день моего рождения. Работая на легендарной трассе “Дорога жизни”, концертируя по три-четыре раза в день, я так уставала, что и вовсе забыла о своем дне. И вот 24 марта вечером неожиданно пришел адъютант командующего армией и пригласил меня с товарищами в генеральскую землянку. Приходим... Накрыт стол. Первый тост – за Победу, второй – за новорожденную. В. Ф. Коралли (руководитель оркестра и муж К. Шульженко. – М. К.) спросил у генерала: – Как вы узнали о дне рождения Клавдии Шульженко? Генерал, улыбнувшись, ответил: – Моя разведка работает четко. – И вдруг с напускной строгостью спросил: – Что же это вы, друзья, одновременно обслуживаете нашу армию и фашистскую? Мы опешили. – Как... фашистскую?!. – Да, да, – продолжал генерал, рассмеявшись, – я однажды слушал по радио из оккупированных городов Пскова и Новгорода концерт вашего джаз-ансамбля. А дело было вот в чем. В первые месяцы войны, когда мы вместе с нашими войсками Клавдия Ивановна отходили от Выборга к Ленинграду, кульШульженко Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 51 тработники воинских частей часто записывали наши выступления на пленку. Видимо, одна из пленок попала в руки врага, и мы стали жертвой фальсификации. Советские люди, слушая на оккупированной территории пленку, естественно негодовали. Концерт начинался словами В. Ф. Коралли: “Мы счастливы, друзья, что сегодня выступаем для вас...” И далее: “Для вас, истребителей ненавистных фашистских захватчиков, Клавдия Шульженко исполнит песню “О Юге”...” В том концерте, который передавался по радио в оккупированных районах, заводилась довоенная пластинка “О Юге” – эту песню я вообще не пела в военных концертах. Слова же “истребителей фашистских захватчиков” Когда Петр Лещенко убирались из пленки, вот и получалось, что начинал петь, в зале стояла В. Ф. Коралли обращается... к фашистам». абсолютная тишина Наш журналист мог в равной степени как быть осведомленным об истинном положении вещей, так и оставаться в блаженном неведении. Но есть и другие факты. Перенесемся в декабрь 1941 года. Неделю-другую назад окончилась битва под Москвой. Казалось бы, что власти не до «Чубчика», и вдруг статья. Оказывается, по утверждению Владимира Гридина, в конце 1941 года «Одесская газета» со ссылкой на телефонный разговор с Лещенко поместила информацию о том, что певец готовится прибыть с гастролями в Одессу. Знаменитый, неподражаемый исполнитель русских и цыганских танго, фокстротов и романсов, напетых на пластинках фирмы «Колумбия» и разошедшихся по всему миру, Петр Константинович Лещенко даст концерты в помещении Одесского театра оперы и балета. Позднее появилась и точная дата – 19 января 1942 года. Но потом, сославшись на «внезапную болезнь артиста», мероприятие отменили. Только 24 мая певец наконец-то вышел на сцену, но не оперного, а Русского драмтеатра. По требованию оккупационных властей началась программа с исполнения румынских песен, но закончилась... закончилась триумфальным исполнением «Чубчика», овациями и выносом на руках поклонников к машине в теплую майскую ночь. За удачным дебютом последовали новые встречи с публикой. 17 июня исполнитель принял участие в благотворительном Последняя любовь Петра Лещенко – молодая одесситка Вера Белоусова 52 Музыкальные диверсанты вечере и получил благодарность от примаря (городского головы) Германа Пынтя. «Одесская газета» сообщала также о появлении Лещенко с «новым репертуаром» в «концерте в пользу румынского и германского Красного Креста». О том, что за «новый репертуар» это был, остается только гадать... Воодушевленный приемом артист принимает решение обосноваться в городе. Не обошлось и без femme fatal – Петр Константинович встретил здесь свою последнюю любовь – 19-летнюю красавицу Веру Белоусову, ставшую впоследствии его женой. «Одесская газета», 22.12.1942. В конце июля, уладив Архив М. Пойзнера (Одесса) дела в Бухаресте, он прибыл в Одессу и с головой окунулся в бизнес – приобрел с партнерами ресторан-варьете «Северный». Листая газетную рекламу и слушая воспоминания очевидцев, становится, в общем-то, понятно, отчего в СССР Лещенко воспринимали как пособника фашистов. Посудите сами: советские войска оставили Севастополь, захватчики рвались к Дону, в блокадном Ленинграде люди умирали от голода, разворачивались жаркие бои на подступах к Сталинграду, а в это время «Одесская газета» информировала горожан: Ресторан представляет из себя приятный и уютный уголок для отдыха <...> одесситы найдут здесь прекрасное место для проведения своих досугов. Как нововведение, кроме официантов публику будут обслуживать пикколо и бои <...> с тем, чтобы создать максимум удобств для посетителей. Меню обещало изысканные блюда – «кавказский шашлык, люля-кебаб из барашка и гратар из филе», которые предстояло вкушать в «отдельных ложах», «редком по красоте колонном зале» или на летней веранде. Не знаю, как вам, а мне сразу приходят на ум строчки, написанные по схожему поводу куплетистом Сергеем Сокольским зимой 1916 года после возвращения с фронта: О, вы, пришедшие сюда, Для смеха, шуток и забавы <...> Позвольте мне напомнить вам, Что где-то бой кипит кровавый! Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 53 В этом здании располагался ресторан «Северный» («Норд»). Архив М. Пойзнера 7 августа grand-opening состоялся. В № 149 «Одесской газеты» появилось объявление: Ресторан «Северный»-«Nord» (Театральный переулок, 12) открыт от 8 часов утра, начало выступлений в 6 час. Вечера при участии Петра Лещенко и Веры Белоусовой с джаз-оркестром под управлением Петра Нечаева. Побывавший в заведении Владимир Гридин вспоминал, что в зале сидели румынские и немецкие офицеры, по паркету сновали те самые «пикколо и бои», а Лещенко с Белоусовой пели русские и популярные румынские песни. Злые языки трепали, что кроме своих шлягеров случалось Петру Константиновичу исполнять гимн Русской освободительной армии «Мы идем широкими полями», хотя документально это ничем не подтверждается. Не стоит тем не менее делать скоропалительные выводы о бездушном и алчном коммерсанте, победившем певца. Воспоминания участницы его ансамбля Сони Ширман об их работе в Румынии подтверждают эту мысль: «В моей памяти он остался как добрый, честный человек. Даже в конце войны культурная жизнь Король Кароль II, отправбила в Жемчужине у моря ключом. Реклама ляясь на охоту, прихватыспектаклей и концертов из «Одесской вал с собой рыжеволосую газеты» от 12.12.1944. Архив М. Пойзнера 54 Музыкальные диверсанты Румынский солдат в Одессе изучает театральную афишу. Архив М. Пойзнера красавицу Лупяско, национальный театр и эстрадных актеров. Кортеж ехал на охоту в бронепоезде. Обслуживали нас по высшему разряду. Готовили, натаскивали, как надо вести себя в присутствии короля. После выступления Лещенко получил конверт с весьма значительной суммой. Всю сумму он полностью разделил между всеми участниками концерта. А сумма была такова, что я сразу смогла купить небольшой особнячок в Бухаресте. На мою свадьбу Петр Константинович подарил обеденный сервиз на 24 персоны...»* Известно, что Петр Константинович, несмотря на неприятные разговоры с полицией, держал цыганский хор, сплошь состоявший из евреек, и вообще не раз помогал оказавшимся в трудных ситуациях людям. Гридин озвучивает даже невнятные слухи о якобы имевшей место помощи Лещенко одесскому подполью, что, на мой взгляд, на 99,9 процента является мифом, хотя и нашло свое отражение в сериале Владимира Котта по сценарию Эдуарда Володарского «Все, что было», где главную роль сыграл Константин Хабенский. Другой «лещенковед» Виталий Бардадым в своей книге, напротив, утверждает, что певец получал угрозы от крымских партизан. Эту информацию категорически опровергала его вдова Вера Георгиевна. Так или иначе, но когда сведения из оккупированной Одессы по каналам спецслужб проникли в Москву, из верхних эшелонов власти поступил приказ – срочно отреагировать на его трели статьей в центральной прессе. Это был заочный приговор «бессарабскому соловью». Тем более что из-за разногласий с компаньонами весной 1943 года Петр Константинович покинул «Северный», а потом как подданный Румынии был... призван в армию. Богатый ресторанный опыт позволил ему устроиться заведующим офицерской столовой. * См.: Бабушкин Л. «Королева романса... и музей на троих». Глава 3. «Чубчик» у немецкого микрофона 55 К слову, в армию Лещенко призывали не раз, но удача была на его стороне и от отправки на фронт удавалось отвертеться, хотя один раз за уклонение его судили офицерским судом, а в другой – он специально согласился на ненужную операцию по удалению аппендицита. В июне 1943-го с молодой женой Верой он короткое время выступал перед румынскими военными в составе артистической бригады. Сохранились документальные подтверждения о планировавшихся концертах и выступлениях по радио в крымских городах. Программы с его участием имели место в 1943–1944 гг., о чем неоднократно сообщала периодическая печать. Из газеты «Голос Крыма» (5.12.1943): В пятницу 3 декабря выступил по радио известный заграницей исполнитель цыганских романсов и жанровых песен, эмигрант Петр Лещенко. Он исполнил на русском языке четыре песенки, в том числе «Прощай мой табор» и свою коронную песенку – «Чубчик». Голос певца звучал прекрасно и приятно обрадовал удивленных симферопольских радиослушателей, для которых его выступление было сюрпризом. Певец даст в Симферополе открытый концерт. По иронии судьбы заметка вышла ровно два года спустя, день в день после публикации статьи Савича в «Комсомолке». Автор новости сообщает, что в эфире звучали исключительно песни в исполнении Лещенко. А что уж там было на самом деле – поди знай сегодня. Но как бы то ни было, в 1951 году Петр Лещенко был взят под стражу спецслужбами социалистической Румынии и умер в концлагере летом 1954-го. Причина ареста до сих пор вызывает споры, и, видимо, с коллаборационизмом ее связывать не стоит, речь скорее о бытовых вещах. Скажем, о чрезмерном увлечении трофейным имуществом*. Писатель Эдуард Хруцкий выдвигает версию, что певец пострадал потому, что слишком тесно общался в оккупированной Одессе со своим поклонником, чемпионом СССР по боксу Олегом Загоруйченко, который на поверку оказался немецким агентом и под вывеской спортивной школы держал разведшколу. На волне перестройки, летом 1987 года, замминистра культуры СССР М. А. Грибанов направил запрос в КГБ: «В соответствии с многочисленными просьбами слушателей фирма “Мелодия’’ включила в тематический план выпуска на 1987–1988 годы пластинку с записями песен Петра Лещенко. Просим сообщить, соответствуют ли действительности сведения о том, что якобы он во время войны <...> сотрудничал с оккупантами, и имеются ли какие-либо другие компрометирующие его как советского гражданина данные». Замечу, что советским гражданином Лещенко никогда не был, но тот факт, что пластинки вышли, дает, казалось бы, однозначный ответ на поставленный вопрос. * Профессор Виктор Файтельберг-Бланк (исследователь истории Одессы) и журналист Владимир Гридин в статье «Неизвестный Петр Лещенко» (газета «Порто-франко», № 11 (654) от 21.03.2003) пишут: «...Уголовная публика сразу почувствовала в нем своего. <...> Не содействовало ли это странное общение Петра Лещенко с уголовным миром широко распространенному мнению, что в ту пору он сам едва ли не занимался базарной коммерцией, будучи владельцем на пару с концертным администратором М. Друзюком продуктовых магазинов? Ведь недаром, как говорили в Бессарабии, у него там было прозвище Шмекер, то есть Делец». Глава 4. В новом амплуа Глава 4. В НОВОМ АМПЛУА «Нам старую песню не трудно пропеть, Звучит в ней Полтавы победная медь. Но лучше и чище ту песню поет Несущий свободу советский народ». М. Струве. Париж, 1943 57 «Песни настроения». В числе прочих он приводит свои стихи, написанные «в период второй отечественной войны». Все они датированы 1945 годом. Вперед, на бой за Русь Родную! Бесстрашные богатыри, Непревзойденные герои, Вы, Красной армии бойцы. Несете вы родной Отчизны славу, Ваш подвиг мир к победе приведет, Вперед, советские герои, Вперед, товарищи, вперед! Вперед, советские герои За власть трудящихся, народ, За жизни новые устои, Вас славный вождь вперед ведет... Песни настроения В самом конце сборника есть откровенное стихотворение «Поезжайте»: Композитор Василий Фомин Пластинка эмигранта Севы Фуллона с песней «Землянка» Победа Советской армии изменила не только мировой порядок, но внесла свои коррективы и в области эстрады русского зарубежья. Случилась метаморфоза – в репертуаре большинства эмигрантских артистов появились советские песни. Петр Лещенко с чувством исполнял «Темную ночь», а также марши из кинофильмов «Веселые ребята» и «Цирк» («Широка страна моя родная»). Две последние композиции он записал еще в тридцатых, слегка, однако, исправив текст. Вместо «Всенародный Сталинский закон», он спел: «Всенародный строгий всем закон». Любители эстрады в погонах расслышали эту авторскую вольность, и когда арестовали Веру Белоусову, настойчиво спрашивали на допросах, на каком основании певец изменил слова. Военные баллады выпускают на пластинках Сара Горби в Париже, Сева Фуллон в Нью-Йорке и другие. Популярный в США музыкант, композитор и поэт, бывший участник Добровольческой армии Василий Фомин, чьи цыганские романсы исполняли многие из приведенного выше «запретительного списка» 1947 года, выпустил в семидесятых книгу Знаю я, вы б хотели поехать, Посмотреть на родную страну, Вспомнить молодость, детство и юность И поплакаться там на судьбу. Но у вас не хватает чего-то; Вы боитесь за вашу судьбу, Вы боитесь суда у народа, Может быть, ваше рыльце в пушку. Поезжайте, не бойтесь народа, Он простил и, быть может, забыл, Ведь когда-то и я с вами вместе На его усмиренье ходил. Автор горячего призыва, насколько мне известно, собственным советом не воспользовался. Но были и редкие исключения. Наиболее яркий пример – Вертинский. Вернувшийся в 1943 году на Родину после четверти века скитаний, Александр Николаевич Вертинский заметно обновил программу. Кто бы мог представить, что исполнитель игривых «ариеток» и «песенок настроения» решится запеть серьезные антивоенные песни?! Скажем, «Письмо на фронт» на слова Иосифа Уткина: Если будешь ранен, милый, на войне, Напиши об этом непременно мне. Я тебе отвечу В тот же самый вечер. 58 Музыкальные диверсанты Это будет теплый, ласковый ответ: Мол, проходят раны Поздно или рано, А любовь, мой милый, не проходит, нет! Или вот эту на стихи Павла Антокольского: Юность мира! В траншеях, на вахтах морей, За колючками концлагерей, В партизанских отрядах, в дремучих лесах, У костров, на ветру, на часах... Где бы ты ни была, отзовись, прокричи Свой пароль в европейской ночи! Есть один только враг у тебя на Земле – Тот, что душит Европу в петле... Новинки не только звучали в концертах, но и были записаны в 1944 году на пластинки. Может быть, поэтому еще вчера тотально запрещенный певец не был отправлен в лагеря, а спокойно и весьма плодотворно отработал отпущенные ему полтора десятка лет жизни. Говорят, что однажды на стол «вождя народов» легли очередные расстрельные списки, где среди десятков обреченных, значилось имя певца. Пробежав глазами документ, Сталин толстым синим карандашом вычеркнул его фамилию, и будто бы произнес: «Дайте артисту Вертинскому спокойно допеть на Родине...» Несколько лет назад по заказу одного ТВ-канала я написал сценарий документального фильма о «длинной дороге» артиста. Рукопись показали дочерям Александра Николаевича. Анастасия и Марианна работу в целом одобрили, но пригласили меня вместе с руководителем компании на беседу для обсуждения деталей и внесения правок. По прихоти судьбы наша встреча состоялась 21 марта – в день рождения их отца. Стоит ли говорить, с каким священным трепетом отправился я на рандеву и как ломал голову над столь явным знаком судьбы? Увы! Картина по ряду причин на экраны не вышла, но зато я дважды побывал в гостях у наследниц великого Вертинского и всякий раз, покидая их квартиру на Старом Арбате, устремлялся в ближайшее кафе, чтобы записать то, что увидел, а главное – услышал. Признаться, о несостоявшемся фильме я жалел не так сильно, как о сорвавшейся по этой причине съемке в личном кабинете маэстро на Тверской, 12. Там мне побывать так и не довелось, но заметки сохранились. Не стану излагать всем известные факты, остановлюсь на нескольких малоизвестных историях. Глава 4. В новом амплуа 59 Из жизни «русского Пьеро» Зимой 1943 года заграничная «одиссея» Вертинского закончилась – он прибыл в Москву. Но по стечению обстоятельств на Белорусском вокзале его никто не встретил. Тогда артист набрал номер друга юности, режиссера Александра Разумного. Трубку взял его сын Владимир. Он все сразу понял и, страшно возбужденный неожиданным звонком своего кумира, помчался на вокзал. Он доставил Александра Николаевича в свою квартиру в Благовещенском переулке. Отогревшись и выпив чаю, гость сел за рояль и вдохновенно запел. Не прошло и десяти минут, как в дверь постучали. А. Н. Вертинский (1889–1957). Это была соседка, дочь репрессироНа фото автограф пианисту ванного военного. Григорию Ротту, с которым – Володя, я прошу вас, не заводиартист выступал незадолго те так громко пластинки Вертинского. до возвращения на родину Мало ли что... А тем временем Александр Николаевич продолжал петь, и в доме вспыхивали окна. Люди не понимали, откуда вдруг так сильно и мощно раздается этот запрещенный голос. Час спустя в дверь снова постучали. Правда, на этот раз не столь деликатно. Володя открыл. В квартиру вошли несколько человек в форме и вежливо попросили артиста: – Собирайтесь, товарищ Вертинский, машина вас ждет. Шансонье отвезли прямиком на Лубянку... Только не в здание бывшего страхового общества «Россия», а по соседнему адресу... в гостиницу «Метрополь», где по личному распоряжению Сталина для него был выделен номер. Он прожил в отеле до 1946 года, пока не получил квартиру в доме № 12 по улице Горького (как называлась тогда Тверская). Кстати, с его переездом связана еще одна байка. Когда живший этажом ниже видный ученый узнал, что над ним поселится известный певец, то решил, что его размеренной и спокойной жизни настал конец. Начнутся репетиции, вечеринки... Однако миновал месяц, другой, третий... А из квартиры нового жильца – ни звука. Через полгода академик с артистом столкнулись в дверях подъезда, и ученый муж поделился с Вертинским былыми страхами. Выслушав его, Александр Николаевич сказал: «Напрасно вы переживали, голубчик! Я уже лет тридцать рта бесплатно не открываю!» А вот второй рассказ Марианны Александровны Вертинской: На Родине отец с головой окунулся в работу: снимался в кино, концертировал, записывал пластинки. В редкий свободный день в его квартире на Тверской, случалось, раздавался телефонный звонок. Без дальнейших 60 Музыкальные диверсанты расспросов он надевал свой фрак, вызывал аккомпаниатора и спускался вниз, где его уже ждала машина. Пять минут спустя автомобиль въезжал в Кремль. Александра Николаевича и его аккомпаниатора проводили в просторный зал к роялю. Напротив импровизированной эстрады стоял стол, сервированный на одну персону: фрукты, сырная нарезка, бутылка красного вина «Киндзмараули» и коробка папирос «Герцеговина флор». Неслышно из портьеры в помещение входил Он. Легким кивком приветствовал артиста и коротко взмахивал рукой: начинайте! «Я пел все, что хотел, – вспоминал АлекА. Н. Вертинский после сандр Николаевич. – Обычно это продолжавозвращения в СССР лось час, редко полтора. Сталин сидел, пил вино и задумчиво слушал. Потом, не прощаясь, уходил. Денег за эти концерты я никогда не получал, но к праздникам неизвестный адресат порой присылал мне дорогие подарки: рояль, шикарный патефон, сервиз...» Еще две интересные зарисовки о «русском Пьеро» были озвучены в программе радио «Свобода» под названием «Галич у микрофона» самим Александром Аркадьевичем: Сижу это я как-то в ресторане ВТО, заказал, разумеется, большой джентльменский набор, не могу, признаюсь, при случае отказать себе в удовольствии погурманствовать. Сижу себе, водочку попиваю, икорочкой заедаю, паровой осетринкой закусываю, как говорится, кум королю и благодетель кабатчику. Официанты вокруг меня кордебалетом вьются, в глаза заглядывают, знают, поднимусь – никого не обижу, каюсь, любил я в молодости покупечествовать. Но только я за десерт принялся, слышу: «Разрешите?» Поднимаю глаза от тарелки, батюшки-светы, собственной персоной Вертинский! «Сделайте, – говорю, – одолжение, Александр Николаич, милости прошу!» Садится это он против меня, легоньким кивочком подзывает к себе официанта, доживал там еще со старых времен старичок Гордеич, продувной такой старикашка, но в своем деле мастер непревзойденный, и ласковенько эдак заказывает ему: «Принеси-ка мне, милейший, стаканчик чайку, а к чайку, если возможно, один бисквит». У Гордеича аж лысина взопрела от удивления: от заказов таких, видно, с самой октябрьской заварушки отвык, да и на кухне, надо думать, про чай думать забыли, его, чаек этот, там, наверное, и заваривать-то давным-давно разучились. Но глаз у нашего Гордеича был цепкий, он серьезного клиента за версту чувствовал, удивиться-то старый удивился, а исполнять побежал на полусогнутых, сразу учуял, хитрец, что здесь шутки плохи. И ведь, можете себе представить, как по щучьему велению, и чай нашелся, и бисквит выискался. Глава 4. В новом амплуа 61 Пока мне счет принесли, пока я по-царски расплачивался, выкушал это мой визави свой чаек, бисквитиком побаловался, крошечки в ладошку смахнул, в рот опрокинул и тоже закошелечком тянется. Отсчитывает Гордеичу ровно по счету – пятьдесят две копейки медной мелочью, добавляет три копейки на чай и поднимается: «Благодарю, любезнейший!», а потом ко мне: «Прощу извинить за беспокойство». И топ-топ на выход. Должен сказать, сцена получилась гоголевская: замер наш Гордеич в одной руке с моими червонцами, а в другой с мелочью Вертинского, глядит вслед гостю, а в глазах его восторг и восхищение неописуемое. «Саша, – спрашивает, – да кто же это может быть такой?» – «Что же ты, Гордеич, – стыжу я его, – Вертинского не узнал?» Тот еще пуще загорелся, хоть святого с него пиши, и шепчет в полной прострации: «Сразу барина видать!» Второй случай, о котором рассказал Галич, датируется началом пятидесятых: Я работал тогда на киностудии Программка А. Вертинского. 1940 «Ленфильм», делал сценарий, а у Вертинского были концерты. Он выступал в саду «Аквариум». <...> Мы решили не сидеть в номере, а пойти поужинать в «Европейскую». Летом ресторан работает на крыше, и туда ходят с удовольствием ленинградцы. Я не знаю, как сейчас, но в мое время, – я уже говорю, в мое время, как говорят старики, – так вот, в мое время это было довольно любимым местом ленинградцев. И вот мы пошли с Александром Николаевичем поужинать. Мы сидели вдвоем за столиком, и вдруг к нам подбежала какая-то необыкновенно восторженная, сильно в годах уже дама, сказала: «Боже мой, Александр Николаевич Вертинский!» Он встал, я, естественно, встал следом за ним (он был человеком чрезвычайно А. Н. Вертинский беседует воспитанным и галантным) и сказал: с тенором И. С. Козловским. «Ради бога, прошу вас, садитесь к нам». Середина 1950-х 62 Музыкальные диверсанты Глава 5. БАЯН РУССКОЙ ПЕСНИ Александр Вертинский в парижском ресторане с Иваном Мозжухиным. 1932 Она сказала: «Нет, нет, там у нас большая компания, просто я увидела вас. Я была, конечно, на вашем концерте, но я не рискнула зайти к вам за кулисы, а здесь я воспользовалась таким радостным случаем и просто хотела сказать вам, как мы счастливы, что вы вернулись на Родину». Александр Николаевич повторил: «Прошу вас, посидите с нами, хотя бы несколько минут». Она сказала: «Нет, нет, я очень тороплюсь. Я просто хочу, чтоб вы знали, каким счастьем было для нас, когда мы получали пластинки с вашими песнями, с вашими или песнями Лещенко...» Вдруг я увидел, как лицо Александра Николаевича окаменело. Он сказал: «Простите, я не понял вторую фамилию, которую вы только что назвали». Дама повторила: «Лещенко». «Простите, но я не знаю такого. Среди моих друзей в эмиграции были Бунин, Шаляпин, Рахманинов, Дягилев, Стравинский. У меня не было такого ни знакомого, ни друга по фамилии Лещенко». Дама отошла. Александр Николаевич был человеком с юмором, но иногда он его терял, когда его творчество воспринималось как творчество ресторанное – под водочку, под селедочку, под расстегайчик, под пьяные слезы и тоску по Родине. Он считал, что делает дело куда как более важное, и думаю, что он был прав. В 1951 году за роль в фильме «Заговор обреченных» Вертинский получил Сталинскую премию. В это же время он сочинил и напел на пластинку песню, очень непохожую на все, что было у него раньше. Начиналась она так: «Чуть седой, как серебряный тополь, он стоит, принимая парад, / Сколько стоил ему Севастополь, / Сколько стоил ему Сталинград...» Говорят, что генералиссимус, услышав оду, сказал: «Это написал честный человек, но петь со сцены ее не стоит...» Он и не стремился. Публика жаждала старых хитов и валом валила на концерты репатрианта. Конкурентов на советской эстраде у Вертинского практически не было. Зато на эмигрантской сцене их было хоть отбавляй. Особенным антагонизмом отличались его отношения с любимцем последнего императора Юрием Морфесси, которому (неслыханное для Вертинского дело!) он даже посвятил целую главу в своих мемуарах. Однажды в Париже два артиста чуть не подрались в русском кабаре, выясняя, кто же из них «номер один» для публики. Но спор был напрасным. Слишком не похожи они были ни внешне, ни по репертуару, ни по отношению к себе и окружающему миру. Судьба соперника – лучшее тому подтверждение. «Пусть свободно, что угодно Про меня твердит молва. Злое слово мне не ново, Все на свете трын-трава…» Из репертуара Ю. Морфесси Царский любимец Сегодня имя Юрия Спиридоновича Морфесси* помнят немногие. Меж тем до эмиграции певец по праву занимал положение одного из эстрадных премьеров, которого поклонники и журналисты называли не иначе, как «Баян русской песни» или «Князь песни цыганской». Морфесси происходил из семьи греков, что ближе к концу XIX века перебрались в Одессу. С восьми лет Юра пел в церковном хоре и очень быстро понял, что желает в жизни только одного – выйти на профессиональную сцену. «Грек, по происхождению, черноволосый и черноглазый красавец, он прекрасно знал свои достоинства и держал себя на сцене ‘’кумиром’’. Да и в жизни он ‘’играл’’ эту роль: входил ли он в парикмахерскую, подзывал ли извозчика, давал ли в ресторане швейцару на чай – каждый жест его был величавым жестом аристократа… из провинциальной оперетты. И дамы критического возраста млели, а гимназистки и старые девы визжали у рампы». А. Г. Алексеев, «Серьезное и смешное» * Судьбе Ю. С. Морфесси и его коллег на императорских подмостках посвящена книга «Звезды царской эстрады» (М. Кравчинский, М. Близнюк. ДЕКОМ, 2011). 64 Музыкальные диверсанты Сказано – сделано: в 1910-е имя певца Морфесси становится широко известным по всей России. Он живет в Петербурге, в шикарной квартире только что построенного дома № 67 по Каменноостровскому проспекту, где ему прислуживает личный камердинер-лилипут, с которым Морфесси забавы ради любит прогуляться по Невскому в одинаковой одежде. Певец владеет рестораном «Уголок» на Итальянской, средний счет в котором Жени Мильтен – превышает годовую зарплату равозлюбленная Морфесси бочего. Морфесси вхож в круги высшей знати и миллионеров, а череда его романов неустанно привлекает внимание газетчиков. Еще бы, ведь сама шансонетка Жени Мильтен покончила жизнь самоубийством, узнав о его измене. Ужасно конечно, но... Именно после этого трагического случая Морфесси получает главную роль в оперетте с интригующим названием «Пожиратель дам». Он дружит и выступает на одной сцене с блестящим певцом и одним из первых русских авиаторов Николаем Северским. Кутит на пару с земляком и звездой оперетты Михаилом Вавичем. О них говорят: «Родились в Одессе Вавич и Морфесси». Общается с эстрадной примадонной Анастасией Вяльцевой, которая, несмотря на протесты царской семьи (из-за ее крестьянЮрий Морфесси и его верный друг, камердинер-лилипут Николай Сурин любили забавы ради пройтись по Невскому проспекту в одинаковых нарядах. Публика, как вспоминают, при виде знаменитой парочки впадала в неистовство. После эмиграции Морфесси их пути разошлись, и дальнейшая судьба Н. Сурина остается неизвестной. Эти кадры сделаны в Петрограде, предположительно зимой 1918 года в ателье «отца российского фоторепортажа», знаменитого Карла Булла. Они стали последними снимками певца в Петербурге, вскоре он отправился на Юг Империи, а затем – в эмиграцию. Публикуется впервые Глава 5. Баян русской песни 65 ского происхождения), связала свою жизнь с одним из блестящих офицеров двора Василием Викторовичем Бискупским. О нем мы еще вспомним. Слава о певческих талантах Морфесси была столь велика, что летом 1914 года его пригласили выступить перед самим императором Николаем II на яхте «Полярная звезда». После концерта певцу был пожалован царский подарок – бриллиантовые запонки в форме двуглавого орла. Революцию Морфесси не принял и в 1918 году отбыл на Юг России. В Одессе маэстро открыл шикарное кабаре, о котором с восторгом вспоминал в мемуарах Леонид Утесов. Но уже осенью 1920 года, потеряв все имущество, артист спешно эвакуировался в Константинополь. Позабыв о шикарных залах дворянских собраний, он пел в шантанах и ярмарочных балаганах и ресторанах. Куда приводят мечты В начале двадцатых Юрий Спиридонович оседает в Париже, выступает в русских кабаре, изредка дает сольные концерты и записывает в Варшаве в 1928 году серию пластинок. ВечеР ДобРоВоЛьцеВ состоится 5 мая, в 21 час, в залах «очага Русской Музыки» (26, ав. Де Токио), при любезном участии: В.ВАЛеНТИНоВой, ЮР.МоРфеССИ, г.ИГНАТоВА, г.бАРыбИНА и других. Конферансье – г.оРЛИНСКИй. Лотерея; буфет; танцы до утра. билеты продаются у членов объединения 1-го Куб., Дроздовского и Степного походов, а в день вечера – при входе. Объявление из эмигрантской газеты «Возрождение». 1934 С начала тридцатых все чаще появляется в Белграде. Традиции и культура Югославии казались гораздо ближе тоскующему по России певцу. К тому же здесь он встретил свою позднюю любовь – Валентину Лозовскую, девушку яркую и необычную, воевавшую в годы Гражданской войны в Белой армии, выдающуюся спортсменку и автомобильную гонщицу. Но счастье оказалось недолгим: вскоре молодая женщина оставила стареющего певца, предпочтя ему богатого югослава. Последнее сольное выступление Морфесси в Париже состоялось 9 июня 1939 года в отеле «Наполеон». А три месяца спустя разразилась Вторая мировая война. Если одни эмигранты участвовали в движении Сопротивления и поднимали вместе с поляками Варшавское восстание, другие, напротив, формировали различные союзы, дивизии и полки, которые были призваны 66 Музыкальные диверсанты В ресторане «Кунак» Юрий Морфесси (на переднем плане справа) не только пел сам, но и был ответственным за артистическую программу противостоять Красной армии. Таких организаций было довольно много*. Назову несколько самых крупных и известных: Русская освободительная армия (РОА) и Комитет освобождения народов России (КОНР) генерала Власова, Казачий стан полковника Павлова, дивизия «Руссланд» генерала Смысловского, 29-я и 30-я гренадерские дивизии СС (Первая и Вторая русские армии), 1-я Русская национальная армия, батальон Муравьева, 1-я Русская национальная бригада СС «Дружина», Русская народная национальная армия, полк СС «Варяг», полк СС «Десна», русский личный состав в дивизии СС «Шарлемань», русский личный состав в дивизии СС «Дирлевангер», отряд Зуева и, наконец, одно из старейших объединений – Русский охранный корпус (РОК). Его марш, сочиненный неким П. Бориным, звучал так: В час борьбы, забывши раны, Строй сомкнули в поле бранном Белых армий ветераны В Русском корпусе охранном. К ним слетелось дружным роем Поколенье молодое. Всех сроднило крепким строем Знамя Родины седое. В бой идти средь грозной бури, Русь от зла освобождая, Видеть свет родной лазури – Цель заветная, святая. Успокоится стихия: Тьму пробьет источник света, Будет новая Россия Правдой Божией согрета! РОК был создан в Югославии генералом Скородумовым вскоре после оккупации страны немцами. Основными членами организации стали белые офицеры. Чаще всего корпусников использовали для охранных целей, но в 1944 году им пришлось принимать участие и в боях с югославскими партизанами и регулярными частями Советской армии. Впоследствии Русский корпус стал частью армии Власова. По сообщению издававшегося в Нью-Йорке журнала Союза чинов Русского корпуса, «во время II Великой войны Юрий Морфесси служил в Русском корпусе в качестве артиста группы «К.д.Ф.” (“Крафт дурх Фрейде” – “Сила через радость”. – М. К.). Эта группа ездила в расположение наших полков. Нахождение Морфесси в рядах корпуса было, несомненно, * В последние годы появляются данные о том, что якобы от 1 до 1,5 миллиона русских воевали на стороне немцев. Однако В. Р. Мединский в исследовании «Война. Мифы СССР. 1939–1945» приводит иную статистику – не более 300 тысяч человек. Глава 5. Баян русской песни 67 по патриотическим побуждениям», – пишет Николай Протопопов в статье «Непримиримый певец» [13] (Здесь и далее цит. по кн. М. Кравчинский. «Звезды царской эстрады»). О встречах с Юрием Спиридоновичем в Югославии накануне и во время Второй мировой войны вспоминает на страницах книги «Вне Родины» член Русского корпуса Константин Синькевич: «В ресторане “Башта Београд” <...> перед самой войной играл русский оркестр и выступал Юрий Морфесси. Ему в то время было уже немало лет, наверное, за шестьдесят, но он еще сохранял свой красивый, сильный баритон и свою неподражаемую манеру исполнения русских песен и цыганских романсов. Мы, студенты, стремились попасть в ресторан, но это было совсем непростым делом: ресторан был не из дешевых, а у студентов, как известно, всегда дыра в кармане. И все же мы находили выход: собравшись компанией в пять-шесть человек, выкладывали на стол все, что у кого было. Если набиралась хотя бы десятка – можно было идти! Чашечка кофе стоила один динар, литр самого дешевого вина – четыре динара, и еще оставался динар или два, чтобы дать официанту на чай. Мы с наслаждением слушали Морфесси, но на оркестр, как было принято, уже ничего не жертвовали. Юрий Спиридонович понимал, что мы народ безденежный, и махал рукой сборщику, чтобы тот проходил мимо нашего стола не задерживаясь. И все же такие “вылеты” производились нечасто. Все песенки Морфесси были хороши, но особенно мне запомнилась одна, “Куколки”: Ах, как я жил! Красиво жил! Почти две жизни прожил. Я жизнь на жизнь помножил И ноль в итоге получил. Ай-ай-ай, куколки, где вы теперь? Ой-ой-ой, мамочки, люблю, поверь. За нитку дернешь лишь, она уже, глядишь, Качает головой, потом рукой. Когда б Господь меня сподобил Еще две жизни пережить, Я б точно так их прожил И продолжал бы водку пить... При словах “качает головой” Морфесси двигал голову влево и вправо, пользуясь мускулами шеи, но выглядело так, будто двигала головой кукла. На это надо было особое умение, у него это получалось здорово. При словах “потом рукой” он поднимал руку на манер робота. А при последней фразе в подобающих случаях вставлял имя какого-нибудь присутствующего тут видного лица. Получалось “... и продолжал бы с генералом (командиром, Иваном Ивановичем и т. д.) водку пить”...» Прошло время, и, к своему удивлению, однажды Синькевич встретил Морфесси в расположении Русского корпуса: «К своему немалому удивлению, в одну из своих поездок в штаб, куда я из нашей окраины добирался верхом на лошади, встретил Юрия Морфесси. В белом халате, полный достоинства, он служил санитаром в батальонном лазарете. Понятно, его приняли в Корпус, чтобы дать возможность знаменитому певцу, оставшемуся на склоне лет без заработка и теплого угла, провести тяжелое военное время в относительном покое. <...> Морфесси, полный, крупный человек высокого роста, пил сравнительно мало, но вообще выказывал невероятную стойкость и способность поглощать спиртное в огромных количествах, без всякого видимого ущерба. Он, кажется, никогда не пил рюмками, а только стаканами, зато никогда не курил. Происходя из одесских греков, он полностью воспринял русскую культуру, был образован, остроумен и всегда оставался душой общества». 68 Музыкальные диверсанты Сложно сказать, по каким причинам Юрий Морфесси стал членом артистической группы «Сила через радость», а не «Веселый бункер», которая, судя по прессе, была основной пропагандистской силой РОКа. В нее входили добрые друзья нашего «Баяна», в частности куплетист Сергей Франк, который еще мелькнет на этих страницах. Видимо, для пожилого артиста переносить напряженный график выступлений (а «Веселый бункер» наматывал ежедневно десятки километров) было уже не по силам. В своих воспоминаниях «Так было» служивший в Русском корпусе Анатолий Максимов [14] пишет о жизни при штабе корпуса: «Время от времени, с пятницы на субботу, устраивались вечера-концерты, на которых присутствовали белградские дамы, корпусные и немецкие офицеры. Реклама выступлений Ю. Морфесси и других русских артистов из газеты «Новое слово». Берлин, 1943. Следует отметить, что кроме Морфесси частыми гостями в военном Берлине были знаменитые басы Дмитрий Смирнов и Константин Садко, хор Бориса Ледковского, да и многие другие артисты Глава 5. Баян русской песни 69 Гвоздем этих концертов было выступление Морфесси <...> и других звезд Белграда. Говорили, что шампанское лилось рекой». Виталий Бардадым приводит рассказ пианиста Евгения Комарова [14]: «В последний раз я виделся с Юрием Спиридоновичем на встрече нового, 1943 года, у меня дома (в Белграде. – М. К.). <...> Было тяжелое время оккупации, но моя жена <...> с большими трудностями наготовила прекрасных вещей. <...> Морфесси пел и плакал. Он очень страдал на чужбине... Потом война его забросила куда-то...» Доподлинно известно, что Морфесси частенько наезжал в Берлин, где жила его супруга певица Ада Морелли. Осенью 1943 года в берлинской газете «Новое слово» было помещено объявление о «розысках Юрия Морфесси и Пашки Троицкого» для работы в ресторане «Медведь». Состоялся ли ангажемент, неясно. Но наверняка известно, что летом 1943 года в сопровождении хора под управлением Александра Шевченко наш герой осуществил ряд записей для германской фирмы «Полидор». И об этом мы чуть позже поговорим подробнее. А пока вернемся к одиссее «Баяна русской песни». Известно, что в годы войны он по нескольку раз посещал Прагу, Варшаву и столицы других оккупированных нацистами государств. О пребывании исполнителя в Праге весной 1944 года вспоминает в своих мемуарах «То, что вспоминается» Николай Андреев: «В начале 1944 года <...> был устроен грандиозный концерт. Меня поразила публика. Присутствовали, конечно, гестаповцы и всякие официальные немецкие лица, но их было немного, а примерно тысячи две слушателей были все сплошь русские. <...> Выступал Печковский, знаменитая певица Варвара Королева... Но больше всего поразил Юрий Морфесси. Он всего за несколько дней до концерта приехал из Берлина и в парикмахерском салоне Васильева громогласно рассказывал, как бомбят Берлин и как он оттуда бежал: “Берлина больше нет”. Даже Васильев вполголоса сказал ему: “Может быть, лучше не говорить такие слова, а то очень многие немцы понимают по-русски”. Морфесси – знаменитый бас, у него есть и свои песенки, цыганские песенки Морфесси, а в тот раз он вдруг спел “Шумел, горел пожар московский” – довольно неожиданный выбор, – и, когда он спел слова “Зачем я шел к тебе, Россия, Европу всю держа в руке”, зал просто ахнул: это была полная аналогия с тем, что сделал Гитлер – попер на Россию, держа всю Европу в руке. Кто-то рядом со мной обернулся и говорит: “Это что, намек?” По-видимому, не один он так понял пение Морфесси, поняло и гестапо. В салоне Васильева передавали шепотом новости: Морфесси предложили немедленно уехать в Австрию, в Вену, а Вену в тот момент страшно бомбили. Он там не погиб, но это была явная месть гестапо за неуместный выбор песни». Схожие впечатления находим и в работе И. Инова «Литературнотеатральная, концертная деятельность беженцев-россиян в Чехословакии» [17]: «Концерт Ю. Морфесси кончился для артиста плачевно. С большим подъемом и соответствующей жестикуляцией спел он песню “Зачем я шел к тебе Россия, Европу всю держа в руке?” На следующий день двое сотрудников гестапо подняли перепуганного Морфесси с постели и доставили его в агентство Бориса Тихановича. 70 Музыкальные диверсанты К счастью Борису Ивановичу удалось убедить гестаповцев в том, что Морфесси пел якобы старинную русскую песню и поэтому ни о какой идеологической провокации не может быть и речи. Это избавило певца от ареста. Гестапо ограничилось тем, что посадило Морфесси и его подругу в поезд и выслало в Вену». А вот что вспоминала в неопубликованных мемуарах певица Женя Шевченко, чей отец был одним из чинов армии Власова: «Однажды на гастроли (в Прагу) приехал легендарный Юрий Морфесси. <...> Он вышел на сцену в русском костюме: малиновая косоворотка, широкие штаны и саЮрий Морфесси. Эстония, 1930-е. фьяновые сапоги. Голос был уже, разумеетПубликуется впервые ся, не тот, что раньше, когда имя Морфесси гремело в России и Франции, но мастерство осталось прежним. Остался прежним и его чарующий, “со слезой”, бархатный баритон. Боже, как пел этот мастер!» О встречах с Морфесси упоминает в своих мемуарах «Начало конца» и глава русской секции «Винеты» Альбов, позднее служивший в Русской освободительной армии (РОА), где помимо прочего отвечал и за культурноразвлекательную работу. Среди выступавших он называет и Морфесси, откликнувшегося, как он пишет, «с большим удовольствием». По информации, обнаруженной историком М. И. Близнюком, весной 1945 года певец выступил перед генералом Власовым и его ближайшими сподвижниками. Случилось это в ставке последнего, возглавлявшего военно-воздушные силы КОНР, в тихом, уютном курортном Мариенбаде, куда генералы заехали по пути из Берлина в Карлсбад (по-чешски Karlovy Vary) и где к февралю 1945-го уже проживал Морфесси с Адой Морелли. Борис Плющов в своей книге «Генерал Мальцев» так вспоминает об этом: «...Виктор Иванович представил гостям певца Юрия Морфесси и его супругу Аду Морелли и попросил их порадовать гостей прекрасным пением. Ада Морелли исполнила несколько популярных цыганских романсов, а Юрий Морфесси спел с большим чувством “Чубчик”, “Фонарики”, “Замело тебя снегом, Россия”, “Молись, кунак” и несколько арий из опереток. Гости были в восторге и наградили артистов громкими аплодисментами». Без последнего пристанища В середине апреля 1945 года вместе с руководством Комитета освобождения народов России (КОНР) артист прибыл в маленький городок Фюссен, у границы с Австрией, где был создан лагерь для перемещенных лиц. Глава 5. Баян русской песни 71 В уже упоминавшемся выше номере «Наших вестей» (№ 338, 1974) хорунжий Русского корпуса Н. Протопопов вспоминает о своей последней встрече с артистом. Делает он это, прочитав в одном из номеров советской газеты «Неделя» интервью с композитором Оскаром Строком по случаю его юбилея. Восьмидесятилетний юбиляр на вопрос, кто из наиболее известных артистов исполнял его произведения, отвечает: «Пожалуй, самым тонким интерпретатором моих вальсов и танго был обладатель бархатного баритона Юрий Морфесси». Как пишет Протопопов, «странно было увидеть это упоминание о Морфесси в советском еженедельнике. Странно потому, что память моя хранит воспоминание о нем как об идейном артисте-эмигранте, непримиримом антисоветчике. Эту свою непримиримость Юрий Морфесси доказал на деле во время II мировой войны. И после ее окончания...» И далее в подтверждение своих слов Николай Протопопов рассказывает: «Осень 1945 года в Мюнхене. Мы на положении бесправных Ди-Пи*. <...> Слово “русский” стало антонимом слова “советский”. За нашими черепами охотятся явные и тайные представители одной из “сверхдержав”-победительниц. А мы хотим жить. И почти живем: даже театры у нас функционируют... Почти все концерты <...> проходят, как говорится, “с аншлагом”. И вот объявление: Юрий Морфесси. С трудом удается достать билет. <...> Обладатель уже не бархатного баритона, как-то сразу, с первой же песни установил тесный, а порой даже интимный контакт с аудиторией. Тут и “Черные глаза”, и “Чубчик”, и “Замело тебя снегом, Россия”... А вот и “Фонари” Сережи Франка: ...Но верю я, пройдут страданья... Увидим мы улицу русскую, И на углах – золотые фонари... Тут уже зал, как один, встает. Овациям нет конца. Морфесси не отпускают со сцены... Он не просто очаровал, он покорил всех... И не только своим исключительным талантом и умением петь. Морфесси покорил всех и своей открытой русскостью, своей крепкой, идейной непримиримостью...». Певица Варвара Королева также оставила воспоминание об одном из последних концертов артиста, состоявшемся в лагере для перемещенных лиц: «...после конца войны, в лагере для Д. П. в Фюссене, под Мюнхеном, <...> встретила Морфесси. От этого былого красавца и замечательного певца ничего не осталось. На сцену вышел старик. Но фрак он носил по-старому – хорошо...» Помимо концертов Морфесси зарабатывал на жизнь тем, что давал уроки вокала. В это же время в русской американской прессе появилось сообщение, что певец собирается на гастроли в США, но, вероятно, пошатнувшееся здоровье не дало возможности осуществить эти планы. * Ди-Пи, от английской аббревиатуры DP – dicplaced persons, – перемещенные лица. 72 Музыкальные диверсанты И, наконец, о месте и дате кончины певца. Князь Петр Ишеев в своих мемуарах «Осколки прошлого» констатирует: «После Парижа Морфесси жил в Вене, долго странствовал по Балканам и Прибалтике и в конечном счете обосновался в Германии, где и настигла его смерть». Некролог. «Русская мысль» Певец скончался от разрыва сердца в баварском городке Фюссен 12 июля 1949 года. Первой о кончине сообщила парижская «Русская мысль» (№ 155, от 20.07.1949), отметив в некрологе: «Почти до последних дней Ю. Морфесси выступал, объезжая лагеря Ди-Пи». Остается добавить, что похоронили певца на городском кладбище. Его вдова Ада Морелли вскоре после войны сумела выехать в США, где недавно скончалась в возрасте 97 лет. На мой запрос городские власти Фюссена ответили, что аренда места на кладбище не была вовремя продлена и по истечении положенного срока на месте упокоениях Морфесси был захоронен кто-то другой. Несмотря на приведенные факты, нельзя назвать артиста апологетом нацизма. Нет никаких данных, что Юрий Спиридонович выступал в Берлине в период с 1933 по 1941 год. До войны он появился в Берлине лишь однажды – 16 марта 1929 года – на жюрфиксе «Литературнодраматического общества имени Островского». Мы уже не раз говорили о том, что в среде эмиграции отношение к вторжению Гитлера в СССР было двояким: одни приняли это как нападению на их Родину и как могли боролись с фашистами, другие решили, что война – шанс избавить Россию от коммунистов. К сожалению, Юрий Морфесси придерживался последней точки зрения. Прежде чем мы закончим рассказ о перипетиях судьбы «князя цыганской песни», давайте вспомним загадочный эпизод военных времен – запись в июне 1943 года серии пластинок с русскими песнями на фирме «Полидор». Журналист Николай Лихачев (он же Андрей Светланин, будущий главный редактор журнала «Посев») вспоминал: «При посещении одного из отделений министерства пропаганды мы слушали записанные на граммофонные пластинки <...> прелестные романсы Лещенко и Морфесси». (№ 156 от 22.07.1949) Сам факт записи (с учетом обстоятельств и места) кажется изначально не коммерческим, но заказным мероприятием. Да и тираж дисков оказался ничтожно мал. Крупный исследователь ретроэстрады В. П. Бардадым говорил без обиняков: «В июне 1943 года 60-летний Юрий Спиридонович, грустный, но не потерявший голос, был приглашен в Берлин граммофонным обществом “Полидор”, чтобы Глава 6. 73 Бывший супруг «чайки русской эстрады» Анастасии Вяльцевой офицер царского конвоя Василий Викторович Бискупский (1878–1945). В годы Второй мировой он возглавил управление по делам русской эмиграции в Германии и, возможно, стал «продюсером» берлинских записей Юрия Морфесси сделать несколько записей. Он исполнил с хором и оркестром под управлением А. Шевченко восемь популярнейших вещей из своего богатого репертуара: “Прощай, мой табор! ”, “Чубчик”, “Цыганка Аза”, “Помню я...”, “Эй, ямщик, гони-ка к “Яру”, “Гори, гори”, “Ехали цыгане” и “Любовь цыганки”. Эти записи стали его лебединой песней: больше он нигде и никогда не записывался...» Посмотрим на берлинский вояж внимательнее. Что за композиции были записаны в разгар войны в Берлине русским артистом, мы знаем, но для кого и зачем?! Прежде же чем ответить на эти логично возникающие вопросы возьмем «музакальную паузу». Здесь я позволю себе напомнить, что среди добрых знакомых Юрия Спиридоновича числился упомянутый выше экс-супруг «чайки русской эстрады» Анастасии Вяльцевой, блестящий офицер царского конвоя Василий Викторович Бискупский. Похоронив в 1913 году любимую жену, он продолжил военную карьеру, в революцию стал ярым сторонником, а короткое время спустя – непримиримым противником большевизма и посвятил этой борьбе всю дальнейшую жизнь. В Мюнхене эмигрант Бискупский свел знакомство с... Адольфом Гитлером, который после провала «пивного путча» осенью 1923 года укрывался на мюнхенской квартире Бискупского. Фюрер не забыл об услуге и после прихода к власти назначил «проверенного товарища» начальником Управления по делам русской эмиграции в Германии. Нет никаких сомнений, что Морфесси был хорошо знаком с Бискупским, ведь еще в сезоне 1909– 1910 годов его супруга играла в музыкальном обозрении «Цыганские песни в лицах» на сцене петербургского Малого театра. В этом ревю принимали также участие Саша Давыдов, Раиса Раисова и Юрий Морфесси. Потому я склонен считать, что именно Бискупский выступил «продюсером» записей старого приятеля. Видимо, в знак старой дружбы и признательности за активную сценическую деятельность. 75 Глава 6. Средствами «активной пропаганды» Глава 6. СРЕДСТВАМИ «АКТИВНОЙ ПРОПАГАНДЫ» Одна такая «перекройка» звучит на знакомую мелодию... «Чубчика»: «Что за песня над полями льется В синих далях тая? – Это льется песня добровольца, Песня боевая…» Эх, ты, жизнь колхозного народа, День и ночь работаешь как вол, На дворе холодная погода, Ты всегда голоден, бос и гол. А. Флоров, из «Песенника добровольца РОА», 1943 Что посеял, будут жать другие. Задолжал – коровушку берут. Покрестился на кресты святые – Осмеют, позорят и прибьют Но мы знаем, пришел освободитель, Коммунизм исчезнет, пропадет, И народа русского спаситель Всем нам мир и счастье принесет... Потом мелодия неожиданно переходит в «Яблочко», и певец продолжает:* Эх, яблочко, По травке котится, Сталин удрал, Уж не воротится. Herr Шевченко Во время работы над книгой на интернет-портале мира русской грамзаписи www.Russian-Records.com обнаружился крайне любопытный экспонат – немецкая пластинка фирмы «Полидор», выпущенная в конце 1941 года. На этикетке значилось: Es ist nicht der Roggen, der sich auf dem Felde wiegt. Fox-trot (Sascha v. Stollberg). Alexander Chevtschenko mit Trio-Begleitung, что в переводе означает: «То не в поле рожь колышется», фокстрот (Саша фон Штольберг). Александр Шевченко со своим трио. Но звучал там отнюдь не популярный танец. На диске была записана песня в исполнении Александра Шевченко. Того самого, с чьим оркестром два года спустя будет записываться Морфесси. И что же пел русский музыкант Шевченко? А исполнял он на мотив известной народной песни «Ой, полным полна моя коробушка...» буквально следующий текст: То не в поле рожь колышется, Не дубравушка шумит, Это Сталина голос слышится, Он о помощи кричит... Йосиф (?) бережно торгуется, Все боится передать. Сталин с Черчиллем целуется, Просит танки присылать... Из-за плохого качества записи первое слово в третьем куплете расшифровать невозможно, но смысл предельно ясен и так. Сегодня найдено много подобных записей, где Шевченко исполнял известные каждому в России песни (например, «Две гитары», «По долинам и по взгорьям», «Хмель мой, хмель») с перелицованным на антисоветский лад текстом. Эх, яблочко, Да краснощекое, Комиссарам всем Смерть жестокая...* Так не этот ли «Чубчик» спровоцировал тогда статью в «Комсомольской правде»? Помимо знакомой мелодии, ассоциировавшейся прежде всего с именем Лещенко, еще наблюдается и определенное сходство фамилий исполнителей: Шевченко – Лещенко. Оба еще и теноры. Ну как тут не вспомнить сцену из романа Войновича «Приключения солдата Ивана Чонкина», когда председатель колхоза говорит по телефону: – Там Чонкин со своей бабой их всех арестовал. А его абоненту слышится – «бандой». И колесо завертелось... К тому же на оккупированных территориях выступало такое количество представителей «легкого жанра», что, повторюсь, обмануться и напутать было просто элементарно. Информации об этом, с позволения сказать, артисте практически нет. Остается только гадать, кем он мог быть, выступал ли под своим именем или под вымышленным. Что значат это пояснение в скобках – Саша фон Штольберг? Реальное имя или попытка замести следы? В каталогах коллекционеров его имя фигурирует очень часто. С конца 1930-х и на протяжении всей войны Шевченко со своим хором регулярно принимал участие в записях самых разных произведений, от народных песен и классических романсов до оперных арий и церковных песнопений. Часто он сотрудничал с другим известным музыкантом – Борисом Ледковским, который выступал при их совместной работе обычно в качестве дирижера. Если в 1941–1942 гг. Шевченко указывался как руководитель собственного, мужского или смешанного хора, то с 1943 года на пластинках появляется надпись: Chor Der RBA (A. Chevtschenko). * Куплеты так называемого «Яблочка» имеют откровенное антисемитское и экстремистское содержание. 76 Музыкальные диверсанты Борис Михайлович Ледковский (1894–1975). После революции эмигрировал. Обосновался в Германии, где в середине 1930-х организовал Хор Черноморских казаков, с большим успехом выступавший в Европе вплоть до начала Второй Мировой войны. В 1941 году хор был запрещен в Германии как «русская национальная художественная единица», что, однако, не мешало Ледковскому регулярно выступать в Берлине только не с хором, а с капеллой и много записываться на пластинки. После войны обосновался в США RBA, следует думать, расшифровывается просто: Russische Befreiungs Armee. Что обозначает... Русская освободительная армия. Значит, Шевченко стал «регентом» хора РОА. Пошел, так сказать, на повышение... Сегодня мне известны только две пластинки, где звучит хор РОА, но их, несомненно, было в разы больше. Исполняли музыканты не только популярные песни, но и военные марши. Об этом и многом другом можно прочитать в воспоминаниях известного журналиста, историка русского зарубежья и члена Народно-трудового союза Ростислава Полчанинова* которого в годы Великой Отечественной обстоятельства забросили в оккупированный Псков, где пропаганда была поставлена на широкую ногу: «Первое, что я увидел в Пскове, были плакаты с портретом Гитлера и надписью по-русски: “Гитлер – освободитель”. <...> Обычно вечером я включал свою радиоточку и слушал концерт по заявкам. Диктор объявлял, что имярек пожертвовал несколько рублей на Красный Крест и просил исполнить какой-нибудь романс для своей девушки. Передача кончалась песней “Спи, моя радость, усни...” Выбрана она была не потому, что была подходящей песней “на сон грядущий”, а потому, что принадлежала немецкому композитору (Моцарту. – Ред.) Для концерта по заявкам использовались советские пластинки. Какие можно, а какие нельзя, решала немецкая пропаганда. Были и новые берлинские пластинки, напетые военнопленными, выпущенные отделом пропаганды “Винета”. В июне 1943 г., вскоре после посещения Пскова генералом А. А. Власовым, радиоузел стал ставить ежедневно пластинку “Винеты” с маршем РОА “Мы идем широкими полями...”, автором которого был Анатолий Яковлевич Флауме (1912–1989)». Написал он его под именем Анатолия Флорова, на музыку Михаила Давыдова, который, в общем-то, взял за основу мелодии советских композиторов: * Оригинал статьи см. на сайте: http://www.russkije.lv/ru/journalism/read/polchaninov-pan 77 Глава 6. Средствами «активной пропаганды» Мы идем широкими полями На восходе утренних лучей. Мы идем на бой с большевиками За свободу Родины своей. Марш вперед, железными рядами В бой за Родину, за наш народ! Только вера двигает горами, Только смелость города берет! Мы идем вдоль тлеющих пожарищ По развалинам родной страны, Приходи и ты к нам в полк, товарищ, Если любишь Родину, как мы... «Одной из важных забот Отдела пропаганды было театральное дело, – продолжает Р. Полчанинов. – В театре имени Пушкина, который не пострадал от бомбардировки, до осени 1942 г. шли концерты как для русских, так и для немцев, но в конце года его сделали исключительно немецким солдатским театром, <...> а для русских был специально построен в саду отдыха <...> деревянный барак, названный официально Малым театром. Псковичи называли его Русским театром. <...> С тех пор там были эстрадные выступления местных и приезжих артистов и показ немецких фильмов. <...> Среди приезжавших в Псков была рижская эстрадная группа под руководством Владимира Александровича Гермейера (по сцене Герин)... За февраль 1943 г. она дала свыше 50 выступлений, как для гражданского населения, так и для русских и финских воинских частей, включая больных и раненых в полевых госпиталях. Частым гостем Пскова был рижский квартет Гривского, который состоял из Льва Гривского, Владимира Неплюева, Ивана Гайжевского и Игнатия Разуваева. Про Гривского писали в газетах, что он погиб в 1945 г. в Германии во время налета на поезд, в котором артисты Рекламная открытка хора «Бояр», созданного в 1930-х гг. из русских эмигрантов. Руководитель – Евгений Зверьков (?) эмигрировал после революции. Пластинки с записями его балалаечного оркестра выходят в Германии уже в 1921 году. После войны продолжил музыкальную карьеру 78 Музыкальные диверсанты Рижский квартет тенора Льва Гривского (второй справа) в годы войны активно гастролировал на оккупированных территориях. В 1944 году его создатель выехал в США. Крайний справа – первый тенор Владимир Неплюев (1908–?) ехали на очередное выступление. Вместе с ними выступали еще три танцовщицы и один юморист-имитатор. В их программе, вероятно, по требованию немецкой пропаганды, всегда была надоевшая мне ария Германна из “Пиковой дамы”, в которой были слова: “Так бросьте же борьбу, ловите миг удачи, пусть неудачник плачет...” Иногда в псковском “Русском театре” выступал знаменитый народный артист РСФСР Николай Константинович Печковский. <...> Кроме рижан выступал и фронтовой театр “Свежий ветерок” под руководством В. Печорина. Был в Пскове и свой “Ансамбль русских добровольцев” под управлением М. Корсунского, который псковичи называли “Ансамблем военнопленных”. Он состоял из бывших военнопленных, поступивших на службу немецкой пропаганды, и к РОА отношения не имел. Этот ансамбль выступал не в советской и не в немецкой форме, а, как я потом узнал, в американской. <...> Из местных русских запомнился мне молодой красивый певец, любимец публики Игорь Александрович Зарикто. <...> Иногда в “Русском театре” появлялась красавица Хильда Алева, псковская эстонка, работавшая диктором на радиоузле и снабжавшая газету “За Родину” детскими сказками или стишками, подписываясь “Тетя Маня”. Появлялась она всегда хорошо одетая и в сопровождении немецких офицеров. Иногда она выступала на сцене как конферансье». Глава 6. Средствами «активной пропаганды» Передо мной сборник «Песенник добровольца РОА» (1943), который наряду с новыми композициями, включает в себя старинные романсы, народные и военные песни (в частности, «Черные гусары»). Нашлось тут место и русскому переводу «Лили Марлен»*. Листая в бывшем спецхране Ленинки газеты различных профашистских русских воинских соединений: «Доброволец РОА», «Заря» или «За свободу», мне бросилось в глаза обилие материалов, напрямую связанных с песней. Вот, к примеру, фрагменты прямо-таки программной статьи, опубликованной в военном органе Комитета освобождения народов России «За Родину!» (Псков, № 127 (222), 1943). ПЕСНЯ СВОБОДЫ Бойцы Русской освободительной армии поют и пишут Всякая благородная идея порождает в народе, проводящем ее, лучшие качества. Идея национальной революции, всколыхнувшая сейчас русский народ, возбудила в нас, помимо боевого духа борьбы за национальную свободу, силу творчества, энтузиазма, кипучей деятельности. 25 лет угнетенные жутью сталинского режима, русские могут сейчас проявить свои патриотические чувства без боязни быть загнанными в застенки НКВД. Свободное слово, свободный стих, вольные песни нашего народа – звучат гимном радостного освобождения от большевизма, проникнуты духом дальнейшей беспощадной борьбы. Стихи, песни, помещенные нами, – не образцы классической поэзии, но показатель того весеннего потока радости, который охватил все творческие круги русской жизни – символ освобожденной Национальной Идеи. Эти произведения – только небольшая часть полученных за последнее время нашей редакцией. Желанием творчества отражением зарождающейся эпохи борьбы за полное освобождение русского народа охвачены все наши поколения. В приводимых ниже немногих образцах нет еще полной отточенности, чеканности, обработки – но в них бьет живой ключ новых веяний Русского Освободительного Движения. Так немецкая пропаганда популяризировала газету «Новое слово» и «воинов» РОА. Песни русских коллаборационистов Сохранившиеся пластинки, листовки и сборники показывают, что мотивы известных песен постоянно брались за основу, на которую сочинялся новый текст. Данный прием широко использовался в годы войны (да и ранее, и в дальнейшем), причем обеими сторонами. Зная о популярности «Лили Марлен», советские пропагандисты силами работающих в СССР немецких политэмигрантов распространяли антигитлеровскую версию песни. Немцы не оставались в долгу и сочиняли свои тексты на мотив «Синего платочка», «Катюши», «Трех танкистов» и, как наглядно демонстрирует пример Саши фон Штольберга, чуть ли не всего русского фольклора. 79 Берлин, 1944 * «Лили Марлен» (музыка Н. Шульц, слова Х. Лайп) – песня, ставшая популярной в ходе Второй мировой войны как у немцев, так и противостоящих им солдат союзных армий. История песни подробно рассказана в документальном фильме телеканала «Россия» «Под грохот канонад: “Синий платочек” против “Лили Марлен”» (2014). Картину можно посмотреть на сайте www.kravchinsky.com. 80 Музыкальные диверсанты ПОХОДНАЯ Не быть нам рабами! На битву с врагами Готовы и ночью и днем. Сквозь тучи и пламя народное знамя Мы твердой рукой понесем. Припев: Дорогой открытой, печалью повитой, В дыму и огне батарей. В походе и битве с одною молитвой О счастье России своей. ... Мы горем платили за то, что любили, За муки отцов и детей. Мы им не простили, позор не забыли, Страданье задушенных дней. В сплоченных колоннах идут легионы На бой, на великую месть. Несут миллионы на светлых знаменах Свободу народу и честь... А вот не менее интересная публикация Владимира Южина из газеты «Новый путь», 1942. «ПЕСНЯ – ДУША НАРОДА» ...Концерт ансамбля песни и пляски соединенных войск Русской народной армии, состоявшийся 17 января в большом зале Смоленского городского управления, это – событие огромного и символического значения. Это – не просто концерт, устроенный для развлечения скучающей публики. Это – первая, весьма знаменательная встреча представителей вооруженных сил Новой России с освобожденным русским народом, борющимся в тылу за возрождение горячо любимой Родины из развалин великой освободительной войны. Огромный концертный зал переполнен. Среди зрителей особенно много молодежи. Это так естественно! Ведь поет, пляшет и смеется сама молодость, новое, духовно здоровое и сильное поколение великого многострадального народа. У тех, кто поет, пляшет и смеется, и у тех, кто находится в зрительном зале, глаза одинаково горят огнем священной борьбы за освобождение России от ее заклятых врагов, за избавление русского народа от ужасов большевизма. Когда на эстраде появляются люди в форме бойцов и офицеров Русской народной армии, весь зал вспыхивает теплыми улыбками и гремит восторженными аплодисментами. Духовой оркестр соединения под управлением П. Турова исполняет марш Бородина «Поход на рассвете». В звуках оркестра слышна победная поступь полков, стремительное движение конницы. Настанет день, когда выступят в поход против врага полки и дивизии Новой России. Мы знаем: в этот день поднимется на решительную борьбу против своих угнетателей весь многомиллионный русский народ. Это будет день твоей гибели, Сталин! День, когда над твоим звериным логовом потухнет черное знамя большевизма и согретая настоящим солнечным светом, освобожденная русская земля вздохнет легко и радостно! 81 Глава 6. Средствами «активной пропаганды» ...Каждый номер концертной программы вызывает восторженные аплодисменты зала. <...> Когда весь ансамбль песни и пляски заканчивает свой прекрасный концерт исполнением гимна соединенных войск Русской народной армии, многие в зале тихонько подпевают: От края и до края, От моря и до моря Берет винтовки народ трудовой, Народ боевой, Готовый на муки, Готовый на смертный бой... Парадоксально, но гимном РОНА была песня из советской оперы «Тихий Дон» (1938, музыка лауреата Сталинской премии И. Дзержинского, слова – Л. Дзержинский). Причем текст остался оригинальным. Понимая всю казусность ситуации, в конце 1942 года газета «Голос народа» объявила конкурс на национальный гимн «Новой России». Для отбора при редакции было создано жюри, куда вошло все руководство Локотьского самоуправления (РОНА) под председательством самого обербургомистра Бронислава Каминского. Лучшие произведения награждались премиями (от 10 до 100 тысяч рублей). Вообще у каждого формирования были свои походные запевы. Остановлюсь лишь на тех подразделениях, где присутствовало значительное количество эмигрантов. Дан приказ ему на север, ей в другую сторону. Уходили добровольцы в бой за Родину свою*. * Нетрудно заметить, что это переделанные слова известной песни «Прощание» Дм. Покрасса на стихи М. Исаковского. Песня одной из казачьих частей из газеты «Новочеркасский вестник» (№ 57 от 14.12.1942) 82 Музыкальные диверсанты Воевавшие в танковых частях на стороне вермахта казаки сложили такую песню: Казачество Тихого Дона, по коням, Кубанцы и терцы, по коням, вперед! Теперь наши груди окованы бронью, Казачая вольность, в Крестовый поход! Создатель так называемого «Штаба обороны Дона» Петр Донсков сочинил в 1942 году гимн для своих отрядов: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несет по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть чем будет порадовать родину нам...* Полки Русского корпуса голосили такой довольно оптимистичный для 1945 года текст. По босанским дорогам Шел в боях и тревогах Сорок пятый решительный год. От Моравской долины До Дуная и Дрины Все полки поднимались в поход... На Босанском предмостье Тлеют белые кости, Над костями шумят ветерки. Помнят псы-партизаны, Усташи, домомбраны Про ударные наши полки. Скоро в край наш привольной Хлынут новые волны, Русский корпус в Отчизну придет По родимым просторам, По станицам и селам Снова мирная жизнь зацветет. А главное – создан он был на основе известной песни уж никак не арийцев братьев Покрасс на стихи Алексея Суркова «Конармейская». Можете сравнить!** По военной дороге Шел в борьбе и тревоге Боевой восемнадцатый год. Были сборы недолги, От Кубани до Волги Мы коней поднимали в поход... В смоленской газете «За свободу» регулярно появлялась рубрика некоего капитана А. Сибиряка «Песни добровольцев РОА». Песен было много, но при этом ни одной, которая стала бы действительно популярной в народе, им создать не удалось. * ** Есть версия, что именно это стихотворение стало отправной точкой для создания песни «Поручик Голицын»: «Четвертые сутки пылают станицы, / Потеет дождями донская земля...» Однако пока имя автора шлягера остается неизвестным. Очередную трансформацию песня переживет в восьмидесятые годы, когда ее переделанную антисоветскую версию запишет на кассету «Брайтонштат» Ян Бал. 83 Глава 6. Средствами «активной пропаганды» «В 1942 году берлинские литераторы – доктор Курт Люк и Петр Белик – выпустили сборник антисоветских частушек, песен, поговорок и анекдотов. Во введении составители заявили о том, что все русское народное творчество дышит ненавистью к Сталину, евреям, коммунистам, колхозам и к законам фальшивого народного правительства. Смоленским колхозникам, возмущенным “спровоцированной Сталиным войной” и радующимся приходу “немецких освободителей”, приписывалась следующая частушка: “Эх, яблочко, покатилося, А советская власть – провалилася. Чего ждали мы – возвратилося”. Комментарий был следующий: “Вот оно, истинное отношение русского народа к этой войне!” Это “творчество” трактовалось как проявление “неустанной борьбы двух пропаганд – официальной и народной”...»* В составе армии Власова, в ротах так называемой «активной пропаганды» было несколько ансамблей песни и пляски, а также оркестры и специальные части по работе с киноустановками. Кроме того, по оккупированным территориям кочевало большое количество артистических групп, сформированных из местных творческих сил. Исполняли они, естественно, не советские песни. Вернее, советские, но, как они писали на листовках, «на русский лад». Историк Борис Ковалев в монографии «Нацистский оккупационный режим и коллаборационизм в России (1941–1944 гг.)» [15] сообщает интересные факты: «При посещении госпиталей для солдат РОА и карателей с ранеными и больными, кроме распространения среди них газет и листовок, разучивались популярные советские музыкальные произведения с новыми словами. Так теперь “три танкиста, три веселых друга” служили в РОА, а смысл песни “Легко на сердце от песни веселой” сводился к благодарности русского крестьянства немцам и Гитлеру за то, что оно стало хозяином на своей земле». Владимир Мединский в исследовании «Война. Мифы СССР. 1939– 1945» [16] пишет: «Из номера в номер публиковались переделки советских песен. Катюша уговаривала “бойца на дальнем пограничье” переходить к немцам. “Три танкиста – три веселых друга”, убив комиссара, это уже сделали. А это узнаёте? Широки страны моей просторы, Много в ней концлагерей везде, Где советских граждан миллионы Гибнут в злой неволе и нужде... Широка страна моя родная. Миллионы в ней душой калек. Я другой такой страны не знаю, Где всегда так стонет человек. У Лебедева-Кумача от такого уровня редактуры, возможно, приключился бы инсульт...» * Б. Ковалев. «Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации». 84 Музыкальные диверсанты Глава 6. Средствами «активной пропаганды» 85 Будни «освободителей» в их собственных фотографиях. Пропаганда... Листовка с переделанной советской песней «Катюша» (фрагмент) Сотник казачьих войск вермахта поет песню с солдатами на деревенской улице «Слава Богу на небе и Гитлеру на Земле» Да, промывка мозгов была поставлена в частях коллаборационистов на широкую ногу. Едва ли не в каждом номере газет РОА освещалась деятельность курсов пропагандистов. Выпускники этих заведений принимали участие в работе с населением оккупированных территорий, объясняя, что «фюрер несет вам свободу», а также на примерах из статистки демонстрируя преимущество германской жизни. Они печатали листовки, организовывали выставки, вели программы на радио, снимали агитационные ролики, в том числе и с исполнением песен. Боевым железным шагом За полками шли полки, И под славным русским флагом Блещут русские штыки Частым лесом, полем чистым, Их ведет один приказ, Чтобы сталинским чекистам Не хозяйничать у нас! Против красного насилья Мы идем в жестокий бой – «Возрожденная РОССИЯ!» – Вот наш лозунг боевой... ...и реальность. Расстрел советских партизан. Сентябрь 1943 86 Музыкальные диверсанты «И согретая настоящим солнечным светом, освобожденная русская земля вздыхает легко и радостно». 87 Глава 6. Средствами «активной пропаганды» Пользовался популярностью и строевой марш: Отступают неба своды, Книзу клонится трава – То идут за взводом взводы Добровольцы из РОА... Перед нами будь в ответе, Кто народ в войну втравил. Разнесем как тучи ветер Большевистских заправил. День грядущий для нас светел, Пусть извилисты пути, Каждый сам себе наметил С кем, куда, зачем идти. Нету к прошлому возврата, В сердце кровь кипит ключом. Все мы русские солдаты, Счастье Родине несем! Газета РОА «Новый путь» А. Власов и обергруппенфюрер СС Вернер Лоренц на концерте. 1944 Но не «творчество» Александра Шевченко и не бравые мелодии «добровольцев из РОА» стали апогеем нацистской пропаганды. «А петь будете стоя» С 1922 года гимном СССР был «Интернационал», музыку к которому еще в 1888 году написал француз Пьер Дегейтер, а русский текст в 1902-м сочинил Аркадий Коц. В. И. Ленин высоко оценивал это произведение: «Эта песня переведена на все европейские, и не только европейские языки... В какую бы страну ни попал сознательный рабочий, куда бы ни забросила его судьба, каким бы чужаком ни чувствовал он себя, без языка, без знакомых, вдали от родины, он может найти себе товарищей и друзей по знакомому напеву “Интернационала”...» Главная песня государства, чьи мелодия и слова известны каждому, – лучшего объекта для использования в пропагандистских целях трудно представить! Еще во время Гражданской войны на страницах ультраправой эмигрантской газеты «Русская правда» был опубликован текст неизвестного автора, который предполагалось исполнять на мелодию «Интернационала»: Так закончилась история РОА. Казнь генерала Власова и его последователей. 1 Авгута 1946 ...Никто не даст Руси спасенья, Ни Сталин с Троцким, ни ЧК, Дождется Русь освобожденья От русского от мужика. Придет конец судьбы ударам, Вставайте, русские полки, Пускай навстречу комиссарам Сверкнут российские штыки. От Петрограда до Алтая Уж просыпается страна, Священной местью пылая, Вскипает русская волна. Это будет последний И решительный бой, Вперед за Русь святую, И крест над ней святой. 88 Музыкальные диверсанты 89 Глава 1. 1 января 1944 года в эфире Всесоюзного радио впервые прозвучал новый гимн СССР, сочиненный Александровым на слова С. Михалкова и ЭльРегистана. Известие о смене гимна, продиктованное «коренными изменениями и окончательной победой социалистического строя», отчего-то крайне возбудило реакционно настроенные слои эмигрантского общества. Не прошло и недели, как на страницах газеты «Парижский вестник» (№ 81 от 08.01.1944), издававшейся в оккупированной столице Франции, с обличительным материалом выступил журналист Н. Гранин. ...Гимн «Интернационал» воплощает в конденсированном виде основную идею коммунизма. Что же, Сталин отказался от нее? Быть может, у большевиков и был расчет на дурачков. Что таковых в мире оказывается больше, чем нужно, показала хотя бы недавняя конференция в Тегеране. Для всякого же здравомыслящего человека ясно, что замена «Интернационала» новым гимном – просто очередной шаг, необходимый после комедии с роспуском Коминтерна. Ведь «Интернационал» – общий гимн всех коммунистических партий. Уверяя в своей непричастности к деятельности иностранных компартий, не может же Сталин одновременно, в унисон с ними, орать одну и ту же песню, призывающую к разрушению и убийству. <...> Элементарное чувство уважения к своему государству должно было бы заставить большевицких правителей серьезно отнестись и к самому тексту гимна, и к его литературным качествам, и к выбору авторов его. Всякий государственный гимн почитается святыней. А вот государственный гимн СССР сделан неопрятно и грязными руками... Листовка с одной из переделок нового советского гимна на фашистский лад. Судя по орфографии, автором являлся кто-то из белой эмиграции (фрагмент) За такие рифмы, как «свободных – народов» или «Русь – союз» – даже невзыскательный преподаватель литературы поставит единицу. Но так как гимн утверждался Советом народных комиссаров, а не педагогическим советом, – то авторы стремились отнюдь не к нахождению достойной литературной формы гимна. Они знали, что заказчику нужно другое: «Сквозь грозы сияло нам солнце свободы И Ленин великий нам путь озарил, Нас вырастил Сталин – на верность народу, На труд и на подвиги нас вдохновил». Очевидно, эти строки и покорили председателя Совнаркома Иосифа Сталина, утверждавшего гимн. Убогое повторение одних и тех же слов в восьми строках не очень обеспокоило его. Главное – не забыто о нем самом. <...> Текст нового гимна, как видно из вышеизложенного, краток и несложен. Мы нарочно... воспроизводим строфы этого неуклюжего стихотвореньица из советской стенгазеты. Найденные авторы, впрочем, и не могли состряпать что-либо лучшее». Авторы гимна Советского Союза. Слева направо: Габриэль Эль-Регистан, Александр Александров, Сергей Михалков. ИТАР-ТАСС (Е. Тихонов) Нападками и язвительной критикой дело не ограничилось. По информации историка эмиграции Михаила Близнюка, в архивных документах Третьего рейха есть данные об организованной силами «Винеты» записи на музыку советского гимна перелицованного антисоветского текста в исполнении «солиста Большого театра», чье имя не называется. Возможно, что исполнил эту агитку блестящий тенор и орденоносец Иван Жадан. Случилось это в Кенигсберге в конце 1944 года. Как же это могло произойти? Давайте попробуем разобраться. Глава 7. Жертвы обстоятельств Глава 7. ЖЕРТВЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ «О, дайте, дайте мне свободу, Я мой позор сумею искупить…» Из оперы А. Бородина «Князь Игорь» Осенью 1941 года дачный поселок Большого Театра в Манихине, где оказался Иван Данилович Жадан со своей семьей, был оккупирован немцами. Понимая, что за пребывание на оккупированной территории его ждет ГУЛАГ, артист с женой, младшим сыном Александром (старший в это время воевал в Красной армии) и тринадцатью коллегами-артистами уходит на Запад. В числе бежавших был и актер Блюменталь-Тамарин, с к которым мы еще встретимся. Поначалу Жадан попал в дом для престарелых, сирот и больных в городе Оффенбах-на-Майне. Выступал с концертами, записал несколько пластинок на фирме «Полидор» в ГерИван Данилович Жадан мании и Чехословакии (в том числе (1902–1995) с оркестром под управлением Бориса Ледковского). В ноябре 1944 года участвовал в пражском концерте хора Русской освободительной армии по случаю создания Комитета освобождения народов России*. После окончания войны Жаданы оказались на положении Ди-Пи, скрываясь от насильственной репатриации, проводившейся по Ялтинскому соглашению, меняли фамилии, жили в разных местах. Спасла их молодая американка Дорис. Но она же разбила семью, став второй женой Ивана Даниловича. * Комитет освобождения народов России (КОНР) – политический орган, созданный в ноябре 1944 года генералом Власовым при участии властей нацистской Германии для свержения политического строя в СССР и формально объединивший русские и ряд национальных организаций, действовавших на территориях, подконтрольных нацистской Германии. 91 В 1948 году артист переехал в США, но там карьера стареющего премьера не сложилась. Выступал он редко, сменил несколько профессий. Последние сорок лет провел на острове Сент-Джон в Карибском море, где, вспомнив молодость, пошел работать простым каменщиком. Скопив немного денег, он начал строить коттеджи и сдавать их в аренду. Бизнес оказался успешным. У него в гостях бывали знаменитый физик Роберт Оппенгеймер Пластинка И. Д. Жадана с арией и бывший президент Финляндии из оперы Чайковского «Евгений Онегин», Мауно Койвисто, на пару с котозаписанная в 1943 году в Берлине рым, как вспоминают, они пос оркестром п/у Б. М. Ледковского. русски любили исполнять романс Фото с сайта www.Russian-Records.com «Ямщик, не гони лошадей». В начале девяностых, глубоким стариком Жадан приезжал в Москву и встречался со старшим сыном. Зла отпрыск на родителя не держал, понимая, что тот пал жертвой обстоятельств. После смерти артиста усилиями вдовы на острове был открыт музей. Судьбе певца посвящено несколько книг и документальных фильмов. Хоть и не пел песен собрат Жадана по «несчастью» театральный премьер Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин, но не проследить на этих страницах его биографию, хотя бы пунктирно, было бы непростительным упущением. На сотрудничество с нацистами артист пошел по доброй воле. По отцу он был немцем и был уверен, что репрессии ему не грозят. Оккупанты приняли его с распростертыми объятьями и дали пост художественного руководителя Киевского театра русской драмы. По неподтвержденным данным (в архивах не удалось найти анонс этой постановки), БлюментальТамарин поставил спектакль «Так они воюют...» по пьесе Корнейчука «Фронт» и сыграл в ней главную роль. Серьезное произведение было трансформировано в грязВсеволод Александрович ный антисоветский памфлет. Блюменталь-Тамарин (1881–1945). Были и другие театральные Дореволюционная открытка, 1910 работы, а также выступления 92 Музыкальные диверсанты в печати. Много шуму наделала его исповедь «25 лет советской каторги», где он утверждал, что коммунисты ни ему, ни его матери (также прославленной театральной актрисе) не давали житья. БЕГСТВО ИЗ МОСКВЫ В. А. БЛЮМЕНТАЛЬ-ТАМАРИНА («Новое слово», Берлин, 8 февраля 1942, № 393) ...Отель. ...На полу несколько чемоданов, старинный саквояж, валенки, через стул переброшены шубы. На столе ворох газет и журналов. И среди этой дорожной обстановки – «заслуженный артист республики» В. А. Блюменталь-Тамарин, его жена артистка Лащилина и их приемная дочь Тамара, тоже посвятившая себя сцене. Знакомимся. Впрочем, знакомиться и не надо, мы уже знакомы. Я много слышал и читал о всей артистической семье Блюменталь-Тамариных и об одном из основателей русской оперетты Александре Эдуардовиче: и его жене, большой драматической актрисе Марии Михайловне, и об их сыне, премьере Малого театра Всеволоде Александровиче, который мне сейчас крепко пожимает руку. – Мне еще не верится, что я в Берлине! – с темпераментом старого актера начинает В. А. – Вы себе представить не можете, что нам пришлось пережить, прежде чем удалось сбежать от уже окончательно обезумевших большевиков, – живо и занимательно рассказывает В. А. о своем действительно фантастическом бегстве из красного ада. День объявления войны застал беглецов в Черновцах на гастрольной поездке в связи с лермонтовскими торжествами. – Уже тогда, – говорит В. А., – у нас была мысль остаться и перейти к немцам. Но, увы, все необходимые бумаги, кое-какие ценности, а главное, часть семьи оставалась в Москве. Предчувствуя, что германские войска скоро подойдут к Москве, В. А. поспешил туда. План бегства созрел уже тогда. Постепенно вся семья, все ценные бумаги, ценности были переведены на дачу в 60 километрах к востоку от Москвы, у Волоколамского шоссе близ городка Истра. Там ждали прихода немцев. Часто приходилось ездить в Москву за продуктами. В сентябре началась эвакуация Москвы. В первую Фрагмент статьи о В. А. Блюменталь-Тамарине из немецкой газеты «Новое слово». 1942 Глава 7. Жертвы обстоятельств 93 очередь выселяли представителей интеллигентных профессий. В начале октября и В. А. получил командировочную бумагу для отъезда в Сибирь и Среднюю Азию. – Надо было выезжать. Но вслед за ней пришла телеграмма, что все продукты до табака и вина включительно надо везти с собой. Это позволило еще оттянуть отъезд, так как в Москве уже трудно было достать необходимое. Комиссар соседнего с дачей города – еврей Еврух – все время торопил с отъездом. Тут, к счастью (как это ни странно звучит), заболела моя жена. Пришлось оперировать руку. Тут уж и Еврух не мог придраться. По всем признакам, германская армия была совсем близко. Комиссар уже готовился бежать. Торопил и нас. Мы же в это время были заняты другим. Днем паковали вещи, а ночью рыли убежище в глубоком овраге в трехстах метрах от дачи. Наконец, наступил день, когда уже начала доноситься канонада. Комиссар в автомобиле заехал к нам, сказал, что надо срочно выезжать... Мы сказали, что едем вслед за ним. Когда он отъехал, мы перебрались в наше убежище. Там мы просидели двенадцать дней. Это были самые жуткие «дни нашей жизни», – улыбается В. А., – только иногда ночью ктонибудь пробирался из нас на дачу, чтобы взять что-либо необходимое. Нас было пять человек. Осталось трое. Во время одной из вылазок погибли бабушка жены и прислуга, прожившая с нами всю жизнь. Профессор Мартынов, прятавшийся поблизости, был ранен разрывом гранаты и приполз к нам. Мы втянули его в яму, и он умер почти сразу же на наших руках. Это были самые страшные дни. Около нас орудовали истребительные отряды, сжигая все, что можно. Выйти было невозможно. Труп проф. Мартынова трое суток пролежал у нас в яме вместе с нами, с живыми, или, вернее, полуживыми. И, наконец, наступил долгожданный день! В одну из вылазок мы увидели немецкого солдата. Слава богу! Мы спасены! Много, много может рассказать В. А., и он все расскажет читателям «Нового слова». Он раскрывает объемистый дневник и читает несколько страниц. По ним уже можно судить, что кроме блестящего артистического дара судьба не обделила его и даром литературным*. Но это не только литература. Тут и жизнь. Двадцать четыре года жизни в советском аде, из которого даже «заслуженный артист республики» мечтал бежать и сбежал. Тут масса встреч с людьми, чьи имена всем нам хорошо известны. Этот толстый дневник В. А. вручает мне и говорит: – У меня длинный счет к советским самодержцам. Может быть, и отпечатанием этих страниц я смогу списать тут один нолик с этого счета... Действительности изложенное в статье, мягко говоря, не соответствовало. Напротив, власти были удивительно лояльны к строптивому и экзальтированному служителю Мельпомены. Во время Гражданской войны, летом 1919 года, когда Харьков заняли части Добровольческой армии, Блюменталь-Тамарин вместе с другими актерами решили устроить в честь этого события большой праздник в местном цирке. По воспоминаниям современников, Всеволод Александрович верхом на белом коне, держа в руке пику с огромным трехцветным флагом, с притороченной к седлу большой церковной кружкой, разъезжал по городу, собирая пожертвования на подарки «освободителям родины». * Апофеозом его «литературного дара» стало создание поэмы «Москва жидовская». 94 Музыкальные диверсанты Порыв оценили. «Знаменосец» возглавил агитационно-театральный отдел при Харьковском отделении пропаганды армии Деникина. Главной задачей подразделения определялась «пропаганда идей Добровольческой армии путем лекций, концертов, спектаклей и т. д.». С работой он справлялся на отлично. В начале июля газеты заполонила реклама гастролей А. Н. Вертинского. Садъ коммерческаго клуба Сегодня в 7 ½ ч. Концертъ симфонического оркестра п/у Д. Карпиловского при уч. сол.: З. Богдановской (арфа), И. Добржинца (скр.), Я. Бунчука (вiол.) После концерта в 9 ½ ч. *Печальные песенки* Гастроль А. Н. Вертинскаго Между проч. номерами исполн. в первый разъ в Харьковъ пъсенку, написанную въ Октябрские дни в Москвъ на смерть белогвардейцев: «То, что я должен сказать». Тем временем советские информагентства распространяли заявление «убежавшего от красных» железнодорожника: «...в городе применяется белый террор. ...Полтора дня трупы были развешаны на фонарных столбах. Восстановлен 12-часовой рабочий день... Буржуазия ликует. Толстосумы в день помощи добровольцам опускали в кружки серьги, бриллианты... В ресторанах исполняют “Боже, царя храни”». Когда Красная армия вошла на Украину, Всеволод БлюментальТамарин был арестован. И только благодаря личному вмешательству Луначарского его не расстреляли. Но удивительное дело! Каких-то семь лет спустя после его «белогвардейских эскапад» в Харькове и Москве с размахом отмечалось 25-летие его сценической деятельности. В честь юбилейной даты ему было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР и в дальнейшем дано разрешение на создание собственного театра. Так что откровенную напраслину в своих мемуарных записках возводил кумир публики на советскую власть. Но заведомая ложь не мешала ему пустить все свое мастерство на борьбу с ней. Уже зимой 1942 года он в качестве штатного сотрудника «Винеты» (с огромной зарплатой в 600 рейхсмарок!) выступил по радио с обращением, в котором призывал соотечественников не защищать сталинский режим и сдаваться, а население на захваченных территориях – сотрудничать с оккупантами. Программы стали выходить в эфир регулярно, два раза в неделю и, как сказали бы сегодня, в прайм-тайм. Но его главной «фишкой» оказался дар к имитации. Голосом Сталина Блюменталь-Тамарин зачитывал Глава 7. Жертвы обстоятельств 95 фальсифицированные указы советского правительства. Такие речи транслировались на оккупированных территориях СССР. Узнав об этом, 27 марта 1942 года Военная коллегия Верховного суда СССР заочно приговорила его к смертной казни. Поговаривают, что как Гитлер мечтал отрезать язык Левитану, так Сталин лелеял мысль расправиться с Тамариным. В. А. Блюменталь-Тамарин 24 мая 1942 года артист выступил во время войны с первым сольным концертом в Берлине. Впоследствии его выступления в столице Третьего рейха стали регулярными. Помимо демонстрации различных сценок из популярных пьес он, как сообщала реклама, «перед началом спектакля читал реферат “Искусство и большевики”». С приближением советских войск «пародист» перебрался в Кенигсберг, а затем в пригород Берлина. 10 мая 1945 года он был убит в Германии «при невыясненных обстоятельствах». Согласно основной версии, сделал это внедренный в РОА в ходе спецоперации советских спецслужб «Ринг», племянник жены БлюментальТамарина Игорь Миклашевский (сын актрисы Августы Миклашевской, последней любви Есенина). Тем, кто интересуется загадками истории, я искренне советую посмотреть документальный фильм телеканала «Звезда» из цикла «Предатели». Несмотря на задокументированные факты сотрудничества с нацистами, В. А. Блюменталь-Тамарин, как и многие его «сотоварищи», был, согласно статье 5 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» от 3 сентября 1993 года № 5698-1, реабилитирован. И придраться тут формально не к чему, ведь документ гласит: «Признаются не содержащими общественной опасности нижеперечисленные деяния и реабилитируются независимо от фактической обоснованности обвинения лица, осужденные за: а) антисоветскую агитацию и пропаганду; б) распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный или общественный строй». Но вернемся к судьбам представителей вокального жанра. Судьбу Ивана Жадана в чем-то повторили и другие известные в СССР оперные певцы. Артист Ленинградского театра оперы и балеты имени Кирова Николай Константинович Печковский в августе 1941 года отправился в поселок Карташевская – в 55 км от Ленинграда, – чтобы привезти жившую на даче мать, с которой собирался отправиться в эвакуацию. Через несколько часов после его приезда немцам удалось прорвать фронт, и Карташевская оказалась в тылу врага. Всякая связь с Ленинградом прекратилась. Когда надежда на скорое освобождение не оправдалась, а продукты 96 Музыкальные диверсанты закончились, певец был вынужден находить средства для существования единственно возможным для него способом – пением. Сначала он выступал перед местным населением, затем, когда о его нахождении на оккупированной территории стало известно немецким властям, они включили его в концертную группу, назначили солдатский паек и разрешили официально выступать с концертами. Печковский гастролировал в Луге, Пскове, Нарве, Таллине, Риге. Выезжал в Вену и Прагу. Пел и в лагерях для советских военнопленных. Один из самых популярных Спецкор берлинского «Новосоветских артистов 1930-х годов, го слова» (от 16.09.1942) сообщал народный артист РСФСР, о выступлениях в Пскове «крупнокавалер ордена Ленина го деятеля искусства... не пожелавН. К. Печковский (1896–1966) в годы шего оставаться с красной ордой войны пел для немцев и жителей и оставшегося в лагере, ведущих неоккупированных территорий примиримую борьбу с кремлевским Чингис-Ханом, поработителем России». «Я рад служить своему народу и его освободителям – германским воинам», – прямо заявил Николай Константинович. Далее в заметке говорилось, что пока радостный Печковский «неустанно объезжает освобожденные города... стремясь обслужить как можно больший круг русского населения и немецких солдат», советская газета «Ленинградская правда» официально заявила о том, что артист был повешен немцами. «Эта инсценировка понадобилась большевикам для того, чтобы запугать многих деятелей наук и искусства, готовых при удобном случае бежать из советского “рая”», – заключал автор публикации. В 1992 году в Петербурге вышла книга мемуаров Печковского. В ней говорится о том, что «всенародная популярность великого артиста не спасла его от сталинской тирании, бросившей без вины виноватого певца в концлагерь». «Так ли это? – задается вопросом Борис Ковалев. [17] – Безусловно, Печковский не сражался с оружием в руках против Красной армии или партизан. Во время выступлений на оккупированной территории в его репертуаре не было ничего антисоветского. Но дивиденды немецкой пропаганде он приносил огромные. Это видно из многочисленных материалов в коллаборационистской и немецкой прессе, освещавших его деятельность. Вместе с продовольственным пайком Печковский получал за каждое свое выступление крупные денежные гонорары, благосклонно принимал различные знаки внимания от немецких офицеров. Когда ему сообщи- Глава 7. Жертвы обстоятельств 97 ли, что приставленный к нему нацистами для решения бытовых проблем часовой мастер Костюшко является агентом СД, он со смехом ответил: “Что мне от того, что он из СД, благо поит и кормит, а до остального мне дела нет”. <...> В “Воспоминаниях оперного артиста” написано, что “певец вел себя независимо, бесстрашно. Однажды в Гатчине, придя на концерт, он увидел объявление: “Вход только для немцев”. Печковский заявил, что в таком случае петь не станет. Никакие угрозы на него не подействовали, и начальству пришлось объявление снять. На концерте смогли присутствовать все желающие’”. Заслуженный артист РСФСР Многочисленные показания про(1939), балетный танцор, стых гатчинцев, которые они дали партнер Галины Улановой следователям Ленинградского УНКГБ Михаил Андреевич Дудко после изгнания оккупантов, говорят (1902–1981). Фото из журнала об обратном. Нечастые конфликты «Новый путь». Рига, 1943 артиста с немцами были связаны с тем, что последний выражал недовольство по поводу “маленькой платы за выступления”...» Осенью 1944 года, будучи в Риге, Печковский добровольно сдался советской контрразведке. Суд приговорил его к 10 годам лагерей. После освобождения продолжил карьеру. Ездил по периферийным театрам. Последние годы жизни провел в Москве. Одновременно с Николаем Константиновичем не по собственной воле оказался вовлечен в индустрию нацистской пропаганды популярный тогда артист балета Михаил Андреевич Дудко. Он был назначен балетмейстером и художественным руководителем концертно-балетной группы. Труппа состояла из 15 человек: поэта, музыканта, акробатов, конферансье для русских зрителей, конферансье для немцев, немецкого фокусника и импровизатора для немцев. В программу входили танцы и другие номера: исполнение музыкальных произведений, арий из классических русских опер и немецких романсов, художественное чтение произведений Михаила Зощенко. «Большинство эстрадных номеров не носило политического характера. Но отдел немецкой пропаганды, которому ансамбль подчинялся, максимально использовал его в своих целях. Арестованный советскими органами государственной безопасности Михаил Дудко показал, что, выступая неоднократно перед немецкими солдатами как в тыловой, 98 Музыкальные диверсанты так и в боевой обстановке, артисты его труппы тем самым оказывали желательное для германского командования воздействие на моральное состояние немецких солдат. Немцы неоднократно организовывали выступления руководимого им коллектива и перед так называемыми “добровольцами” – солдатами РОА, оказывая таким образом нужное руководству вермахта и нацистским пропагандистским службам воздействие на их моральное состояние. Дудко признавал, что, “демонстрируя свое искусство перед гражданским населением, мы тем самым служили интересам немецкой пропаганды, так как создавали видимость того, будто немцы не препятствуют развитию русского исБорис Романович Гмыря кусства. Я сознаю и то, что немцы ис(1903–1969) пользовали факт моей службы в отделе пропаганды в своих агитационных целях. Они неоднократно подчеркивали то обстоятельство, что я, бывший советский ленинградский артист театра оперы и балета, заслуженный артист-орденоносец, перешел к ним на службу”. ...Ни Печковскому, ни Дудко не нужно было лично заниматься профашистской пропагандой. За них это успешно делали их конферансье. Каждое выступление артистов начиналось с благодарственного слова вождю Германии Адольфу Гитлеру “за возрожденное исконно русское, национальное искусство”. За свои выступления артисты получали зарплату. Дудко – 1000 рублей за выступление, Печковский – до 2500 за часовой концерт. Рядовые актеры имели по 300 рублей в месяц. Кроме того, они получали продукты питания как солдаты вермахта. В суточный паек входило: хлеба – 500 граммов, мяса – 35 граммов, крупы – 50 граммов, сахара – 25 граммов, сигарет – три штуки; один раз в месяц – 0,25 литра водки...»* Как и Печковский, по окончании войны Дудко был приговорен к длительному сроку заключения по статье «Измена Родине». Иначе сложилась судьба Бориса Романовича Гмыри. Не успев из-за болезни и головотяпства чиновников покинуть Украину, певец оказался на оккупированной территории. Конечно, приходилось петь и для немцев. Летом 1942 года в честь приезда в Киев рейхсминистра Розенберга вместе с рейхскомиссаром Украины Эрихом Кохом артист исполнил на немецком произведения Рихарда Вагнера, а в финале вечера прозвучала мировая классика: «Пиковая дама» Чай* Там же. Глава 7. Жертвы обстоятельств 99 ковского, «Наталка-Полтавка» Лысенко, «Кармен» Бизе... После восторженных отзывов офицеров и солдат немецкой армии о певческом и сценическом мастерстве Бориса Гмыри д-р Геббельс дал согласие на его концерты в Берлине. Генеральскому пайку, автомобилю и хорошей квартире очень завидовали коллеги артиста, которые после Победы стали распускать слухи, что Борис Романович пел лично Гитлеру в его бункере под Винницей. Доказательств этому не нашлось. Напротив, известно, что Гмыря сделал все, чтобы не покинуть Родину, хотя Кох настойчиво уговаривал его отправиться в Берлин, с улыбкой объясняя, что они вывезут его в Германию «хоть мертвым». Об истории, случившейся с Гмырей во время оккупации, узнал Никита Хрущев и рассказал обо всем Сталину. По легенде, «отец народов» сказал: «Пел для немцев, пусть теперь поет для нас». И Гмырю не тронули. Он стал народным артистом СССР, получил Сталинскую премию, был награжден орденом Ленина. А еще поговаривали, что отстал от поезда во время эвакуации артист неспроста. Что, мол, был тесно связан с нашими подпольщиками и что информация эта до сих пор засекречена. Несомненно, обстоятельства всегда бывали разными: кто-то оставался на оккупированной территории по приказу, другие – волей случая, а иные сами стремились оказаться на освобожденной от большевиков Родине. Так, в первые же недели после падения Одессы туда прибыла бывшая примадонна императорской оперной сцены, эмигрировавшая в 1918 году, Лидия Яковлевна Липковская. Когда Одесская консерватория возобновила работу, она стала ее директором. В 1943 году перебралась в Бухарест, а после войны – в Бейрут, где в бедности закончила свой «путь земной», перебиваясь уроками вокала. Но если активность Липковской, Лещенко, Жадана или Печковского с Гмырей пусть с натяжкой, но с учетом объективных фактоЛидия Яковлевна Липковская ров можно трактовать по(1884–1958). Париж, 1927 всякому, то деятельность их коллег в лице Юрия Морфесси или тем паче Александра Шевченко сомнений абсолютно не вызывает. Глава 8. Меломаны – пятая колонна Глава 8. МЕЛОМАНЫ – ПЯТАЯ КОЛОННА «Здесь под небом чужим я как гость нежеланный, Слышу крик журавлей, улетающих вдаль. Сердцу больно в груди видеть птиц караваны, В дорогие края провожаю их я…» «Журавли», одна из самых популярных песен на «ребрах» Творческие «находки» Саши Шевченко – фон Штольберга и его коллег стали фундаментом, на котором советская цензура возводила все более строгие запреты на пути всех эмигрантских изданий. Какой смысл было разбираться, кто из них поет народные песни, кто репертуар советских композиторов, а кто антисоветчину? Война сделала мир контрастным, и то, на что власть раньше закрывала глаза, стало невозможным в мирное время. Слишком свежи были в памяти истории с Лещенко, Морфесси, Блюменталь-Тамариным и другими деятелями эмиграции. Расскажу несколько эпизодов, связанных с таким изменением настроений в обществе. Увлечение песнями «белогвардейца» Лещенко, «кабацкими» стихами Есенина и даже песнями уже бывшего эмигранта Вертинского в сороковых часто становилось обвинением и причиной репрессий, как случилось, например, со знаменитым золотодобытчиком Вадимом Тумановым [18]. Об этом он пишет в книге «Все потерять и вновь начать с мечты». Подравшись с сослуживцем на корабле, Вадим Иванович получил в итоге срок не за хулиганство, а по страшной 58-й статье пп. 6, 8, 10 (шпионаж, террор, антисоветская агитация и пропаганда). Виной всему полученные незадолго до инцидента от капитана судна, на котором он служил, книги и диски. «...Веселовский попросил Меломаны сороковых годов меня прийти к нему в каюту, – слушают патефон вспоминал В. И. Туманов. 101 – Я знаю, ты любишь Есенина, Вертинского, Лещенко... Я тоже их люблю, они всегда со мной. Сорок пластинок Вертинского и Лещенко обошли со мной полсвета. Теперь не знаю, как все сложится, а пластинки не должны пропасть. Возьми их себе. Вынося из капитанской каюты коробку с пластинками, я был самым счастливым человеком. Откуда мне было знать, что не пройдет и полугода, как следователь водного отдела МГБ во Владивостоке, найдя при обыске эти пластинки и не добившись от меня, откуда они, использует их как свидетельство моих антисоветских настроений». Следующие удивительные истории поведал в своих замечательных книжках о «Тайнах уставшего города» мастер детектива Эдуард Хруцкий. [19] Дело происходит в послевоенной Москве. «Вечерами на затоптанном пятачке они танцевали под привезенные из далекой Европы мелодии... Танцуя под лихой “Чубчик”, вспоминали набережные Дуная и узкие улочки Кракова. Но однажды “Чубчик” перестал звучать в нашем дворе. Много позже Воля Смирнов, ставший известным московским адвокатом, рассказал мне, что как-то вечером к нему пришли трое. Они достали красные книжечки с золотым тиснением трех букв “МГБ”. – Слушай, парень, – сказал старший, – ты фронтовик, у тебя пять орденов, поэтому мы пришли к тебе, а не выдернули к нам. Кончай антисоветскую агитацию. – Какую? – страшно удивился Воля. – Лещенко перестань крутить, белогвардейца и фашистского прихвостня. – Так я не знал! – Воля Смирнов немедленно понял, сколько лет можно получить по любому пункту предъявленного обвинения. – Я тоже когда-то не знал, – миролюбиво сказал старший, – а потом мне старшие товарищи разъяснили. Сдай антисоветчину. Воля достал из шкафа пять пластинок Лещенко. – Пошли на лестницу, только молоток возьми. Они вышли на площадку, и старший молотком расколол пять черных дисков. – Это чтобы ты не думал, Смирнов, что мы их себе забираем. Не был бы ты фронтовиком, поговорили бы по-другому...» Здесь еще, можно сказать, парень легко отделался. Нашли бы у него «Чубчик» Лещенко (или, не дай бог, Шевченко) в годы войны, неизвестно, чем бы все закончилось. Вот выдержка из приговора суда по Татарской АССР осени 1941 года: «...пел песни к/р, клеветнического содержания. Приговор – ВМН». Три безликие буквы расшифровываются просто: высшая мера наказания... расстрел. После таких фактов воспоминания Хруцкого уже не кажутся мне надуманными. Вот еще один «протокол» эпохи из книги писателя: «...Леню Калмыкова разбирали на комсомольском собрании института. Обвинение выдвинули тяжелое: пропаганду чуждой идеологии. Главным козырем обвинения были танго Лещенко. Мол, Леня собирает у себя 102 Музыкальные диверсанты Пластинки Александра Вертинского, Петра Лещенко и других певцов-эмигрантов попадали в СССР контрабандой московских стиляг и они слушают запрещенные песни певца, арестованного нашими органами как фашистского пособника и шпиона. Комсомольский вождь потребовал у Лени назвать фамилии тех, кто вместе с ним слушал певца-шпиона, и покаяться перед комсомолом. Леня отказался. За то, что он не разоружился перед комсомолом и не назвал имена пособников, Калмыкова исключили из комсомола и отчислили из института. В те годы это было равно гражданской смерти. Следующим действием, видимо, должен был стать арест и привоз на Лубянку. В тот же день прилетел Ленин отец, он уж точно знал, чем может окончиться для сына безобидное увлечение песнями Лещенко. Он забрал Леньку с собой, оформив техником в геологоразведочную партию. Я забыл сказать о главном. В комнате Лени висел портрет Петра Лещенко, переснятый с пакета пластинки. И это поставили ему в вину. В те годы на стенах должны были висеть только изображения обожествляемых вождей». И на десерт моя любимая байка от Эдуарда Анатольевича, которая в полной мере передает и настроение тех лет, и то, кем был для наших бабушек и дедушек артист. В 1952 году была ограблена дача одного генерала, заместителя самого Деканозова, который руководил Главным управлением советских имуществ заграницей. Налетчики вывезли несколько машин с «нажитым непосильным трудом» барахлом. Дело было на особом контроле у министра МГБ, и заняться им поручили опытному сыщику из МУРа Игорю Скорину. С первой трудностью он столкнулся, составляя протокол. «Генеральша точно не помнила, сколько добра было на даче. Но коечто она все-таки описала. <...> Две вещи заинтересовали Скорина. Инкрустированный серебряный браунинг “лилипут” калибра 4,25 и привезенное в подарок сыну и спрятанное до его дня рождения полное собрание пластинок Петра Лещенко в четырех специальных чемоданчиках красной кожи с металлическими буквами “Беллаккорд”. Это уже была достаточно редкая по тем дням зацепка. Как известно, преступления раскрываются не при помощи дедукции и осмотра следов через лупу. ...Агент рассказал оперу, что весь цвет блатной Москвы собирается в Зоологическом переулке на блатхате, которую держит Валентина Глава 8. Меломаны – пятая колонна 103 Цыганкова по кличке Валька Акула. Приходят серьезные московские воры не просто выпить, а послушать пластинки Пети Лещенко, которые Акуле подарил ее хахаль. На следующей встрече агент поведал, что пластинки хранятся в чемоданчиках красной кожи, с золотыми иностранными буквами на крышках. Кроме того, он выяснил, что новый любовник Вальки – залетный, с Украины, и вместе с пластинками он подарил ей маленькую волыну, всю в серебре, а на рукоятке пластины из слоновой кости. Квартиру Цыганковой взяли под наблюдение... Ну а дальше все было как обычно. Отработали объект. Выяснили, сколько народу в доме, и ночью захватили всех без единого выстрела. Скорин рассказывал, что больше всего грозный генерал радовался возвращенным пластинкам, которые обещал сыну, и просил в протоколах не упоминать имени певца: как-никак, а вражеский шпион...» Отношение к Лещенко оставалось настороженным и после смерти Иосифа Сталина. Случайно встреченная мною на книжной выставке Елена Евгеньевна Егорова, чей отец в 1957 году принимал участие в строительстве советского выставочного павильона в Брюсселе для выставки «Экспо-58», вспоминала: «Из Бельгии домой в Москву мы возвращались поездом. Помню, как на границе Чехословакии и СССР заглянувший в купе таможенник задал конкретный вопрос: “Пластинки Лещенко везете?” Отец обожал его песни и, как только мы приехали в Бельгию, сразу приобрел несколько его дисков производства фирмы “Коламбиа”. Мне было тогда лет девять, и я очень радовалась, когда родители заводили патефон и Петр Лещенко своим медовым голосом начинал петь: “Моя Марусечка...” Я сразу же пускалась в пляс. И вот таможенник интересуется строгим голосом, везем ли мы его пластинки. Папа с мамой в один голос отвечают: “Не-е-ет!” И тут я, дремавшая все это время на верхней полке, свешиваюсь и чуть не плача кричу: “Как нет? А где же они?!” ...Немая сцена. Родители не предупредили меня, что Лещенко запрещенный певец, и я с детской непосредственностью чуть не подвела всех под монастырь. Эта пластинка «на ребрах» Петра Лещенко изготовлена легендарной подпольной студией Б. Тайгина, Р. Богословского и Е. Санькова «Золотая собака» в Ленинграде в начале 1950-х годов 104 Музыкальные диверсанты Таможенник, естественно, напрягся. Тогда отец и мама принялись уверять его, что пластинки, конечно, были, но они как законопослушные советские граждане оставили их в Брюсселе. Не знаю уж как, но таможенник поверил, не стал нас тщательно досматривать, и пластинки мы всетаки провезли». А теперь перенесемся в самое начало пятидесятых годов. Отгремела война, и победители стали возвращаться домой. Из поверженной Германии везли заслуженные трофеи. Крупные чины отправляли вагоны с картинами, сервизами, хрусталем и даже автомобилями «хорьх» или «мерседес». Средний офицерский состав тащил Русский самородок, поэт, издатель на себе чемоданы с коврами, часами Борис Иванович Тайгин и пластинками. Добычей рядовых (Павлинов, 1928–2008). становились вещицы поскромнее. Первые шаги на поприще подпольной Те, кто жил рядом с железной дорозвукозаписи уже приносят гой, имел возможность приобретать свои плоды – одет как настоящий прямо с«колес» велосипеды, фотофрант. Ленинград, 1949 аппараты и прочий дефицит. Наряду с предметами быта, недоступными простым советским гражданам, наши смекалистые умельцы обращали свой взор на новинки западной техники. Так в Союз попадали огромные пишущие машинки «ундервуд», аккуратные патефончики «Электрола» и аппараты фирмы «Телефункен», предназначенные (о, чудо!) для копирования граммофонных пластинок. Во время войны, как и во времена Наполеона, наши граждане имели возможность увидеть жизнь совсем другую и теперь испытывали настоящий культурный голод. И вскоре нашлись Кулибины, готовые его удовлетворить. Как ни боялись Сталина, как ни трепетали граждане Страны Советов от одного лишь взмаха руки тирана, но углядеть за каждым стареющему диктатору становилось все сложнее. Уже в середине сороковых по всей стране создаются целые синдикаты по изготовлению и продаже «запрещенных» песен на самодельных пластинках. Начиналась эра музыки на «ребрах»! Очевидец и непосредственный участник событий ленинградский поэт Борис Иванович Тайгин рассказывал, как вместе с друзьями, талантливым инженером-самоучкой Русланом Богословским Глава 8. Меломаны – пятая колонна и фотографом Евгением Саньковым, создали подпольную студию звукозаписи «Золотая собака», где изготавливались с целью сбыта пластинки «на ребрах» с записью песен эмигрантов, раннего Утесова, Вадима Козина и популярных западных ансамблей. Компаньоны постоянно совершенствовали свою продукцию и расширяли рынки сбыта. Но в соответствующих органах за ними, как оказалось, давно наблюдали. «...заканчивался 1950 год. Приближался ноябрьский коммунистический праздник. И вот 5 ноября – с раннего утра и до позднего вечера – по всему городу пошли повальные аресты всех тех, кто так или иначе был причастен к изготовлению или сбыту “музыки на ребрах”. Были заполнены буквально все кабинеты ОБХСС на Дворцовой площади, куда свозили всех арестованных, а также конфискованные звукозаписывающие аппараты, пленки, зарубежные пластинки-оригиналы и все прочие атрибуты! Арестовано в этот черный день было, говорят, человек шестьдесят. <...> Все арестованные были разделены на отдельные группы. Спустя одиннадцать месяцев нахождения под следствием нас троих – Руслана Богословского, Евгения Санькова и меня – объединили в группу и судили одновременно, в сентябре 1951 года. В одном из пунктов обвинительного заключения мне инкриминировалось “изготовление и распространение граммофонных пластинок на рентгенпленке с записями белоэмигрантского репертуара, а также сочинение и исполнение песен, с записью их на пластинки, хулиганско- 105 Борис Тайгин в образе «монаха». После освобождения из лагеря ему захотелось радикально сменить имидж и отрастить длинные волосы. Ленинград, 1953 Аппарат для производства пластинок «на ребрах». Из архива Бориса Тайгина Еще одна пластинка студии «Золотая собака». На ней уже не один, а пять треков: «Пещерное танго», «Избушка», «Физики», «З/к Васильев и Петров», «Жил я в шумном городе Одесса» 106 Музыкальные диверсанты воровского репертуара в виде блатных песенок”. Сегодня такое обвинение я бы посчитал смехотворно-издевательским, кощунственным и не стоящим выеденного яйца. Но, увы, пятилетний срок мне всетаки был присужден», – вздыхал полвека спустя Борис Иванович. Поразительно, но, освободившись, «пайщики-концессионеры» вновь принимались за старое, всякий раз улучшая свою продукцию все больше и больше. После второго срока Богословский, умудрившись раздобыть в лагере специальную литературу, сумел собрать аппарат для изготовления матриц и специальный пресс Энтузиаст звукозаписи, с подогревом. Теперь, вставив в агрегат люталантливый бую фабричную пластинку, вы пять минут инженер-самоучка спустя получали ничем не отличающийся Руслан Боголословский от фирменного диск с записью Лещенко, Морфесси или буги-вуги. Саньков научился изготавливать фирменные этикетки-«яблоки», а впоследствии и конверты. По словам очевидцев, отличить копию от оригинала было невозможно. В качестве сырья использовались самые дешевые диски, которые можно было отыскать в универмагах города. Таковыми оказались записи речей Ленина. Годами они пылились на полках. Если обычная пластинка стоила 2–2,5 рубля, то уцененные – по 20–30 копеек. Клондайк! Руслан с Борисом поставили дело на широкую ногу, снабжая страждущих практически фирменным товаром. И все было бы хорошо, но бдительные сотрудники Большого Дома заподозрили диверсию. Еще бы, годами речи вождя мирового пролетариата никого не интересовали, и вдруг группа подозрительных молодых людей начинает пачками их скупать. Взяли на заметку, проследили и все поняли. ...Арест, суд, третий срок. Освободившись, друзья оказались в новой эпохе. Появившиеся магнитофоны похоронили «музыку на ребрах». Но дали виток новой эре. Джин Сосин в книге «Инакомыслие в СССР» говорит [20]: «”Народное хозяйство”, официальный советский справочник, не приводит никаких цифр о производстве магнитофонов до 1960 г. В том году было выпущено 128 000 штук. В 1965 г. количество выросло до 453 000 и до 1 064 000 в 1969-м. В 1970 году количество выпущенных аппаратов составляло 1 192 000». Коммунисты не сразу поняли, какого джинна выпустили из бутылки. С распространением запрещенной литературы (самиздатом) власти активно боролись: для того чтобы скопировать документы на ксероксе, советский человек должен был иметь специальный допуск. Печатная машин- Глава 8. Меломаны – пятая колонна 107 ка могла сделать только несколько копий под копирку (помните, как у Галича: «“Эрика” берет четыре копии»!). Это было долго и непродуктивно. Но магнитофоны и пленка продавались в магазинах свободно. А контролировать оборот магнитной ленты было невозможно. Так в обиход вошло понятие «магнитиздат». «Бытовой магнитофон приобрел совершенно не свойственные ему качества инструмента пропаганды, ставя официальную сферу аудиомира в заведомо проигрышную позицию из-за ее неспособности к адекватному реагированию на новые вызовы времени...»* В своем самиздатском памфлете «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» Андрей Освободившись после третьего Амальрик [21] описал возникновесрока, Руслан Богословский оказался ние «культурной оппозиции» после в новой эпохе: на смену музыки на смерти Сталина в 1953 году и на«ребрах» пришли магнитофоны. чавшейся хрущевской «оттепели». Началась эра магнитиздата Он назвал ее «новой силой, независимой от правительства», и добавил: «Появилось множество молодых поэтов, артистов, музыкантов и шансонье; начали распространяться машинописные журналы, открывались художественные выставки и организовывались песенные фестивали молодежи. Это движение было направлено не против политического режима как такового, но лишь против его культуры, которую сам режим, однако, рассматривал как компонент самого себя». Но если самиздат и гитарная поэзия стали миной замедленного действия внутри страны, то извне умы и души «гомо советикус» шквальным огнем обстреливались с помощью радиоволн, на которых вещал добрый десяток вражьих голосов, ведущим «солистом» среди которых, являлась, несомненно, «Свобода». «Те, кто мечтал насыпать побольше соли на хвост советской власти, предпочитали “Свободу”! К тому же “Свободу” больше всего глушили, и, может быть, поэтому еще ее назло хотелось все же поймать», – признавалась писательница Мариэтта Чудакова. Практически все проекты «музыкальных диверсантов» будут прямо или косвенно связаны с этим, по выражению одиозного генерала Олега Калугина, «гнездом шпионажа». * Коляда В. «Есть звуки, их значенье...» Глава 9. Борцы за идею Глава 9. БОРЦЫ ЗА ИДЕю «Бьет светлый час за Русь борьбы последней, Нас не смущает ни свинец, ни сталь. России зов всё громче, всё победней, Идем вперёд, нам ничего не жаль…» Гимн Народно-Трудового Союза, 1934 «А потому, что я сегодня эмигрант...» Завершение разгрома фашизма в 1945 году означало новую эпоху и в истории эмиграции. Вторая волна не отличалась таким массовым характером, как первая. Не желали возвращаться в СССР военнопленные, перемещенные лица, граждане, угнанные немцами на работы в Германию, а также военные преступники и коллаборационисты, опасавшиеся возмездия. По разным данным, к 1952 г. в Европе насчитывалось около полумиллиона бывших граждан СССР. Еще столько же прибыло в Америку. При этом «беженцами» одинаково считались и жертвы нацистских режимов, и те, кто Леонид Александрович сотрудничал с немцами, и те, кто в условиях Пылаев (Павловский, сталинского тоталитаризма «преследовался 1916–1992) вследствие политических убеждений». Победная эйфория быстро сменилась долголетней холодной войной и первыми бойцами на ее фронтах оказались эмигранты. Идеологической ядерной бомбой для «дядюшки Джо», как прозвали Сталина союзники, было создание «Голоса Америки» (вещание началось в 1947 году) и радио «Освобождение» (будущей «Свободы»). Впервые позывные станции прозвучали в эфире 1 марта 1953 года. Одним из тех, кто складывал первые кирпичики в фундамент этой исторической организации, был Леонид Александрович Пылаев (Павловский). Хотя биография этого человека такова, что утверждать наверняка как его звали, когда и где он на самом деле родился и кем все-таки был, невозможно*. * Те, кто захочет разобраться в хитросплетениях биографии этой «железной маски», могут посетить интернет-ресурс историка и поэта из Мюнхена Игоря Петрова http://labas.livejournal.com. 109 Якобы за сатирические стихи он еще до войны побывал в ГУЛАГе, а вернувшись и отчаявшись устроиться на работу, исхитрился пробиться на прием к Калинину, который ничем ему не помог, но дал понять, что настойчивость приведет его обратно на нары. В боях за Москву осенью 1941 года красноармеец Павловский попал в плен, где его завербовали эмиссары генерала Власова. В романе «Большая svoboda Ивана Д.» экс-сотрудник радиостанции Дмитрий Добродеев [22] не обошел своим внимание колоритную фигуру сослуживца, но его информация, по мнению историков коллаборационизма, не отличается точностью: «Жизнь этого русского мужика сложилась удачно... В лагере для военнопленных смог выжить, когда все гибли от голода. Наверное, понравился охране игрой на гармошке. Год спустя Власов посещает лагеря военнопленных. Всех ставят в строй, предлагают служить в РОА. Пылаев не колеблясь выходит из строя. Ему дают немецкую форму, буханку хлеба и банку тушенки. У Власова он становится членом агитбригады: поет под гармошку, выступает по лагерям. Его любят: он веселый, заводной, хороший собутыльник. Повсюду находит баб и устраивает гульбища. В пригороде Берлина Дабендорфе – главный штаб РОА. Здесь он лично играет частушки Власову». Об одном из своих визитов в лагерь для советских военнопленных Пылаев сочинил заметку для газеты «Новый путь», которая вполне раскрывает сущность автора: Когда мы подъезжали к лагерю военнопленных... мне казалось, что я встречусь с исхудалыми, изможденными людьми, небритыми и оборванными... Я ехал с затаенным чувством сочувствия этим пленным страдальцам, являющимися моими братьями по крови. ...Стройной шеренгой выстроились военнопленные на казарменном дворе, их 287 человек; они все имеют одинаковое вполне приличное обмундирование. Я хожу по рядам, заглядываю в лица лагерников. – Знакомых ищете? – спрашивает меня немецкий комендант. – Нет – откровенно отвечаю я, – ищу замученных, изголодавшихся. – Тогда напрасно трудитесь, – замечает немец. И в самом деле, люди выглядят очень хорошо, никаких следов недоедания вы не встретите не на одном лице. Лагерники получают ежедневно 600 грамм хлеба (того же качества, что и для немецких солдат), 60 грамм мяса, 30 грамм сливочного масла и проч. Три новенькие полевые кухни стоят на дворе... Кладовщик-немец с гордостью показывает мне замечательный бетонированный холодильник. – Здесь никогда не будет портиться мясо, оно будет всегда свежим и вкусным. ...Все население лагеря имеет свое место для спанья, и хотя койки сделаны по вагонной системе, они являются очень удобными... Есть в лагере своя амбулатория и маленький лазарет, хотя случаи заболевания здесь редки. Пока мы с комендантом обошли лагерь, на дворе отдыхало лагерное население. Сегодня в гости к военнопленным приехали солдаты взвода восточной пропаганды, они захватили с собой музыкальные инструменты... Звонкие песни, пляски, 110 Музыкальные диверсанты Юл Бриннер и Леонид Пылаев (справа). Кадр из фильма «Путешествие» («The Journey»), 1958. Реж. А. Литвак чтение стихов, сменяли одно другим. Военнопленные веселились... Я смотрел на их здоровые лица, и мои сомнения окончательно исчезли. Эти люди верят в свое будущее, у них хватит сил пережить суровые дни войны и они возвратятся к своим семьям целы и невредимы... Но скоро сочинителю стало не до творчества. Еще не просохли чернила на Акте о капитуляции Германии, а по Западной Европе заметались смершевцы, возвращая «заблудших овечек» и просто перемещенных лиц в коммунистическое стадо. Из нацистских лагерей многие из них шли прямиком в лагеря советские. «В мае 1945 (Пылаев) в Прагe... В город входит Красная армия, У Нусельских сходов настоящая бойня. Часть власовцев прорывается к немцам в Баварию. Остальных вывозят на Ольшанское кладбище и там ставят к стенке. Пылаев среди тех, кто вырвался из окружения, он знает, что его ждет в Союзе, – продолжает разговор о Пылаеве Д. Добродеев. – Послевоенная Германия: здесь миллионы перемещенных лиц из СССР. Пылаев подкармливается в разных солдатских комитетах, там, где дают работу. Веселый и артистичный, он может сыграть на гармошке, сплясать гопак, выпить литр водки и написать экспромт. Поэтому ему подкидывают работу НТС и прочие антисоветские организации. Он также кормится от новых хозяев – американцев. Он выступает, агитирует и снова получает пайку. И всюду находит душевных женщин. После войны их много – немки, чешки, мадьярки. Он поселяется во Франкфурте, потом в Дахау под Мюнхеном. Матерый предатель иль бонвиван? ...В 1959 году на съемках фильма “Дорога”* с Юлом Бриннером он чрезвычайно органичен в роли капитана Дембинского, что было от* Имеется в виду фильм режиссера А. Литвака The Journey («Путешествие»). 111 Глава 9. Борцы за идею мечено всеми без исключения. Сосватал его на съемку <...> Джордж Бейли, который был консультантом фильма от ЦРУ. На эти деньги Пылаев приобретает кинокамеру, зовет двух проституток с Ханзаштрассе и просит друга Макса заснять на пленку их любовные утехи в гараже. ...Отснятый материал он помещает в надраенную медную коробку и во время пьяных оргий показывает гостям. И двадцать лет спустя, уже постарев, Пылаев ремонтирует пленку и продолжает ее крутить». В интернет-энциклопедии «Википедия» в статье о Пылаеве упоминается еще несколько его псевдонимов – Виталий Шамров и Иван Октябрев. Последний не вызывает сомнений. Действительно, под именем вымышленного персонажа Ивана Ивановича Октябрева Пылаев выступал по радио, и об этой его ипостаси мы еще поговорим. А пока познакомимся поближе с Виталием Шамровым. В 1943 году (а возможно, и раньше) газета «Новый путь», издававшаяся в оккупированном Бобруйске, начинает активно знакомить читателей с творчеством некоего Шамрова. Он оказался плодовит. Очерки, стихи, песни, политические сказки и фельетоны... Легче вспомнить, в каком жанре не отметился автор. Более того, вскоре увидел свет его книга стихов. О новинке «молодого и жизнерадостного» бывшего «члена комсомола, энтузиаста строительства социализма, <...> ни за что ни про что попавшего в НКВД», а оттуда «в далекий северный концлагерь на Воркуту», там прозревшего и «вставшего в ряды разрушителей земного ада большевиков», тут же сообщила газета (№ 54 от 01.09.1943). «С ВИНТОВКОЙ И ПЕСНЕЙ» ...Не каноны довлеют над музой Виталия Шамрова. В своих стихах и песнях – он прежде всего агитатор и агитация его поэзии звучит призывно и действенно, а это, в конце концов, в наше суровое время – самое главное. ...К борьбе за Русь зовет поэт тех, кто еще не нашел в ней своего места, кто еще колеблется. И светлая мечта поэта об этом светлом будущем, и его воля к победе и уверенность в ней звучит из строк его стихотворения «Всегда вперед»... В своей поэзии поэт не только зовет на борьбу. Едкой политической частушкой он метко поражает врага и умеет развлечь уставшего воина в часы его досуга. За деревней засыхал Глубокий колодец Сталин бабский генерал, Горе полководец. Виталий Шамров молод, и из-за чувства долга перед родиной сквозит и эта молодость и желание посмеяться и посмешить других. Здоровым жизненным оптимизмом веет от его шуток «Случай с женой», «Все девушки хороши», из юморески «Попугай». Стихи и песни Виталия Шамрова читаются и поются, их успели полюбить и поэтому нужно признать своевременным издание сборника «С винтовкой и песней». 112 Музыкальные диверсанты Сравнивая авторский стиль Шамрова и его стихотворные рифмы с тем, что в дальнейшем демонстрировал Пылаев, трудно не заметить сходства. А потому практически нет сомнений, что на этот раз Википедия не ошибается и Пылаев–Павловский–Шамров–Окябрев – это одно и то же лицо. На радио «Освобождение» под псевдонимом Иван Октябрев русский «самородок» начал вести авторскую передачу: «Я, дорогие друзья, в Советском Союзе по радио никогда не выступал. У нас там простому трудящему по радио говорить не разрешают. Дорогие граждане Советского Союза, дорогие земляки, однополчане! Находясь сейчас за границей, я шлю всем вам пламенный беспартийный привет... Родом я из Горького, так что мои друзья-горьковчане меня знают... Я бы очень хотел, чтобы все советские граждане ко мне сочувствие и внимание имели, потому что ведь я утек не от своего народа и не от своих друзей и боевых товарищей, а только благодаря мудрому издевательству коммунистического режима...». В Германии в 1948–1949 гг. он издавал сатирический журнал «Иван», где печатал антикоммунистическое продолжение «Василия Теркина». Неделями колесил с ансамблем «Калинка» по странам Европы, выступая перед соотечественниками и агитируя их не возвращаться в СССР. Не стоит забывать, что после Великой Отечественной советские «миссионеры» рыскали по всему миру, и где посылами, уговорами, а где обманом, лукавством и даже угрозами принуждали к репатриации. В небольшой брошюрке «Шесть часов на родине» [23] Леонид Александрович рассказывал об одном из эпизодов культурно-идеологического противостояния: «Так уж сложилась жизнь политических эмигрантов из Советского Союза, что не в каждой стране имеется возможЛ. А. Пылаев в редакции радио ность часто видеть на сцене исполните«Свобода». Мюнхен, 1980-е лей, говорящих на родном языке. Поэтому было вполне естественным горячее желание бельгийских соотечественников увидеть и послушать артистов-земляков. Нашему приезду были рады... Но вдруг как гром среди ясного неба прозвучала странная и любопытная новость: накануне нашего концерта в Льеже был назначен другой концерт – вечер художественной самодеятельности Союза советских граждан. ...Вскоре все выяснилось. История была такова: как известно, в Бельгии оказалось много бывших советских граждан, заброшенных сюда судьбой во время Второй мировой войны. Война окончилась, но бывшие советские граждане, 113 Глава 9. Борцы за идею испытавшие на своем горбу сталинский социализм, не возвратились на родину, предпочтя эмигрантскую жизнь коммунистическому “раю”. ...Хрущев и его помощники поняли, что сотни тысяч оставшихся за границей бывших советских граждан сумеют рассказать западному миру о действительном положении трудящихся в Советском Союзе, и принял свои меры. <...> Развернули бешеную кампанию за возвращение на родину. Появилась специальная радиостанция, газета, подпольные “Буревестники”, “Соколы” и пр. Результаты оказались мизерными. Тогда кому-то в Москве пришла в голову новая идея – создать за границей Союз советских граждан... Работники советского консульства в Бельгии <...> решили продемонстрировать “крутой подъем” роста членов Союза советских граждан. С этой целью 6 апреля 1957 года в Льеже, в Доме инвалидов был назначен большой концерт». Во время концерта, который представлял собой, по словам Пылаева, «скучную художественную самодеятельность», он со своей компанией раздавал в антракте листовки и вел беседы с советскими гражданами. На следующий день состоялся концерт пылаевской «Калинки». Программа была «с перцем». Звучали политические пародийные песенки, сценки из советской действительности, принимавшиеся залом на ура. В Бельгию примчалась телеграмма, С грустью прочитал ее Семен: Пишут дядя, тетя, папа, мама, Чтоб в Алтайский край вернулся он. «Мы ждем тебя который год». И отвечает им советский патриот: «Да, я люблю социализм, Но мне дороже, мама, собственная жизнь»... Увлекался Леонид Александрович на досуге и переиначиванием известных стихотворений вроде переделки «Стихов о советском паспорте»: Я достаю из широких штанин Дубликатом тяжелого груза... Рабом тебя сделали, гражданин Советского Союза. В Германии в середине 1950-х – конце 1960-х годов Леонид Пылаев совместно с Галиной Рудник (Ручьевой) записал две авторские пластинки. На дебютной «сорокапятке» звучат четыре лирических песенки. Но диск-гигант с веселеньким названием «Мои песенки» был уже не столь безобиден, нет-нет да проскальзывали там выпады против Советов. Вероятно, творчество Пылаева не получило широкой известности в СССР из-за того, что в то время прессинг властей был очень силен и граждане не рисковали (как это стало происходить в 1970–1980-е годы) провозить антисоветчину через таможню, а тем более тиражировать ее. Хотя некоторые авторские песни Пылаева вполне могли понравиться слушателю своей изящностью, задором и обаятельной простотой. Я по-немецки научился жить, как жмоты, Я по-французски двадцать лет такси водил, 114 Музыкальные диверсанты По-негритянски я танцую все фокстроты, А по-английски как сапожник виски пил. А почему? А потому, что я покинул Ленинград, А потому, что я сегодня эмигрант... Этот одиозный и всеядный персонаж, известный под фамилией (или псевдонимом?) Пылаев-Павловский, скончался в марте 1992 года в возрасте 75 лет и был похоронен в Мюнхене. Спецпроект Кроме двух своих авторских пластинок была в карьере Пылаева еще одна интересная запись. Вероятно, этот диск увидел свет в период с 1970 по 1980 год. Точные данные на конверте не указаны. Зато наверняка известно место – Нидерланды и выпускающий лейбл – Amnesty International. Краткая справка: «Международная амнистия» – «неправительственная организация, основанная в Великобритании в 1961 году, которая ставит своей целью «предпринимать исследования и действия, направленные на предупреждение и прекращение нарушений прав на физическую и психологическую неприкосновенность, на свободу совести и самовыражения, на свободу от дискриминации в контексте своей работы по продвижению прав человека». С 1974 по 1983 год группа «Международной амнистии» существовала в СССР. В нее входили диссиденты и писатели Лариса Богораз, Владимир Войнович, Сергей Ковалев, Александр Даниэль, Георгий Владимов и др. Все они подвергались преследованиям за свою правозащитную деятельность, а саму организацию в СССР обвиняли в шпионаже. Деятельность «МА» разнообразна: в доинтернетовскую эпоху она в основном выпускала пресс-релизы и доклады в поддержку политзаключенных по всему миру, стремясь максимально донести сведения о поло- Совместный проект Александра Варди и правозащитной организации «Amnesty International». На этой пластинке сотрудники радио «Свобода» – Л. Пылаев, В. Юрасов, Г. Зотова и другие – исполняют песни о «рабах советских лагерей» Глава 9. Борцы за идею 115 жении вещей в той или иной стране. Но помимо текстовых воззваний информация распространялась и посредством музыки. В семидесятых было выпущено несколько дисков с песнями в поддержку заключенных в разных странах мира, от Европы до Африки. Есть в этом списке и русский, а вернее советский, проект. По утверждению Ивана Толстого, пластинка родилась по инициативе сотрудника радио «Свобода» Александра Варди. Планировалось, что дисков будет шесть, но вышел единственный. На обложке мрачный лагерный пейзаж. На развороте лаконичные надписи по-английски: Помирать нам рановато. Тысячи неизвестных людей в тюрьмах и лагерях советской России пели эти песни в ожидании свободы. Внутри – вкладыш с текстами песен и фотографией «продюсера» во время его пребывания в ГУЛАГе. На пластинке 10 песен, исполненных разными певцами, имена которых нигде не указаны. По голосу, однако, в некоторых вещах можно легко узнать Леонида Пылаева, в других (согласно косвенным данным из советских книг о «вражеских голосах») – Владимира Юрасова. Женский вокал – вероятно, Галина Ручьева или Галина Золотова. Мужской тенор неопознан. Быть может, это сам Варди? Информации об инициаторе уникального альбома крайне мало, и сделать однозначный вывод невозможно. Но похоже, что диск стал коллективным творчеством сотрудников радио «Свобода». Александр Маркович Варди свой первый срок – три года – получил в 1936-м за... лекцию об Альберте Эйнштейне. Вышел по амнистии 1939 года и успел получить инженерную специальность в техникуме. В годы войны – на фронте. Победу встретил с погонами лейтенанта в столице Болгарии. Снова арестован в 1950-м и на этот раз приговорен к 10 годам. Тут очень кстати пришлись навыки грамотного технаря. Когда после сталинской смерти вышла амнистия политическим, Саша был освобожден досрочно за «выдающееся техническое новаторство». Его жена Софья была родом из Польши, потому, когда на волне хрущевской «оттепели» появилась возможность выезда, они тут же уехали. Из Варшавы перебрались в Мюнхен и оба поступили на службу в русскую редакцию «Свободы». Здесь Александр Маркович вел программы по истории Александр Варди с другом философии, по экономике, давал обово время отбывания срока зрения книжных новинок. В 1971 году в воркутинском лагере. в издательстве «Посев» вышла его Начало 1950-х 116 Музыкальные диверсанты книга «Подконвойный мир», где помимо детального описания быта зека он воспроизводит множество лагерных песен и рассказов. Некоторые из них попали в дальнейшем на пластинку: Все больше танков, самолетов, стали, Плотин и шахт, искусственных морей, Все это мы, невольники, создали Рабы советских смертных лагерей... Писатель Владимир Юрасов на мотив «Песенки фронтового шофера» лихо выводил: Через реки, горы и долины Сквозь пургу, мороз и вечный снег, В Воркуту пригнали, Жить тут приказали, Где от века не жил человек. Эх, путь дорожка заключенных, Не повинных, но воли лишенных, Помирать нам рановато, Есть у нас еще дома дела... Владимир Юрасов у микрофона радио «Свобода». Его голос тоже будет звучать на пластинке «Международной амнистии» Леонид Пылаев своим вкрадчивым, с легкой хрипотцой, голосом констатировал: Жизнь одна, и эта жизнь сгорела В смертном лихолетье лагерей. Без вины, и без суда, без дела Множество угроблено людей. ...В восьмидесятых супруги Варди переехали на Запад США. Но наслаждаться Александру Варди солнцем теплой Калифорнии было суждено недолго. В 1983 году он погиб в автомобильной катастрофе. Могучий старик Пылаев и Варди были не одиноки. Рядом с ними плечом к плечу стояли другие идейные борцы с большевизмом, чьим главным оружием была песня. В этой связи не могу не упомянуть Бориса Степановича Брюно де ла Форж. Выходец из старинного княжеского рода, он готовился к офицерской карьере, но не успел окончить в России даже кадетское училище. Из порта Поти кадетский корпус эвакуировался в Крым, но оттуда белые уже собирались уходить в Константинополь. 117 Глава 9. Борцы за идею Снова эвакуация. Все как в стихотворении казака Николая Туроверова: Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня. Я с кормы, все время мимо, В своего стрелял коня. А он плыл изнемогая За высокою кормой, Все не веря, все не зная, Что прощается со мной. Сколько раз одной могилы Ожидали мы в бою... Конь все плыл, теряя силы, Веря в преданность мою. Мой денщик стрелял не мимо. Покраснела чуть вода... Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда. Борис Степанович рассказывал, что это не легенда. Кони за кораблями действительно плыли. Этот эпизод нашел отражение в фильме «Служили два товарища». Брюно продолжил учебу в Русском кадетском корпусе в Сараеве, а потом переехал в Белград и окончил юридический факультет университета. Но работать юристом ему не пришлось ни дня. В июле 1930 года состоялся первый съезд НСНП (Национальный союз нового поколения, будущий Народно-трудовой союз). Потом молодые люди пошли отметить столь знаменательное событие в ресторан. Посидели, выпили. Борю попросили спеть, принесли гитару. Он спел. Гости долго аплодировали. Подошел хозяин, познакомились. Певец, один из лидеров Владелец «кафаны» поинтересовался заработком НТС Борис Степанович талантливого юноши. Вчерашний студент честно Брюно (1910–1995) ответил, сколько получает юрист. Хозяин усмехнулся и предложил перейти на работу к нему: за ресторанное пение платили чуть ли не в два раза больше! Более 10 лет каждую ночь он выходил на ресторанную эстраду. Белград был тогда одним из центров русской диаспоры, там бывали Куприн и Бунин, Вертинский и Морфесси, генералы Шкуро и Краснов. Со всеми довелось Борису Степановичу беседовать и общаться, так что о смене профессии он никогда не пожалел. 22 июня 1941 года Бориса Степановича вызвал на встречу один из руководителей НТС Михаил Георгиевский: – Сегодня началась война Германии против СССР. Немцев, конечно, побьют. Но мы должны использовать все возможности, чтобы попасть на родную землю. Поначалу Борис Степанович опешил: как побьют?! Непобедимую армию, покорившую почти всю Европу? Георгиевский засмеялся: – Побьют, побьют. Немцы начали войну не против Сталина, а против самой России. Такую войну они никогда не выиграют. Немцы по всей Европе набирали для Германии рабочую силу. Предписание НТС было: пробираться в Германию, оттуда стремиться попасть на оккупированные территории. 118 Музыкальные диверсанты В Берлине он сначала работал на радио: вел детскую передачу. Но нацистская пропаганда внедрялась и здесь, а кривить душой ему не хотелось. Тем более что он получил задание – налаживать контакты с советскими военнопленными и «остовцами». Уволившись с радио, он начал ездить с небольшим ансамблем и артистической группой по лагерям военнопленных и восточных рабочих – «остарбайтеров». После выступлений ему часто удавалось поговорить с их обитателями. Иногда – передать литературу НТС. После окончания войны заведовал театром в лагере для перемещенных лиц Менхегоф. Принимал участие в разработке программы НТС. В 1946 году уехал в Марокко на топографические работы, где в пятидесятых записал пластинку с русскими песнями. Обнаружить ее пока не удалось. С 1963 по 1976 год жил с семьей в США, работал на заводе. Затем служил в библиотеке Стэнфордского университета. Был членом правления Американского отдела НТС. Вернулся во Франкфурт-на-Майне и стал редактором журнала «Встречи». Об этом периоде оставил воспоминания его коллега по НТС Андрей Окулов [24] («КГБ против русской эмиграции»): «Старик прекрасно пел и играл на гитаре. Мне повезло: он пел на моем двадцатилетии и на моем тридцатилетии. Именно от него я услышал большинство песен Белого движения: “Алексеевский марш”, “Дроздовский марш”, “Корниловский марш”. Он часто исполнял романсы Вертинского, эмигрантскую лирику. Очень красиво и трогательно у него получался “Монмартрский шофер”, мелодекламация на стихи эмигрантского поэта Евгения Тарусского: От холодных лучей многоцветных реклам закрываю глаза, и душою я – там. С молчаливым вождем прохожу по степям, по кубанским станицам, донским берегам. На груди моей знак – меч в терновом венце! И застыла печаль на усталом лице. Борис Степанович мечтал вернуться в Россию. – Если “Посев” будет работать в Москве, согласен хотя бы ночным сторожем работать, лишь бы в России жить! Верно говорится, что “горек чужой хлеб и круты чужие лестницы”. Я в семнадцати странах жил, но нигде себя дома не чувствовал». Скончался Борис Брюно в старческом доме при Толстовской ферме. Похоронен на кладбище женского монастыря в Ново-Дивееве, в штате Нью-Йорк. Где-то по свету рассеяны трое его детей, внуки... Говорят, что именно ему принадлежит авторство главного лозунга НТС: «Смелые находят пути борьбы против коммунизма!» Глава 10. ПЕСНИ С АКЦЕНТОМ «Что не весел, Ваня? В хоровод не встанешь? Шапки не заломишь? Песни не затянешь?» Н. Некрасов, «Русская песня» Покидая бурные шестидесятые, нельзя хотя бы на пару мгновений не пришвартоваться в гавани, где повсюду, от портового кабачка до лучших концертных залов, звучит русская песня с акцентом. В эту пору Европа переживает подлинный бум русского фольклора. В чартах Австрии, Финляндии, Германии, Франции, Швеции и Голландии на верхних строчках оказываются еще вчера никому неизвестные, славянские имена: Иван Ребров, Борис Рубашкин, Виктор Клименко, Татьяна Иванова, Теодор Бикель... Они не эмигранты. У Реброва (которого по паспорту и вовсе зовут Ханц Рольф Рипперт) – русская мать Иван Павлович Ребров, и немец-отец. У Рубашкина наобоурожденный Ханс Рольф Рипперт рот – отец русский, а мать родом из (1931–2008) Болгарии. И лишь у Клименко оба родителя – казаки, оказавшиеся в самом начале войны в Финляндии как перемещенные лица. В глазах послевоенного поколения имидж СССР очень привлекательный. Во-первых, это страна – победитель фашизма, во-вторых, советские – первые и в космосе, и в балете, и в спорте. А эпатажные выходки Хрущева в ООН и Карибский кризис хоть и страшат, но лишь добавляют образу страны очарования. Загадочная тайна русской души по-прежнему остается неразгаданной, и что, как не песня, может стать заветным ключом к ней. И тут на авансцену мирового шоу-бизнеса 120 Музыкальные диверсанты Исполнитель русского фольклора Саша Зелкин (р. 1938) теперь живет в Канаде выходят колоритные бородачи в атласных рубахах с голосами как минимум в три октавы. А то, что поют они с сильнейшим акцентом, иностранцев нисколько не волнует. Они все равно ничего не понимают, зато лихо отплясывают под «Казачок», поднимают рюмки с криком «На здоровье!» под «Две гитары» и грустят под «Вечерний звон». Пластинки Реброва, Рубашкина, Клименко и многих других продаются огромными тиражами, неоднократно становятся «золотыми» и даже «платиновыми». К источнику успеха пытаются прильнуть все новые и новые исполнители «а-ля рюс». Саша Зелкин из Франции отращивает окладистую бороду и записывает в 1969 году диск с русским фольклором. Он надеется, что такая лубочная демонстрация любви к России поможет ему установить тесные контакты с советскими чиновниками и начать выгодный бизнес в СССР. Но посольские, едва заслышав Сашин мощный бас, выводящий с акцентом «Что мне горе, жизни море нужно вычерпать до дна...», сломя голову устремлялись от него прочь. Невдомек было Зелкину и его коллегам, что Советы не желали с кем бы то ни было делить славу русской песни. Тем более с какими-то, по их твердому убеждению, недобитыми белогвардейцами. В Советском Союзе даже на песни распространялась монополия государства. Ярче всего эту ситуацию иллюстрирует пассаж из книги с лаконичным названием «Песня» главной советской звезды Людмилы Зыкиной [25], где она описывает свои немецкие гастроли в марте 1968 года: «Во время гастролей в Западной Германии, где живет Ребров, мне пришлось часто его слушать... Многих интересует, что я о нем думаю, как оцениваю этого певца? Глава 10. Песни с акцентом 121 Случались в карьерах артистов и казусы. В 1970 году на концерте в Германии местные неонацисты решили, что Рубашкин прибыл прямиком из СССР агитировать своими песнями «за советскую власть» и принялись швырять в него яйцами и помидорами. Когда один из «снарядов» алым пятном расплылся на белоснежном казачьем наряде, Рубашкин подал знак своему оркестру и те, побросав инструменты, вступили в бурную, но короткую рукопашную схватку. Не выдержав казачьей удали, провокаторы ретировались и концерт продолжился А кроме всего прочего, в последние годы пошла мода на Ивана Реброва и других “эмигрантов”, – обладание их записями, подобно увлечению стариной, стало для некоторых чуть ли не правилом хорошего тона... Монопольным правом в области ознакомления других стран мира с русской музыкой и песней завладели эмигранты, осевшие на Западе, русского, полурусского и совсем не русского происхождения типа Бикеля, Бриннера, Рубашкина и др. Особое место в этом ряду занимает Иван Ребров, который поражает своим действительно незаурядным голосом почти что в три октавы. Для западной публики он “кондовый славянин” с окладистой бородой и архирусским именем. Его концертный костюм непременно включает в себя соболью шапку и броский, яркий кафтан с расшитым золотом кушаком. Популярность Реброва складывается, на мой взгляд, из нескольких компонентов: хорошие вокальные данные (на Западе басы всегда были в большом почете), экзотический внешний вид, сценический образ этакого кряжистого русского медведя, акцент на меланхоличные и грустные русские песни, находящие особый отклик среди сентиментальной западной публики. <...> Его репертуар – удивительная мешанина из старинных русских песен (кстати, в убогой собственной обработке)... Модно петь “Подмосковные вечера” – пожалуйста, мелодии из кинофильма “Доктор Живаго” – извольте! В песнях Реброва слышатся и отголоски белогвардейской обреченности, и интонации мелодий расплодившихся на Западе бывших донских казаков (ведь надо как-то зарабатывать на жизнь!). Своими записями Иван Ребров явно старается потрафить мещанскому вкусу 122 Музыкальные диверсанты Глава 10. Песни с акцентом 123 чаи, танцы и песни, которые напел потом на пластинки. Так «Казачок»то, выходит, засланный!* Нам такого не надо! Если в Германии лучшим был Ребров, а в Австрии – Рубашкин, то в странах Скандинавии пальма первенства, безусловно, принадлежит Виктору Клименко (р. 1942) обывателей, знающих – вернее, не желающих знать – больше Россию только по водке и икре. Показательны уже названия его песен: “В лесном трактире”, “В глубоком погребке”, “Рюмка водки”. И сама пластинка называется “На здоровье!” – Ребров поет о водке и вине. В общем, Ребров – типичный представитель коммерческого “массового искусства”, хозяев которого вполне устраивает, что не знающий ни родины, ни ее языка певец повествует о “русской душе”... Любопытно, что Иван Ребров бывал в Москве как турист и при посещении ВДНХ даже пел – не удержался! – с ансамблем Мицкевича, выступавшем в ресторане “Колос”». Исполнители, несмотря на лояльный (хоть и «псевдорусский» по выражению Зыкиной) репертуар, никак не внушали доверия советским бойцам идеологического фронта. Ход чиновничьих мыслей примерно таков... Вот исполнитель нашумевшего «Казачка» Борис Рубашкин. Он – сын ушедшего в Гражданскую за кордон казака Семена Чернорубашкина. В интервью не устает повторять, что его «коллективным учителем стала белогвардейская эмиграция». Именно от бывших дроздовцев, корниловцев и алексеевцев будущий артист, оказывается, и впитал русские обы- Или молодой певец из Финляндии Виктор Клименко. Вроде бы что с него взять? Он оказался на Западе не по своей воле, родители увезли его младенцем. И поет хорошо, даже на Евровидение его отправляли. Но вот беда – оркестровки для альбомов ему делает старый «белоэмигрант» Жорж Годзинский. То самый, кто еще в финскую кампанию помогал записывать антисоветский пасквиль «Нет, Молотофф» и прочую дрянь. Да и все прочие перечисленные Зыкиной Бикели да Бриннеры тоже недалеко ушли. С ними надо ухо востро держать, не давать слабины. Враг, он не дремлет. Изданный в 1972 году для служебного пользования слушателей Высшей Краснознаменной школы Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР имени Ф. Э. Дзержинского «Контрразведывательный словарь» [26] не оставлял и тени сомнений будущим стражам интересов советского народа: Зарубежные эмигрантские организации выходцев с территории СССР стоят на враждебных Советскому Союзу позициях. Многие из них берут начало от белоэмигрантских антисоветских организации, преследуют те же цели – свержение Советской власти и реставрацию капитализма... Их роль заключается в том, что они: – проводят деятельность, направленную на подрыв морально-политического потенциала СССР (осуществление акций идеологической диверсии, ведение антисоветской пропаганды, попытки создания антисоветского подполья); – организуют за границей враждебные акции, направленные на подрыв международного авторитета СССР, и провокации в отношении находящихся за рубежом советских граждан и учреждений СССР... Безусловно, пик холодной войны пришелся на шестидесятые: Карибский кризис, Шестидневная война, «Пражская весна»... Про следующее десятилетие в учебниках пишут как о периоде «разрядки международной напряженности», но в реальности проблем только добавилось: растущая гонка вооружений, высылка Солженицына и Галича, ввод войск в Афганистан... Не зря сам товарищ Л. И. Брежнев [27] на XXIV съезде КПСС заявил: «Добиваясь утверждения принципа мирного сосуществования, мы отдаем себе отчет, что успехи в этом важном деле ни в какой мере не означают возможности ослабления идеологической борьбы. Напротив, надо быть готовым к тому, что эта борьба будет усиливаться, становиться все более острой формой противоборства двух социальных систем». В ход действительно шло любое оружие. И тогда даже ноты отливались в пули. * Чутье не подвело советских цензоров. В интервью Д. Прониной («МК», 21.10.2000) Рубашкин признался, что после побега из соцлагеря на Запад был завербован спецслужбами США, которые надеялись узнать что-то интересное от бывшего сотрудника посольства Болгарии в Чехословакии. Но толку от артиста было немного, и его вскоре оставили в покое. Подробнее см. «Русская песня в изгнании» (ДЕКОМ, 2008). Глава 11. «В следующем году в Иерусалиме!» 125 Глава 11. «ОТПУСТИ МОЙ НАРОД» «Куда, куда вы, милые евреи, Неужто к Иордану в Израиль? <…> Меняете вы русские просторы, Лихую безнадежность наших миль На голдомеирские уговоры, На этот нееврейский Израиль?!» В. Высоцкий, «Наш киль скользит…» «В следующем году в Иерусалиме!» Подпольный фестиваль еврейской песни в подмосковных Овражках. 1977 Летом 1968 года в ЦК КПСС поступает совместное письмо руководства МИД СССР и КГБ СССР за подписями Громыко и Андропова с предложением открыть евреям выезд из страны для воссоединения семей. По мнению авторов исторического документа, этот шаг мог «получить положительную оценку в глазах мирового общественного мнения» и заодно «позволить освободиться от националистически настроенных лиц и религиозных фанатиков, оказывающих вредное влияние на свое окружение». Как и многие другие инициативы советской власти, на деле эта обернулась профанацией. Разрешение получали в массе своей старики, а для остальных возводились непреодолимые преграды. Принимается постановление, что для выезда необходимо письменное согласие всех близких родственников (в то же время за факт такого согласия почти всегда увольняли с работы). Власти требуют выплаты за полученное высшее образование, в среднем около 5000 рублей. Демонстрация евреевотказников у здания МВД в Москве. 1970-е Кроме того каждый эмигрант должен был внести госпошлину за обязательное лишение гражданства – еще 500 рублей. И, наконец, заплатить 200 рублей за паспорт. Суммы для рядовых советских граждан неподъемные. Кроме того, существовала квота – покинуть СССР могли только 1500 человек в год. Позже под давлением мирового сообщества эта цифра возросла. Но евреям с высшим образованием и обладателям научных степеней часто давались отказы под надуманными предлогами. Самый популярный – из соображений государственной безопасности. Так появилось понятие «отказники». Чем больше проблем создавалось на пути «отъезжантов», тем явственнее люди начинали осознавать свою еврейскую национальность или симпатизировать ей. На вечеринках молодых ученых, врачей и богемы становится модным тост: «В следующем году – в Иерусалиме!» В эмиграцию отправляются многие популярные в СССР деятели культуры. Среди них артисты эстрады: Эмиль Горовец, Михаил Александрович, Аида Ведищева, Нина Бродская, Анатолий Могилевский, Михаил Шуфутинский, Лариса Мондрус... Киноактеры: Савелий Крамаров, Борис Сичкин, Илья Баскин, Олег Видов... Конферансье и мастер буриме Альберт Писаренков, ведущий «Радионяни» Александр Левенбук и автор сценария «Ну, погоди!», редактор киножурнала «Фитиль» Феликс Камов (Кандель). В советской печати их клеймили позором, называли «жертвами сионистской пропаганды» и «предателями родины». В разгар государственной кампании по борьбе с принимающей массовой характер эмиграцией поэт, композитор, автор многих популярных песен (например, «Кадриль моя задорная» или «Америка–Россия»), а также знаменитых сатирических куплетов о гастрольных поездках ансамбля «Березка» Виктор Иванович Темнов сочиняет шуточную песню «Письмо советского еврея в Израиль»: 126 Музыкальные диверсанты Посылаю я письмо не Китаю, Я Израилю протест накатаю, Голды Меир и Даяна орава*, Вам назло пишу я слева направо...* Отказывают* в** выездной визе многим. Даже лучшему комику СССР Савелию Крамарову. Виной всему... его бешеная популярность. Ведь в случае отъезда артиста Госкино пришлось бы класть на полку все картины с его участием или в лучшем случае вырезать имя из титров. Учитывая успех и количество фильмов в прокате, работа предстояла гигантская. Отчаявшийся Савелий Викторович в 1981 году обратился с письмом на имя президента США Рональда Рейгана: «Как артист артисту». Помогло! Но в отказе можно было просидеть не год и не два. Вениамин Богомольный, например, вошел в Книгу рекордов Гиннеса как «самый терпеливый». Он ждал разрешения на выезд 20 лет! Жить в отказе – это вам не цимес*** кушать. С работы увольняют, лишают средств к существованию, организуют слежку, запрещают учить родной язык и соблюдать традиции, устраивают провокации, травят и обливают помоями в печати. Пытаясь выжить под железным прессом, евреи создают группы. В Москве они собирались на «Горке» (около синагоги на улице Архипова) или в «Овражках» (на одной из подмосковных станций). Встречи носили содержательный и практический характер. Проходили семинары по изучению иврита, лекции по культуре Израиля, распространялся самиздат и даже устраивались конкурсы еврейских песен. Значительную поддержку извне оказывали евреи стран Запада. Со временем набрала популярность система опеки, когда определенная семья за границей брала на себя заботу о семье советских отказников. Не было дня, чтобы по радиоголосам или в печати не звучали материалы, обличающие произвол советской власти в отношении евреев. Но реальных изменений до конца семидесятых не происходило, давление лишь нарастало. Среди тех, кто находился в отказе, были Теодор Бикель. 1971 Во время работы над книгой родственники известного голливудского актера и исполнителя кантри-музыки с русиз США пришло известие, скими (а правильнее сказать, с еврейскочто 21.07.2015 актер русинскими****) корнями Теодора Бикеля. скончался на 92 году жизни * Голда Меир – премьер-министр Израиля (1969–1974). Моше Даян – министр обороны Израиля во время Шестидневной войны 1967 года. ** Полную версию этой композиции можно найти в музыкальном приложении к книге. *** Цимес – десертное блюдо еврейской кухни, сладкое овощное рагу. ****Русины – группа восточнославянского населения, проживающая в Закарпатье, Восточной Словакии, Сербской Воеводине, Юго-Восточной Польше, Венгрии и Северо-Западной Румынии. Во многих странах русины признаны национальным меньшинством. Глава 11. «В следующем году в Иерусалиме!» 127 «Люблю тель-авивскую тетю...» Началось все в 1967 году с бродвейского спектакля «Скрипач на крыше», где Тео играл главную роль – Тевье-молочника. Постановка пользовалась большой популярностью, и в конце шестидесятых продюсеры начали переговоры с Госконцертом о гастролях в СССР. Но советские представители выдвинули ряд условий: первое – убрать сцены погромов и второе – изменить финал, чтобы семья Тевье не отбывала в поисках лучшей доли в Америку, а уходила в алый закат, символизирующий новую свободную жизнь в советской России. Подобные требования возмутили всю труппу. «К концу шестидесятых количество информации о тягостном положении евреев Теодор Бикель в спектакле в Советском Союзе достигла «Скрипач на крыше» угрожающих объемов, – вспоминал артист на страницах автобиографии “Theo” (1994) [28]. – До меня стала доходить информация, что не все письма и посылки доходят до моих родственников, а в лучшем случае оказываются распотрошенными. Кое-кто из желавших переселиться в Израиль был избит или уволен с волчьим билетом с работы. Взволнованные этими свидетельствами люди развернули масштабную кампанию по их защите. Я принял решение не оставаться в стороне и объединить общественную деятельность с моими возможностями как артиста. В 1969 году один мой знакомый канадец Тэд Фрейдгат (в аннотации на вышедшей в 1971 году пластинке Бикель скрыл его под кличкой Бен Цион. – М. К.) отправился на учебу в Москву. Там, пораженный давлением и запретами властей в отношении евреев, он, говоря на жуткой смеси английского, иврита и русского, свел с ними тесное знакомство, начал посещать их подпольные встречи. На тайных собраниях все время звучали песни, полные тоски по свободе. Этот наиболее красноречивый и убедительный способ выражения чувств так захватил его, что он начал повсюду брать с собой магнитофон, фиксируя все подряд: песни, стихи и обычные разговоры. Закончив учебу, Фрейдгат контрабандой вывез магнитофонные пленки на Запад, где показал их мне и композитору Иссаку Мирону. Мы приняли решение сделать альбом, используя в качестве источника эти записи. По моему предложению между песнями мы вставили живые голоса людей, с которыми общался Тэд Фрейдгарт». Летом 1970 года на весь мир прогремело «Ленинградское самолетное дело», когда полутора десятков «отказников» решились на захват 128 Музыкальные диверсанты лайнера, но были арестованы КГБ и приговорены к длительным срокам. После неудачной попытки в Ленинграде осенью того же года первый в истории СССР успешный угон в Турцию осуществили литовцы, отец и сын Бразинскасы*. «Эпидемия» воздушного пиратства тут же нашла свое отражение в шуточной песне неизвестного автора, которую исполнил Аркадий Северный: Решили два еврея похитить самолет, Чтобы таки имели надежный перелет. Продумали до тонкости возможные ходы И для конспиративности набрали в рот воды. Купили в «Детском мире» двуствольный пистолет, Две бомбы зарядили и спрятали в жилет, Сварили по цыпленку, махнули два по сто И мирно сели в лайнер Москва–Владивосток... Узнав о случившемся, Бикель понял, что откладывать задуманное нельзя, и приступил к записи альбома No more silence («Не могу больше молчать»). 129 Глава 11. «В следующем году в Иерусалиме!» Заглавная композиция называлась «Отпусти мой народ». Обращаясь к фараону, олицетворяющему ареопаг советских вождей, герой призывал «отпустить народ еврейский на родину свою». Наряду с серьезными на пластинке звучали юмористические вещи: Люблю тель-авивскую тетю, Всех тетей дороже она, Прислала племяннику вызов, К ОВИРу направился я... В инструкциях КГБ Бикель проходил как ярый пропагандист сионизма, что, в общем-то, соответствовало действительности. Достаточно было услышать такой текст: Здесь нет капитализма и право есть на труд, Но все же на работу евреев не берут, Здесь право есть на очередь за водкой и мацой, Но права нет на очередь за визой выездной... На мой взгляд, самой сильной песней там является переделанная композиция Юлия Кима «Сердце косолапое». В концепции издания она зазвучала абсолютно по-иному: Ах ты, сердце мое косолапое, Отчего же ты молчишь, кровью капаешь, Кровью капаешь, да в пыль дорожную, Не проси ты у меня невозможного. Ах, Луна, да ты, Луна, за заборами, Псы голодные бегут за которыми, Не могу никак решить одну задачу я: Отчего же у собак жизнь собачья? За такую пластиночку, найденную при досмотре во Внукове или Шереметьеве-2, можно было быстро отъехать в прямо противоположном Тель-Авиву направлении. Вкладыш пластинки Теодора Бикеля «Не могу больше молчать» * К еврейской эмиграции литовский уголовник Пранас Бразинскас и его сын Альгирдас никакого отношения не имели. При угоне была убита бортпроводница, ранено несколько человек, что не помешало «беженцам от режима» найти приют в США. Но бог не фраер. В 2002 году Альгирдас до смерти забил папашу гантелями и по сию пору пребывает за решеткой. Выдержка из приказа Главного государственного таможенного контроля при Совете министров СССР – предметы, запрещенные к ввозу в СССР: Произведения печати, клише, негативы, заснятые пленки, фотографические снимки, киноленты, видеозаписи, носители магнитной информации для ЭВМ, рукописи, грампластинки и другие звукозаписи, рисунки и иные печатные и изобразительные материалы, направленные на подрыв советского государственного и общественного строя, нарушение территориальной целостности и политической независимости, государственного суверенитета, пропагандирующие войну, терроризм, насилие, расизм и его разновидности: сионизм, антисемитизм, фашизм, национальную исключительность и религиозную ненависть, а также материалы порнографического и вульгарно-эротического содержания. Тем не менее за железный занавес эти песни перелетели. В 1977 году в качестве представителя американской актерской гильдии Бикель прибыл на конгресс в Москву. Ускользнув от всевидящего ока КГБ, он, вооружившись полученной в Нью-Йорке инструкцией, 130 Музыкальные диверсанты 131 Глава 11. «В следующем году в Иерусалиме!» отправился навестить известного отказника Владимира Слепака. Как шпион из романов Джона Ле Каре, он разыскал квартиру диссидента и был очень удивлен, когда ему тут же включили его собственную кассету. Но больше всего «туриста» поразило обилие символики Государства Израиль в квартире Слепака. Чего-чего, но такого он никак не ожидал встретить в центре коммунистической столицы. Все свободное пространство занимали израильские флаги, плакаты, звезды Давида, меноры и даже календари спортивного клуба «Маккаби». В ту поездку он, убедившись, что от слежки удалось оторваться, навестил Владимира Слепака второй раз. После традиционного чая и обсуждения «хроники текущих событий» Бикель снял со стены гитару и два часа услаждал слух хозяина квартиры песнями с его любимого альбома «Не могу больше молчать». Пластинка оказалась во всех смыслах долгоиграющей: до середины восьмидесятых Бикель множество раз принимал участие в демонстрациях у советского посольства в Нью-Йорке, всякий раз распевая «Отпусти мой народ, фараон» и издавая другие «ноты» протеста. Музыкальный манифест Теодора Бикеля вызвала большой резонанс и несколько раз переиздавался. По воспоминаниям артиста, все средства от реализации диска он направил на учреждение специальной стипендии в Еврейском университете Иерусалима для эмигрантов из СССР. Этот фонд существует и сегодня. Что ж, дело получилось благое. Но недаром евреи считаются людьми предприимчивыми, и многие из них способны делать деньги на всем. которых оказались: «Чубчик», «Эх, Андрюша», «Две гитары», «Бубенцы», «Любимый город» и даже песенка Юрия Саульского и Михаила Танича «Черный кот». Музыкальный гешефт Нашлось тут место и для баллады Галича «Старательский вальсок» («Промолчи – попадешь в палачи...» на пластинке – «Молчание – золото»), и песни Дулова на стихи Евтушенко «Бабий яр» («Простите меня»). Но это, пожалуй, единственные треки, которые можно причислить к разряду «запрещенных». Хотя на заднике конверта располагалась статья, которую предваряло объявление: «По очевидным причинам имена авторов не могут быть названы»! И далее: «Эта пластинка – собрание “Запрещенных песен”, созданных, записанных и спетых, но никогда не опубликованных в СССР. Тексты этих песен секретно переписываются и передаются из рук в руки. Их авторы скрывают свои имена из страха преследования и заключения в тюрьму. Такие песни, как “Без вины виноватые”, “Молчание – золото”, “Простите меня”, “Черный кот” и другие, не поются жизнерадостной молодежью открыто. Они поются тайно, приглушенными, но четкими голосами. Это слова печали и боли, протеста и тоски по свободе, слова простой любви, что жаждут их души. Это слова ненависти к партии и проклятия возрождающемуся сталинизму, которые они горько поют про себя в надежде, что придут лучшие времена. Как еще могут русские люди, зажатые в тисках власти и цензуры, выразить свои чувства и эмоции, если не в песне? Как еще оповестить других, что они не одиноки в своих страданиях, если не спеть под гитару, чтобы слова песни разнеслись Израильский певец Давид Эшет (р. 1933) записал в 1972 году пластинку «Запрещенные песни» Коллега и соплеменник Бикеля, израильский певец Давид Эшет, привлеченный шумным успехом альбома No more silence, решается продать публике тот же товар, но в другой упаковке. Год спустя, осенью 1972 года, в Тель-Авиве широко анонсируется релиз его диска Forbidden songs («Запрещенные песни»). Чтобы ни у кого не возникало сомнений, где эти самые песни «форбидден», на обложку поместили большую цветную фотографию Красной площади. Но если кто-то из покупателей новинки готовился бросаться навзничь и закрыть уши, чтобы не попасть под осколки этой музыкальной «гранаты», то его ожидал лишь жалкий пшик, правда, с примесью веселящего газа. Давид Эшет включил в издание дюжину вещей (причем в переводе на идиш!), среди Жил да был черный кот за углом, И кота ненавидел весь дом, Только песня совсем не о том, Как поссорились люди с котом. Говорят, не повезет, Если черный кот дорогу перейдет, Но пока наоборот: Только черному коту и не везет... Интуиция подсказывает мне, что произошла «техническая ошибка» и «Черный кот» должен был быть другой «породы» – не Танича, а Окуджавы. Аллегорическая вещь Булата Шалвовича укладывается в концепцию альбома и хоть как-то созвучна тому контексту, в котором упоминается ниже в аннотации. Вот фрагмент текста Окуджавы: ...Он в усы усмешку прячет, темнота ему – как щит. Все коты поют и плачут – этот Черный Кот молчит. Он не требует, не просит, желтый глаз его горит. Каждый сам ему выносит и «спасибо» говорит. Он давно мышей не ловит, усмехается в усы, ловит нас на честном слове, на кусочке колбасы. Он и звука не проронит – только ест и только пьет. Грязный пол когтями тронет, как по горлу поскребет... 132 Музыкальные диверсанты Глава 12. АРТИСТ Концептуальная пластинка «Новое рабство» с записью канторов из советских синагог пользовалась большим успехом в Израиле из города в город, из села в село, из деревни в деревню, из дома в дом, из сердца в сердце. Только песня способна преодолеть все преграды, заборы и тюремные стены, чтобы наполнить души страждущих и угнетенных. Великая сила песни разобьет оковы рабства, как пали стены от звука иерихонских труб». Текст, что и говорить, полон не только пафоса и драматизма, но и просто неправды. Как-то сплоховали продюсеры, если подкрепили его песенками про «черного кота», «Ой, рябина кудрява»*, «На тот большак» (которую отчего-то приписали Евтушенко), приперчив этот диетический набор единственным переводом Галича. Сразу видно, что работали второпях, спеша по-шустрому провернуть гешефт и срубить деньжат на горячей теме. Хотя в вокальном мастерстве Давиду Эшету не откажешь, исполнил все душевно. Как-никак наш парень, из Черновцов. Перевод русских шлягеров на идиш стал впоследствии его коньком, и он записал чуть не сотню композиций, от «Песенки фронтового шофера» до «Миллиона алых роз». И, по слухам, продолжает эту культуртрегерскую деятельность до сих пор. Вот интересно, что сегодня он пишет на обложках своих дисков? Но нам пора прощаться с Землей Обетованной. Перед посадкой на рейс Тель-Авив – Нью-Йорк, где нас с вами ждет следующий герой, скажу, что тема «задушенных в тисках цензуры советских людей» приобретала на музыкальном рынке Израиля самые причудливые очертания. Примерно в то же время на прилавках магазинов появилась пластинка с броским названием The New Slavery («Новое рабство»), где звучали голоса канторов и хазанов из советских синагог. В немалой степени из-за броского дизайна диск пользовался спросом. * Эту известную песню написал в 1954 году композитор Евгений Родыгин (в феврале 2015 года он отметил 90-летие). Думаю, он был бы очень удивлен, узнав, что его песня оказалась в разряде «запрещенных» да еще на пластинке израильского певца. По иронии судьбы, в 1984 году именно Родыгин возглавил комиссию по «Экспертизе песен Александра Новикова». В автобиографическом романе «Записки уголовного барда» Новиков вспоминает, что суть «экспертизы» сводилась к следующему выводу: «Автор вышеупомянутых песен нуждается если не в психиатрической, то в тюремной изоляции наверняка». «Не гляди назад, не гляди, Просто имена переставь, Спят в твоих глазах, спят дожди, Ты не для меня их оставь…» Е. Клячкин, «Не гляди назад» Первым отражением «третьей волны» в мире эмигрантской русской песни явилась пластинка, напетая бывшим грузинским артистом Тбилисского театра имени Руставели Нугзаром Шария еще в 1972 году. Она называлась Songs of the soviet underground («Песни советского подполья»). О самом исполнителе говорилось в надписи на конверте: «Нугзар Шария – огромный грузин с заиндевевшей бородой и с гитарой под мышкой. Шария был известен как “советский Орсон Уэллс”* перед тем, как он решил сделать карьеру на Западе. Он начал сниматься в советских фильмах, когда ему еще не было и двадцати... В 1968 году у Шария был Пластинка Нугзара Шария конфликт с советской цензурой, после чего он подвергся репрессиям. Затем, когда ему удалось попасть в творческую поездку на Кубу, в Северную Африку и Францию, он решил остаться на Западе. Обосновался в Германии. Сотрудник грузинской редакции радио “Свобода” в Мюнхене. В Соединенные Штаты впервые прибыл в 1971 году». Через год после выхода пластинки парижская газета «Русская мысль» (от 22.11.1973) опубликовала большую рецензию Петра Курского «Песни Высоцкого уже в Америке». Заслуживает большого уважения и внимания пластинка с запрещенными советскими песнями, выпущенная фирмой «Коллектор рекордз». Пластинку эту напел талантливый грузинский актер Нугзар Шария, покинувший недавно СССР. Несомненным достоинством этой пластинки является качество записи. Будучи * Орсон Уэллс (George Orsen Welles, 1915–1985) – американский актер и режиссер. 134 Музыкальные диверсанты профессиональным актером, Нугзар Шария обладает замечательной дикцией, с одной стороны, и отличным знанием материала – с другой. А теперь о некоторых слабых местах пластинки. Прежде всего английский перевод, сработанный Мишей Алленом. Перевод хороший... но! Отдельные выражения и словосочетания, рожденные в «велиНугзар Шария (р. 1941). кую сталинскую эпоху» в трудовых лаКадр из фильма «Закон гор», 1964 герях, переданы не совсем точно. Скажем, слово «червонец» на лагерном жаргоне может означать «десять лет», так же как «четвертак» – это не 25 рублей, а срок заключения в двадцать пять лет. Хорошо было бы и в песне «Антисказка» дать подробное толкование многих выражений, употребляемых Высоцким. Дело в том, что «Лукоморье» – это не просто остроумная пародия на «Руслана и Людмилу», а острая социальная сатира на нынешнее советское общество, что поднимает «Антисказку» над другими песнями этого жанра. Расшифровать эзопов язык Высоцкого и объяснить значение каждого образа было бы крайне желательно, особенно для «загнивающих» в странах Запада. Скажем, непосвященному читателю или слушателю трудно понять без соответствующего комментария на английском языке, что тридцать три богатыря символизируют у Высоцкого торжество партийного хамства и мещанства, и забвение «высоких» революционных идеалов, за которые «кровь проливали». Замечателен, но непонятен иностранцам, как, впрочем, и многим русским эмигрантам, также и ученый-кот, наверняка член Союза советских писателей, и его «мемуары про татар» – уж не крымских ли, высланных «отцом всех народов» куда Макар телят не гонял?. Отсутствие такого комментария снижает «убойную силу» пластинки. Правда, надо отдать должное Мише Аллену – он пока первый и единственный энтузиаст среди русских эмигрантов, добившийся публикации переводов песен советских «бардов» в Северной Америке и более того – вместе с замечательной пластинкой. Одно замечание хотелось бы сделать и в отношении стиля исполнения песен. Совершенно не желаю умалять достоинств исполнителя – Нугзар Шария, безусловно, сделал большое и важное дело и сделал его талантливо и добросовестно. Однако, когда поется о тюрьмах и лагерях, осиплость вполне уместна, а красивость и поставленность голоса, на мой взгляд, «не монтируется». Тон, соответствующий содержанию своих песен, взял сам Высоцкий: о войне он поет сдержанно – но и с горечью, о тюрьмах и конвоирах – хрипло и с ненавистью, о Марине Влади – раздумно и тревожно. При этом голос его – лишь форма, наиболее подходящая к данному содержанию. К сожалению, не получилось этого у Нугзара Шарии – все песни исполняются им одинаково: красивым хорошо поставленным голосом профессионального певца, который хорошо питается и следит за цветом лица. Как сказал бы Станиславский: «Не верю!» Совсем последнее замечание – очевидно, в адрес составителя альбома Виктора Кабачника, честь и хвала которому за отлично проделанную работу. Но за каким чертом нужно было включать Евгения Клячкина? Напрасно рецензент сокрушался по поводу Клячкина. Композиция вполне укладывается в концепцию. Да и не могло быть иначе, ведь «худ- Глава 12. Артист 135 Виктор Кабачник (крайний справа). Первые годы в эмиграции. Фото из архива Вероники Штейн рук» проекта Виктор Эммануилович Кабачник был человеком понимающим. Оказавшись на Западе в 1972 году, он одним из первых сделал на радио «Свобода» программы о Булате Окуджаве и Александре Галиче. В свою очередь, Александр Аркадьевич посвятил ему и его супруге Галине «Песню исхода» и «Песенку-молитву». В середине шестидесятых Кабачник получил срок за фарцовку и даже стал героем советского документального фильма о любителях легкой наживы. Освободившись в 1968 году, снова оказался в поле зрения органов. Причем уже не МВД, а КГБ. Журналист Д. Борин в статье «Пасквилянты с псевдонимами: на мутной волне радиостанции “Свобода”» («Известия» от 06.05.1976) обличал бойкого юношу: «...Его снова потянуло на нечистоплотные дела. Под влиянием бывшего “борца” Галича Кабачник изменил направленность своей грязной деятельности: в компании отщепенцев он накапливал “багаж”, собирая по крохам все – непристойные анекдоты, скабрезные шуточки, гнусные истории. Теперь всю эту слюнявую грязь, разбавленную ненавистью и злобой к нашей стране, приправленную гарниром из хрестоматийных антисоветских катехизисов редакции “Свобода”, он выдает за достоверные зарисовки “недавнего москвича”... не уставая создавать на бумаге то, чего никогда не было и не могло быть в СССР». В США он оказался зимой 1972 года и буквально в течение полугода сумел не только создать целый блок ярких радиопередач, но и стать инициатором записи альбома лагерных песен Нугзара Шария, который, кстати, трудился в той же редакции. Из статьи «О свободах подлинных и мнимых» (И. Александров, «Правда» от 21.02.1976): ...О подлинном облике людей, именуемых на Западе «инакомыслящими», со всей очевидностью свидетельствует тот факт, что, оказавшись за рубежом, они поступают на службу в антисоветские центры, контролируемые империалистическими 136 Музыкальные диверсанты секретными службами. Так, Галич, Коржавин, Шария подвизаются в радиоцентре «Свобода» – одном из главных органов подрывной деятельности против СССР и других социалистических стран, а Штейн – в антисоветском издательстве «Посев», – все они содержатся на средства иностранной разведки... В богемных кругах Москвы, Ленинграда и Тбилиси, где артиста хорошо знали и помнили, пластинка произвела эффект ядерного взрыва. Одни восхищались и восторженно задирали кверху большой палец, другие осуждали и обвиняли в предательстве, но слушали и переписывали запретную песнь все без исключения. До рядовых меломанов запись доходила в десятой копии, потеряв в пути и качество звуОбложка книги ка, и даже имя исполнителя. Потому «Разведчики разоблачают». неудивительно, когда даже в век Ин(Политиздат, 1977) тернета удивленные посетители музыкальных сайтов, скачав раритет, пишут: «Слушал эти песни еще у отца на бобинах и никогда не знал, кто исполняет... Спасибо!» Взглянем и мы на трек-лист этой музыкальной «листовки»! Четыре песни Высоцкого («Корабли», «Антисказка», «Я не люблю», «Зека Васильев и Петров»), две – Алешковского («Товарищ Сталин», «Советская пасхальная»), одна – Клячкина и остальные – народные («Не печалься, любимая», «Колыма», «Приморили»). Если на пластинках первой и второй эмиграции обязательно как гром вслед за молнией появлялись запетые «Две гитары», «Бублички» и «Горигори», то на дисках музыкальных диверсантов семидесятых столь же неизменно будут возникать композиции Алешковского (без «Товарища Сталина» не обошлась, наверное, ни одна такая пластинка), Высоцкого (там было, где разгуляться) и некоторых их собратьев по гитаре и перу вроде Клячкина. Конечно же включались туда и сочинения безвестных мастеров – «Колыма» (это же бренд не хуже ГУЛАГа, а про «Ванинский порт» западным людям еще надо как-то разъяснить), «Не печалься, любимая!» (она же, как матерый уголовник, скрывалась за именами «Эшелон» и «Спецэтап»), «Приморили», «Таганка», «Постой, паровоз!»... К этим репертуарным совпадениям мы еще не развернемся. В начале 2000-х «Песни советского подполья» переиздали на лазерном диске, а сам артист стал все чаще наведываться на родину, в Грузию. Встречавшийся с ним в начале девяностых в Мюнхене, незадолго до переезда редакции радио «Свобода» в Прагу, журналист Дмитрий Добродеев вспоминал: Глава 12. Артист 137 «...ресторанчик ШухерКеллер. Нугзар – дородный двухметровый грузин, ярый антисоветчик и русофоб. Но он, смывшись в начале 1970-х, успел узнать в загранке и Орсона Уэллса, и Юла Бриннера, и Алешу Димитриевича. Это придает ему особый статус. Он берет гитару и напевает романсы. Забавляет эзотерическими намеками – мол, докНугзар Шария. Кадр из фильма тор Живаго у Пастернака так «Абесалом и Этери». 1968 назван потому, что он живой. Напоминает гостям, что был другом Гамсахурдиа... На стенах – фотографии Нугзара со съемок, тбилисские мотивы и даже грузин в буденовке – дед самого Нугзара. И тут же – автограф Гамсахурдиа. Нугзар готовится в Америку. Он не поедет в Прагу. Мучительно худеет – уже на двадцать кило. <...> В Америке он хочет открыть грузинский ресторан – в Майами. Его мечтам не суждено сбыться. Пятнадцать лет спустя Нугзар вернется на родину, немолодой, чтобы снять фильм о грузинских святых Нине и Кетеван. По заказу самого патриарха Илии Второго. Но кто реальный спонсор этого проекта? Мы этого не узнаем. Оно нам и не нужно...» Творческая карьера артиста сложилась на Западе если и не блестяще, то вполне удачно. Эмиграция явно не стала для Нугзара Спиридоновича потерянным временем. В интервью еженедельнику «“АиФ” – Тбилиси» (2005) он вспоминал: «Как-то в Москве мне подарили пластинку Алеши Димитриевича и Юла Бриннера. Позже, во Франции, я взял в руки гитару и спел в дуэте с Димитриевичем знакомый репертуар. С этого началась моя вокальная карьера. Спустя несколько лет Бриннер услышал, как я дублировал его на русском в “Великолепной семерке”, и потребовал, чтобы на следующий же день ему организовали встречу со мной, ведь сам Юл был русским, притом княжеского происхождения. Мы познакомились и начали работать вместе в театре и на телевидении. А знакомство с Дюком Эллингтоном стало новой страницей в моей жизни. Его племянник написал музыку к мюзиклу о Пушкине, а меня попросили написать либретто, лейтмотив и хоралы. За этим последовало музыкальное оформление спектакля “Дядя Ваня”, который поставил ведущий сегодня американский режиссер Майкл Николс в театре на Бродвее. Там же мы познакомились, и начали работать с греческой актрисой Иреной Папас... Больше всего мне довелось играть на немецкой сцене и в кино, за что и наградили званием народного артиста Германии. В 1998 году я ушел на пенсию и перебрался жить во Флориду». Глава 13. Культуртрегеры Глава 13. КУЛЬТУРТРЕГЕРЫ «Мы барды, менестрели, акыны и ашуги, Мы песнями взлетели, вздымая крылья-руки, Мы шансонье, мы зингеры, Мы скальды, миннезингеры, Мы песенки из сердца И для души поем…» Р. Фукс, «Памяти Вертинского» Стоит обратить внимание и на то, что в каждом подобном проекте песни, как правило, переводились на язык страны издания или как минимум на английский. Шария и вовсе перед каждой песней зачитывал на корявом английском ее краткий перевод. И неслучайно среди создателей альбома значится имя Миши Аллена. Для тех, кто в теме, имя его овеяно легендами. И вполне заслужено. Уроженец Литвы Михаил Юрьевич Каценеленбоген попал на Запад в годы нэпа. Обосновался в Канаде и взял фамилию попроще – Аллен. Его отец всю жизнь интересовался фольклором, занимался переводами литовских сказок и песен. Увлечение передалось по наследству. В годы Второй мировой молодой человек служил в армии. По долгу службы ему не раз доводилось бывать в лагерях, где содержались «остарбайтеры» и «Ди-Пи». По вечерам бывшие «осты» собирались около своих бараков и пели какие-то песни со знакомыми мотивами, но незнакомыми словами. Первый переводчик песен Высоцкого на английский коллекционер Миша Аллен (1911–2001) вместе со своим кумиром. Торонто, 11 апреля 1979. Фото из архива Марка Цыбульского 139 Магнитофонов тогда практически не было. Заинтригованный Миша принялся все тщательно заносить в тетради и собрал довольно внушительную коллекцию. Когда «рекорд-машины» стали доступны каждому, Аллен столь же истово принялся собирать магнитиздат. Уже в начале шестидесятых всеми правдами и неправдами он выискивает пленки с записями первых советских бардов. Он ценил и любил их всех: Окуджаву, Галича, Ножкина, но Высоцкий сразил его буквально наповал. С подачи Миши летом 1968 года в «Новом Русском слове» был напечатан первый материал о Высоцком. По незнанию издатели ошиблись с именем и назвали его Виктором, но тем не менее опубликовали несколько текстов, расшифрованных с фонограмм. Зимой 1970 года в приложении к газете «Глоб энд Мэйл» вышли четыре песни Владимира Высоцкого в английских переводах Миши Аллена. Ими стали ранние вещи поэта: «ЗеКа Васильев и Петров ЗеКа, «Уголовный кодекс», «Свой первый срок я выдержать не смог» и не принадлежащая Высоцкому «Рано утром проснешься...». Вслед за этим последовали десятки статей в русских эмигрантских и западных СМИ. В журнале «Тайм» (сентябрь 1970) выходит его статья «Музыка инакомыслия», где автор так объяснял западному читателю происходящее: Распространенная в России практика samizdat-а (само-издания) хорошо известна на Западе. Посредством самиздата русские бесконечно перепечатывают и нелегально распространяют произведения таких запрещенных русских писателей, как, например, Александр Солженицын. При всевозрастающей доступности магнитофонов другая практика, именуемая magnitizdat (издание с помощью магнитофона), становится даже более популярной, чем самиздат. С помощью магнитиздата артисты записывают песни, неприемлемые для официального распространения. Записи затем переходят из рук в руки со скоростью молнии, поскольку каждый делает копии для своих друзей. В отличие от самиздата, который запрещен, магнитиздат не был объявлен противозаконным... Все же... советские власти на деле вовсе не восхищены этой тенденцией. Недавно советскими таможенниками были конфискованы записи, приобретенные в России несколькими западными туристами. Правительство также попыталось отвлечь внимание народа от острых новых баллад с помощью переиздания на пластинках старых любимых песен, таких как дореволюционные цыганские напевы, которые до последнего времени осуждались как декадентские... В очерке «Советские трубадуры» («Русская мысль», декабрь 1971) Аллен копает еще глубже: ...Новое поколение бардов в своих сатирических балладах отражает полное цинизма отношение жителей России к образу своей жизни, к насаждаемой путем притеснений и преследований со стороны власти идеологии. Современный трубадур уже не удовлетворяется прямым контактом с аудиторией, будь то в небольшом кафе, на квартире у друзей во время вечеринки или просто в пивной, – нет, сын XX века, он использует современное средство техники – магнитофон. Не будет преувеличением сказать, что из всех достижений электроники, появившихся в советской России за последние двадцать лет, самое большое влияние 140 Музыкальные диверсанты на жизнь интеллигенции и студенчества оказал именно он – магнитофон. Он позволил расширить аудиторию до невероятных размеров и сделать достоянием масс те произведения, которые в рукописях доходили лишь до незначительного числа читателей. Ленты легко переписать, и этот способ размножения позволяет успешно избегать цензуры, которая была бы обязательна при изготовлении граммофонных пластинок. Магнитофонные ленты позволяют заглянуть в советскую действительность гораздо глубже и увидеть многое из того, что тщательно и успешно скрывается в официально поощряемом советском искусстве и прессе. Песни, записанные на магнитофонных лентах, доносят до нас живые голоса с самого «дна» советской жизни. В них поется о тиранической бюрократии, которая заставляет советских людей возвеличивать предавших их вождей и клясться в верности идеям, в которые они не верят. <...> Новое поколение трубадуров разоблачает миф о «новом» советском человеке очень эффективно. Поэтому они и навлекают на себя гнев «вышестоящих инстанций». Узник – этот образ был всегда дорог русскому сердцу. Вне зависимости от совершенного преступления, заключенный вызывал сострадание. Это отношение не изменилось и после падения царизма. Ярким доказательством тому является популярность записанных на магнитофонные ленты песен целой плеяды поэтов, никогда не печатавшихся и никоим образом не одобряемых властью. Художественное достоинство этих произведений иногда невелико. Но не это главное. Значение этих песен – в их искренности и подлинности, как документов, отражающих самые сокровенные чувства советской молодежи. «Запрещенные песни» охватывают огромный круг тем, которые традиционно считаются табу для советского искусства. Здесь затрагиваются такие проблемы, как тяготение народа к религии, отвращение простого человека к вездесущим доносчикам-кагэбистам, спекуляция, семейная жизнь руководящих кругов советского общества и, наконец, – всепроникающая отрава ханжества и лицемерия. В этих песнях проводится четкая граница между патриотизмом, истинной любовью к России, с одной стороны, и тошнотворной рекламой идеологии, оправдывающей существование отвратительного режима, – с другой. ...«Руководящие инстанции» не упускают случая, чтобы периодически атаковать подпольных издателей и авторов, будь то Солженицын или очередной поэт«бард», записывающий свои произведения на магнитофоне. Так, например, в прошлом году был приговорен к заключению некий Макаренко* по обвинению в «паразитизме и антиобщественном поведении». Среди инкриминируемых ему поступков было приглашение певцов-трубадуров А. Галича и В. Высоцкого на выступление в Академгородок – закрытый поселок для элиты советской науки. Макаренко был заведующим клубом – или кафе – в Академгородке, в обязанности которого входила организация подобного рода развлечений для проживающих в поселке ученых и членов их семей. И тем не менее сегодняшняя советская цензура не в силах прекратить распространение песен трубадуров, не в состоянии оторвать их от народа. ...Самым плодотворным и самым популярным – безусловно – является Владимир Высоцкий. У него теперь в Советском Союзе самое большое число почитате* Директор картинной галереи Дома ученых Сибирского отделения Академии наук СССР в Новосибирске Михаил Макаренко (1931–2007) был арестован в сентябре 1970 и приговорен к восьми годам колонии строгого режима с конфискацией имущества. Два тома его уголовного дела (из пятнадцати) были посвящены Галичу. В 1978 году освободился и уехал в США. Глава 13. Культуртрегеры 141 лей во всех слоях студенчества и интеллигенции. Поэт «отбыл» свой положенный срок в трудовых советских лагерях*, когда был еще юношей. Освобожденный в период хрущевской «оттепели», вернулся в Москву и работал в знаменитом Театре на Таганке, где выступает и по сей день. Если поискать хорошенько, можно наверняка найти магнитофонные пленки с песнями Высоцкого и в «приличных» домах высокопоставленных советских и партийных работников. ...Они разные, современные советские трубадуры. Но всех их объединяет одно: их сатира горька, как груба и горька сама правда. В апреле 1979 года, когда Высоцкий гастролировал в Торонто, состоялась теплая встреча поэта со своим первым переводчиком. «Он произвел на меня исключительно хорошее впечатление – очень порядочный, очень скромный. И очень больной, – вспоминал Миша Аллен [29] в интервью Марку Цыбульскому. – Чувствовалось, что ему было нехорошо. Мы поговорили о его стихах, о переводах. Он надписал для меня буклет “Владимир Высоцкий”, выпущенный в Москве. Потом мы сфотографировались вместе. Я спросил, можно ли это фото опубликовать. Он ответил, что после его смерти можно будет опубликовать всё. Я сказал, что он оставляет мне не много шансов, поскольку я старше на двадцать пять лет. На это он заметил: “Поэты в России долго не живут”...» Как дань памяти, в 1987 году Мишей была выпущена кассета «Стихи и песни Владимира Высоцкого», где его переводы читал американский актер, а потом эта же песня звучала в авторском исполнении. Вот такой уникальный и фанатично преданный русской песне человек выступил одним из создателей альбома Нугзара Шария «Песни советского подполья», содействовал Миша и подбору песен для дебютного диска бывшего одессита Алика Ошмянского. Усилия Миши Аллена по пропаганде «запрещенной песни» сделали свое дело. Примерно в тот же период в США вышло сразу две пластинки с аршинными буквами на обложках Underground soviet ballads. На первой (выдержавшей, Американская пластинка судя по различному оформБулата Окуджавы. 1968 лению) два или три переиздания) эти самые подпольные «бэлладс» пел Булат Окуджава. Его портрет сопровождала фотография статьи из «Нью-Йорк таймс» за 1966 год, * Автор отправляет Высоцкого в лагерь, где тот никогда не был по незнанию или из желания немного попугать западного читателя. В предисловии к первой книге Галича, вышедшей на Западе в 1969 году, также утверждалось, что он побывал в тюрьме. 142 Музыкальные диверсанты смысл которой сводился к следующему: советская молодежь давно обращается к властям с просьбой разрешить авторскую песню, но натыкается на непонимание и отказы. Но благодаря американской фирме АRFA голос popular balladeer теперь звучит в полную силу. Второй диск принадлежал Владимиру Высоцкому, хотя из-за недостатка информации и неважного качества туда «заплыла» песня Галича «Облака». В короткой заметке говорилось: Американская пластинка «...Песни Высоцкого невероВладимира Высоцкого. 1972 ятно популярны. Они широко распространены на магнитных лентах. Все усилия агентов КГБ конфисковать эти пленки сводятся на нет фанатами певца, которые решительно настроены продолжать записывать и распространять его песни. ...Высоцкий поет о сталинских лагерях смерти, о любви и дружбе и чести. Но самое главное то, что его песни правдивы...» (Интересная деталь: на конверте этой пластинки, хранящейся в Музее Высоцкого, абзац про КГБ аккуратно вырезан бритвой). Издание «запрещенных в СССР» исполнителей становится прибыльным бизнесом. Зачем искать артиста, платить за аренду студии, аранжировки и права, если можно переписать все с контрабандных пленок и вложиться только в тираж и нехитрый дизайн? В 1971 году на волнах радио «Свобода» в эфир выходит программа «Они поют под струнный звон». В дебютном выпуске Галина Зотова сообщила: «Мы недавно начали новую серию передач, передач-песен. Редко исполнявшиеся публично, записанные на магнитофонные ленты, они обошли страну. Тексты их, размноженные на машинке, ходят по рукам. Эти песни популярны в народе. Несмотря на это, в эфире вы их вряд ли услышите. Мы решили их поэтому для вас передавать. Хочу добавить, что все эти песни мы передаем без ведома и согласия их авторов и исполнителей. Стандартное вступление к нашей этой новой серии “Они поют под струнный звон” исполняет Юлий Ким. Юлий Ким – поэт. Его стихотворения не раз были помещены на страницах печати. Вы, вероятно, их читали. Ким – геолог. Он один из молодых в плеяде поэтов, поющих свои вещи под аккомпанемент гитары. Он прекрасно исполняет и свои, и чужие песни. Тематика у Кима самая разнообразная. Очень много поет он о молодежи, школьниках, студентах. Сегодня я хочу предложить вам прослушать его песню, которая называется “Мешает жить Париж”. Глава 13. Культуртрегеры Ты что, мой друг, свистишь? Мешает жить Париж? Ты посмотри, вокруг тебя тайга. 143 Подбрось-ка дров в огонь, Послушай, дорогой, Он там, а ты у черта на рогах...» Здесь ведущая допустила обычную для того времени ошибку – приписала авторство и исполнение другому. Песенку «Про Париж» написал не Юлий Ким, а Юрий Кукин во время работы вместе с Глебом Горбовским в геологических экспедициях. По причине никудышного качества записей и отсутствия официальной информации о менестрелях из-за железного занавеса такие оплошности случались сплошь и рядом. Иногда они выходили боком (как с Владимиром Высоцким, на счет которого журналист «Советской России» отнес песни из репертуара Аркадия Северного!), а порой и наоборот – спасали от расправы. Патриарх жанра Александр Городницкий [30] в мемуарах «И вблизи и вдали» с улыбкой реконструировал события далекого прошлого: «...Вспоминается история, произошедшая со мной в начале 1977 года на борту научно-исследовательского судна “Академик Курчатов”, пересекавшего Атлантический океан. Мне в каюту неожиданно позвонил начальник радиостанции и сказал: “Ну-ка иди скорей в радиорубку – тебя Би-би-си передает...” Не слишком обрадовавшись этой новости, я все же пошел в радиорубку, а когда вошел, то увидел, что там уже сидят капитан, первый помощник и еще один член экспедиции “в штатском”, которого в команде называли “Федя – лохматое ухо”. Из динамика несся мой голос, поющий песню. Все присутствующие обратили на меня свои участливые взоры – так смотрят на дорогого покойника. Сесть никто не предложил. Наконец песня кончилась, и диктор Британского радио произнес: “Мы закончили очередную передачу из цикла “Русский магнитофониздат”: поэты-певцы, не признаваемые советским правительством...” Взгляд первого помощника, устремленный на меня, приобрел стальную жесткость и непримиримость. “Перед вами только что прозвучала, – продолжал диктор, – песня Юрия Визбора “Чистые пруды” в исполнении автора...” “Ну что, слышали?” – сказал я присутствующим и ушел». Но вернемся ненадолго в студию радио «Свобода». Ведущая программы о бардах Галина Николаевна Зотова и сама хорошо пела. Частенько на «свободных» волнах можно было услышать в ее исполнении переделки на мотивы известных песен (прием знакомый, не правда ли?): Ехали на тройке с бубенцами, Вдруг колеса отскочили прочь, Долго торговались с кузнецами, Обещали парни нам помочь. Ехали на тройке члены тройки, Чтоб невинным что-нибудь пришить, Как сказал Ляксей Максимыч Горький, Не сдаешься – значит задушить! Рублями длинными, им заплатили мы, И наша тройка снова мчится вдаль, Колеса крутятся, в мозгах распутица, Но нам рублей растраченных не жаль. Годами длинными им заплатили мы, Как буря, тройка пронеслась, Но благородные суды народные, Как прежде тройки, вновь сажают нас. 144 Музыкальные диверсанты Израильская пластинка «Неизданные песни русских бардов». 1975 С приходом в редакцию Галича программу Зотовой прикрыли, справедливо посчитав, что личное присутствие «символа магнитиздата» вполне утолит культурный голод. Интерес слушателей к живому слову был достаточно велик, и его по мере сил старались удовлетворять. В 1975 году в Израиле меломанам предлагаются «Неизданные песни русских бардов» [31]: «Современные русские барды – удивительнейшее и вместе с тем закономерное явление советской действительности. Песни их, прорвавшиеся сквозь самый совершенный в мире аппарат удушения общественной мысли, сквозь дурман массового оболванивания и демагогии, несут в себе мысли чувства, будоражащие сердца и умы. Александр Галич, Булат Окуджава, Юлий Ким, Владимир Высоцкий, Юрий Кукин, Евгений Клячкин, Юрий Визбор, Александр Дулов, Александр Городницкий, Юзеф Олешковский (орфография сохранена. – М. К.). Официально непризнанные, часто старательно замалчиваемые, исполняемые чаще всего где-нибудь на дому, их песни пользуются огромной популярностью в Советском Союзе. Став одной из ветвей “самиздата”, они распространяются в бесчисленных магнитных записях...» Двумя годами позже в Париже, не где-нибудь, а в издательстве «ИМКАпресс», издается уже не пластинка, а целых 30 кассет и трехтомник «Песни русских бардов»: «Три маленьких сборничка – тексты песен с тридцати имеющихся в распоряжении издательства кассет современных русских, можно сказать, бардов, а можно и шансонье, трубадуров, разве что “барды” – более обрусевшее слово. Придирчивый эстет мог бы вздохнуть по поводу поверхностности и эпигонства бардов второго, третьего и n-го разряда по поводу разрыва между ними и такими настоящими поэтами, как Окуджава, Галич, Ким, Высоцкий (парадоксально выигрывающий в чтении – даже не любитель его песен обнаруживает стихийную изобретательность его Глава 13. Культуртрегеры 145 поэтики). Но издание не задумано как антология, как лучшее из лучшего, оно верно и объективно отражает картину того, что поют сейчас в России. И кто поет сейчас в России. Каждый – особенно каждый юный – читатель сам разберется, что ему нравится, что он сам запоет, зная теперь точный текст и подыгрывая себе на гитаре, или подпоет одной из подобных же кассет. Кажется, особенно полезно будет это издание для “эмигрантских детей”: даже у бардов малого калибра они найдут сегодняшний, живой, иногда забористый, насыщенный уличным жаргоном русский язык. Одно обидно: кассетные барды полностью отождествлены с текстами, которые они поют. Только одному Хлебникову повезло: над песней Евгений Бачурина “Как по речке по Ирану” написано: “стихотворение Велимира Хлебникова” (вероятно, эти слова взяты прямо с пленки, все остальные песни Бачурина – на его собственные тексты). Но Бертольт Брехт и Иосиф Бродский, Борис Слуцкий и Андрей Вознесенский, прелестный детский поэт Эдуард Успенский и совершенно офольклоренный Юрий Алешковский (и снова орфография сохранена. – М. К.) – вот первые попавшиеся имена не удостоенных упоминания авторов текстов. Даже “Очи черные” и “Утро туманное, утро седое” попали в песни Высоцкого, раз уж он их спел и записал. Конечно, не всегда легко установить реальное авторство некоторых песен, но стоило, во-первых, сделать это во всех поддающихся определению случаях, во-вторых, поместить хотя бы краткое издательское примечание о том, что наличие песен на кассетах того или иного барда не всегда означает авторство текстов. К слову, об авторстве двух песен, то признаваемых за лагерный фольклор, то оспариваемых разными авторами. Уже упомянутому Алешковскому принадлежит написанная в начале 1960-х годов песня “Товарищ Сталин, вы большой ученый”. Знаменитая песня “Стою я раз на стреме” сочинена в 1946 году ленинградским филологом-германистом Ахиллом Левинтоном, который в тот момент отнюдь не предполагал, что и ему придется скитаться по тюрьмам, но вскоре получил свои двадцать пять (свидетель обвинения – провокатор Север Гансовский). Обе песни, войдя в фольклор, обросли многочисленными вариантами, не всегда совпадающими с изначальным текстом». Конечно, наши советские барды никакими «диверсантами» не являлись, но их песни, изданные на Западе эмигрантами, на пластинках с совсем несоветскими названиями обретали, согласитесь, иной смысл. Этот реэкспорт заставлял искать подтекст даже во вполне безобидных текстах. И видеть скрытые символы там, где их, может, и нет. Портрет Булата Окуджавы на титульном листе книги стихов издательства «Посев». 1971. Художник Я. Трушнович 146 Музыкальные диверсанты Но участники холодной войны с той стороны баррикад делали свою работу и старательно искали подрывные мотивы во всем. Например, казалось бы, вполне лояльного режиму и признанного Окуджаву, воспевшего «Комиссаров в пыльных шлемах», издавали в семидесятых в таком одиозном издательстве, как «Посев». Чего добивались инициаторы подобных акций? Создать еще одного Солженицына или Галича? Столкнуть поэта лбом с властью и потом переманить на свою сторону? Может, и так... А скорее всего, тонко чувствующие конъюнктуру эмигранты просто искали возможность необременительного заработка на известных именах. Ведь ничто не привлекает так сильно, как запреты. Все «подпольное», «замалчиваемое», «урезанное цензурой» тут же разжигало любопытство и окутывалось привлекательным флером недоступности и тайны... Справедливости ради замечу, что, по свидетельству коллекционера Владимира Ковнера, в первых записях Окуджавы (которые относятся к 1959 году) звучала не только лирика, но и, например, старинная тюремная песня «Течет реченька». Да и в целом ранние песни Окуджавы («А мы швейцару...», «Девочка плачет», «На Тверском бульваре») были явлением совершенно необычным для того времени. Недаром секретарь ЦК комсомола С. Павлов заявил в 1961 году: «...что касается Булата Окуджавы и иже с ним, то уж таким сподручнее делить свои лавры с такими специалистами будуарного репертуара, как Петр Лещенко». Советская политика запретов и репрессий невольно способствовала созданию целой плеяды звезд и раскрученных брендов: Пастернак и «Доктор Живаго», Солженицын и ГУЛАГ, Сталин и Siberia, Толстой и tsigane были (да и остаются) известны каждому без перевода. Грамотный продюсер всегда найдет применение таким раскрученным в массовом сознании образам. Стоило вспыхнуть грандиозному скандалу с вручением Нобелевской премии Борису Пастернаку и запретом его романа в СССР, как он стремительно (в рамках спецоперации ЦРУ) был опубликован по-русски на Западе, а вскоре экранизирован. Песня Лары и другие мелодии кинофильма лет двадцать кочевали потом с пластинки на пластинку. Когда десять лет спустя история повторилась, оборотиОбложка пластинки с саунд-треком стым парням оставалось лишь не из фильма Д. Лина «Доктор Живаго». мешкать и ловить момент. 1965 Глава 14. GULAG SONG «Крутится японская кассета: “Все пройдет, мой друг, не унывай!” – Ломкий тенорок с чудным акцентом Мне поет про Туруханский край…» В. Емелин, «Поют эмигранты» Враг государства Зимой 1974 года писатель и диссидент Александр Исаевич Солженицын был выслан из СССР. Формальным поводом стала публикация во французском издательстве «ИМКА-пресс» в 1973 году его романа «Архипелаг ГУЛАГ». Этому предшествовал целый ряд важных событий. Активность писателя давно мешала властям. Еще в конце шестидесятых, ознакомившись с рукописью «Ракового корпуса», КГБ было поручено устранить дерзкого автора. Одному из агентов действительно удалось отравить Солженицына, но он чудом выжил, покрывшись, по собственным воспоминаниям, устрашаюРусский писатель, щими, размером с блюдце, нарывами. лауреат Нобелевской Резонанс от его деятельности был слишпремии Александр Исаевич ком высок. В условиях декларируемой миру Солженицын ( 1918–2008) политики разрядки советские старцы не могли быть столь прямолинейными и вынуждены были решать вопрос иными, более цивилизованными, способами. Из записки председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова от 17 июля 1973 года: ...Проводя работу по антисоветскому воздействию на лиц из своего окружения, Солженицын установил и расширяет с этой целью контакты в различных городах страны. Его единомышленники выявлены в Крымской области, Рязани, Тамбове, Новочеркасске и в других городах. Особый интерес представляют знакомые Солженицына в Ленинграде, среди которых стоящий на антимарксистских позициях доктор филологических наук Эткинд Е. Г., автор провокационного так называемого 148 Музыкальные диверсанты «Письма Бродского в ЦК КПСС»; пенсионер Самутин Л. А., отбывавший наказание за службу в Русской освободительной армии предателя Власова в качестве начальника культчасти воинской бригады; пенсионерка Воронянская Е. Д.; преподаватель музыки Иванова Е. В. и другие. Все они активно поддерживают Солженицына, разделяют его враждебные взгляды, размножают и хранят его сочинения. ...Антисоветская сущность поведения Солженицына отчетливо прослеживается и в его литературном творчестве. Все задуманные и частично готовые сочинения... рассчитаны на развенчание идей Великой Октябрьской революции, дискредитацию истории советского государства, инспирирование антиобщественных акций. «Апофеозом» своих враждебных сочинений Солженицын рассматривает законченный роман «Архипелаг ГУЛАГ», который, по словам его единомышленников, призван показать советской и зарубежной общественности «кровавое истребление народа, страдания миллионов, потаенную скрытую каторжную жизнь доброй половины русского народа за полвека правления коммунистов». Сам Солженицын считает, что «Архипелаг» «...вещь убийственная, это такая убойная вещь!»* В августе 1973 года, не выдержав многодневного допроса в Ленинградском УКГБ, упомянутая выше 70-летняя Елизавета Воронянская выдала место, где хранится экземпляр романа «Архипелаг ГУЛАГ». Вскоре после случившегося она покончила с собой. Но рукопись сумели переправить на Запад. Все мировые средства массовой информации освещают события вокруг писателя и готовящейся публикации его произведения. На заседании Политбюро вспыхивает горячая дискуссия: что делать с Солженицыным, арестовать или выслать из страны? Постановление секретариата ЦК КПСС «О разоблачении антисоветской кампании буржуазной пропаганды в связи с выходом книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» (Ст-108/4с 4 января 1974 г.) [44] Директор издательства ИМКА-Пресс Иван Морозов с макетом книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». 1973 * Публикуется по книге «Кремлевский самосуд». Глава 14. Gulag song 149 Совершенно секретно 1. Утвердить текст телеграммы совпослам. 2. Опубликовать в «Правде», в «Литературной газете» статьи, раскрывающие антисоветскую, антисоциалистическую суть злостных писаний Солженицына, подлинные цели пропагандистской шумихи вокруг Солженицына, поднятой на Западе. 3. Поручить ТАСС, АПН, Гостелерадио СССР в оперативном порядке распространить материалы, в которых показать подлинные политические цели враждебных делу мира и социализма писаний и деятельности Солженицына, а также раскрыть суть антисоветской кампании, направленной против успехов внешней политики СССР и деятельности, направленной на разрядку международной напряженности. 4. ВААП изучить вопрос о возможности применения правовых санкций против нарушения Солженицыным норм советского законодательства и доложить ЦК КПСС по этому вопросу. 5. Средствам массовой пропаганды и информации активизировать работу по разоблачению антинародной сущности буржуазной демократии, расизма, аморализма буржуазной культуры, в особенности буржуазного диктата по отношению к деятелям демократической культуры. Секретарь ЦК М. Суслов Десять дней спустя, 14 января 1974 года, в «Правде» выходит статья И. Соловьева «Путь предательства»: ...В последние дни буржуазная печать развернула антисоветскую шумиху в связи с публикацией на Западе очередного клеветнического сочинения А. Солженицына под названием «Архипелаг ГУЛАГ». На поверхности грязного потока антикоммунистической пропаганды вновь появилось имя отщепенца, который уже много лет сотрудничает с враждебными советскому народу зарубежными издательствами и органами печати, включая белоэмигрантские... Книга «Архипелаг ГУЛАГ» явно рассчитана на то, чтобы одурачить и обмануть доверчивых людей всевозможными измышлениями о Советском Союзе. Автор этого сочинения буквально задыхается от патологической ненависти к стране, где он родился и вырос, к социалистическому строю, к советским людям. Книгу эту, замаскированную под документальность, можно было бы назвать плодом больного воображения, если бы она не была начинена циничной фальсификацией, состряпанной в угоду силам империалистической реакции...* Плотину прорвало. В СССР не было органа печати, где бы не появилась обличительная статья под громкими заголовками: «Дадим отпор литературному власовцу», «Презрение и гнев», «Докатился до края», «По какой России плачет Солженицын»... * Публикуется по книге «Слово пробивает себе дорогу». 150 Музыкальные диверсанты Мозги людям прополоскали на совесть. Что ни день публиковались обращения «рядовых граждан»: «Сегодня, когда весь советский народ трудится над претворением в жизнь грандиозных планов коммунистического строительства, намеченных ХХIV съездом КПСС, когда все мы полны решимости с честью выполнить задания девятой пятилетки, клеветнические, антинародные действия Солженицына не могут не возмущать каждого честного советского человека. Будучи гражданином СССР, он стал идеологическим врагом нашей страны и своими измышлениями порочит нашу действительность. Эти действия Солженицына, его книга, полная злобной клеветы на советский строй, на людей, которые проливали кровь за свободу нашей Родины, за ее сегодняшние прекрасные, мирные будни, ставят его вне советского общества. Я, как и все рабочие завода “Динамо” им. С. М. Кирова, одобряю Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына советского гражданства и выдворении его за пределы СССР». В. Телегин, мастер 2-го машинного цеха завода «Динамо» им. С. М. Кирова, Герой Социалистического Труда В конце января 1974 года на улице Горького, в помещении выставочного зала Московского Союза художников (ныне 1-я Тверская-Ямская, 20), прямо в окне на всеобщее обозрение был вывешен огромный, чуть не в два метра, плакат работы Кукрыникса Бориса Ефимова, на котором гротескные капиталисты тащили, как хоругвь, сочащуюся ядом книгу «Сочинений Солженицына», и при этом всячески лаяли на «страну советскую». В изобретательности по части подлостей комитетчикам не откажешь: живший неподалеку от «витрины художника» Солженицын (ул. Горького, 12, стр. 8) частенько проходил мимо этой «выставки» одной картины. Кстати, в этой квартире писатель и был арестован перед высылкой из страны. А ныне там планируется создать музей. Фрагмент статьи из «Литературной газеты». 20.02.1974 151 Глава 14. Gulag song «Глас народа» Нашли свое отражение громкие события 1974 года даже в фольклоре: Не шуми ты, чисто поле, Свежею пшеницею. В конце семидесятых подпольный автор-исполнитель блатных песен Евгений Абдрахманов (его песни «Книжный бум» и «Привычки» исполнял также Аркадий Северный) вместе с ансамблем «Братья Жемчужные» записал очередной магнитоальбом. Вслед за классическим для подобного жанра произведением «Весна гуляет по бульвару, / Весна раскручивает кровь, / А я иду к пивному бару, / И мне до лампочки любовь. . .» слушатели неожиданно услышали мелодию гимна императорской России «Боже, царя храни!», за которой под разухабистый аккомпанемент понеслось: Пишет Саня Солженицын Свои были-небылицы. Урожай пером снимает С ядовитого куста. Всей деревней мы читаем Повесть Солженицына! Е. Абдрахманов на записи концерта с «Братьями Жемчужными». 1979. В 2012 году в интервью Павлу Столбову бард заявил, что и сегодня не изменил своего мнения о Солженицыне. Полная версия его песни представлена на CD Чем болтаться за границей – Лучше дома застрелиться, Или снова по этапу В отдаленные места. История же имела продолжение. В марте 1980 года на очередной записи песен в Ленинграде между Аркадием Северным и Николаем Резановым (создателем ансамбля «Братья Жемчужные») произошел следующий диалог: Н. Р.: Недавно к нам на гастроли заезжал залетный фраер Женя Абдрахманов. А. С.: Ой! Какой залетный! Н. Р.: Как таких только Москва держит, Аркаша? А. С.: Я тоже думаю... Н. Р.: Но он хороший парень, как ты считаешь? А. С.: Что вы говорите... Ну, у него иногда есть хорошие песни. Н. Р.: Но он Солженицына ругает, ты знаешь? А. С.: Что вы говорите? Тогда в тиски его нужно. Н. Р.: Мы сразу потеряли к нему уважение. 152 Музыкальные диверсанты А. С.: Ну, это уже... Так сказать, э... личное мнение... А вообще-то я не знаю... Я с ним еще не встречался, но если он мне тоже сделает подлость, то я-то точно его в тиски сделаю. Н. Р.: Но тем не менее мы споем его песню. А. С.: Да. Н. Р.: Песня хорошая, у него много удачных песен есть. А. С.: Есть, да, «Бум» и вот «Последний бросок». К своему «последнему броску» на Запад готовился и Солженицын. 12 февраля 1974 года писателя арестовали и доставили в Лефортовскую тюрьму, где предъявили обвинение в измене Родине (ст. 64 УК РСФСР). 13 февраля заместитель генерального прокурора СССР Маляров зачитал арестованному указ о лишении его советского гражданства. В тот же день, под чужим именем посадив на рейс, писателя в сопровождении восьми сотрудников КГБ доставили во Франкфурт-на-Майне. У трапа ему раскрыл объятья нобелевский лауреат Генрих Бёлль: «Герр Солженицын, я рад приветствовать вас в свободном мире!» Видимо, этот момент стал известен советским гражданам, потому что чуть ли не на следующий день по стране стала гулять частушка: Самолет в Москве взлетает, Солженицын в нем сидит. «Вот-те нате, хер в томате», – Бёлль, встречая, говорит. Первое время изгнанник жил в доме у немецкого коллеги. Когда же к нему прибыла семья, они перебрались в Цюрих. Шумиха вокруг писателя и его главной книги не ослабевала долгие месяцы. И грех было ситуацией не воспользоваться. Александр Солженицын в Осло. 26 февраля 1974 года Глава 14. Gulag song 153 Опасная пластинка Осенью 1974 года увидела свет пластинка Gulag Song («Песня ГУЛАГА»). Все одиннадцать композиций исполнил некто Слава Вольный. На лицевой стороне были изображены утопающие в снегах лагерные вышки в колючей проволоке. В центре пейзажа не парила, а низко, как тяжелый бомбардировщик к цели, летела надпись с узнаваемой аббревиатурой – GULAG. Но самое интересное таилось на заднике – фотография А. И. Солженицына с припиской: «Самый известный советский заключенный». Данный факт тут же породил слухи о причастности самого нобелевского лауреата или его покровителей к этой пластинке. Поговаривали даже, что она являлась официальным саундтреком к роману «Архипелаг ГУЛАГ». Косвенно подтверждали догадки и развернутая аннотация некоего Йоахима Зондерхоффа на обложке: ...С 1939 года ведется сбор отчетов, доказательств и данных о судьбах, собираются цифровые показатели, составляется документация. Имеются точные данные о месторасположении и постоянных почтовых адресах 253 лагерей, о других лагерях известно лишь их приблизительное географическое месторасположение. Когда была издана книга Александра Солженицына “Архипелаг ГУЛАГ”, автор был выслан из страны как клеветник и антисоветский агитатор. Описание будних дней, которые должны были выносить более чем один миллион людей, является ужасающим итогом страшного прошлого, который подводит Солженицын. Лагеря принудительного труда (сегодня они называются исправительными трудовыми колониями) наряду с психиатрическими больницами и ссылками являются наиболее страшными из возможных наказаний в СССР. ...Со времен Сталина ничего не изменилось, функционирует тоталитарная советская система, при основе которой Ленин клялся “очистить русскую землю от всех паразитов”. Доказательством тому служит тот факт, что к таким “паразитам” причисляется прежде всего такой интеллигент, как 33-летний писатель Юрий Галансков, который в политическо-литературной подпольной газете “Феникс” назвал Россию “государствомказармой, в которой свободно вести себя могут лишь пальцы ног в сапоге”. По оценкам Международного комитета по защите прав человека, при правлении Сталина в лагерях умерло 12 млн человек – заключенные, представлявшие собой дешевую рабочую силу, которую можно было использовать как угодно. <...> Масштабы террора сегодня не меньше. Иначе не было бы Сахарова, Солженицына, Амальрика или Синявского, не было бы рассказов, описаний, документов, 154 Музыкальные диверсанты Глава 14. Gulag song 155 Всего было одиннадцать композиций. Однако в СССР альбом распространялся в урезанной версии, где было только десять вещей. Все дело в том, что в песне «Красная конница»* звучал переделанный С. Вольным текст, с резким антисоветским содержанием, и люди просто боялись ее тиражировать. И было из-за чего: Там вдали за рекой побелел небосвод, В небе ясном заря загорает, Сотни старых бойцов из буденовских войск В лагерях до сих пор загнивает... Я не буду молчать, нужно правду сказать, Если сердце огнем обжигает, Заключенных судьба в темноте залегла И потомство страны исчезает. Я немало сидел, Волос весь побелел, Научился читать их законы, Мне повсюду везло, изучив ремесло, Власть у тех, кто там носит погоны... не было бы данных песен из лагерей. Нам неизвестно, кто написал слова, кто сочинил мелодии, нам неизвестны условия, при которых они появились. Мы знаем лишь то, что эти песни пелись в период между 1938 и 1972 годами. Песни, в которых, кажется, текст не подходит к мелодии, а мелодия – к тексту, песни, появившиеся на свет от отчаяния и смирения. Песни из русских лагерей принудительного труда, в которых хотели сломить физическую и психологическую основу, где выжимали последние силы из людей. Песни, которые высказывают свое “однако” в сознании и которые призваны таким образом спасти души». Та же ситуация и с обложкой диска. Ввезти в страну его было практически невозможно из-за портрета Солженицына и аршинных английских букв – Gulag Song. Тогда конверт рвали, подменяли его на безобидную обложку из-под Мирей Матье или Карела Гота, но ухитрялись протащить раритет через границу. Удавалось не всем. Коллекционер Игорь Шалыгин утверждает, что некий врач (назовем его Сергей Р.), член олимпийской сборной СССР, возвращался в феврале 1976 года из Австрии с зимней Олимпиады в Инсбруке. В музыкальном магазине он приобрел опасную новинку, но особенно прятать ее не стал. Кто будет обыскивать багаж спортсменов? Тем более что наши ребята выступили отлично – с огромным отрывом заняли первое место в медальном зачете. Однако Р. жестоко просчитался. Таможенник в Шереметьеве попросил его открыть чемодан и через несколько мгновений, брезгливо, словно дохлую крысу, вытянул за край крамольную пластинку. «Толпа как хором ахнет...» * Н. Кооль утверждал, что сочинил текст «Красной конницы» в 1924 году, опираясь на каторжанскую Подборка действительно строго соответствовала тематике: «Эшелон» (уже знакомый нам по пластинке Нугзара Шария под именем «Не печалься, любимая»), «Товарищ Сталин» (Юза Алешковского. Ну, про это можно было даже и не писать), «За туманом» и «Париж» (обе – Юрия Кукина), «Нынче все срока закончены», «Все позади...» (обе – Высоцкого), старинный романс на стихи Апухтина «Пара гнедых», а также народные – «Часовой», «Приморили», «Дайте ходу пароходу». песню «Лишь только в Сибири займется заря...». Однако сегодня известно, что ее основой стала казачья баллада времен Русско-японской войны 1904–1905 гг.: «За рекой Ляохэ загорались огни, /Грозно пушки в ночи грохотали, /Сотни храбрых орлов, /Из казачьих полков, /На Инкоу в набег поскакали…» В этом нет ничего удивительного, вплоть до конца 1920-х многие старые песни подвергались переделке и пелись на новый лад. Так, шлягер В. Сабинина «Оружьем на солнце сверкая» превратился в «Да здравствует Первое мая!»; Гимн Добровольческой армии «Смело мы в бой пойдём за Русь Святую…» трансформировался в «Смело мы в бой пойдем за власть советов…», а полковой марш «Из Румынии походом шел Дроздовский славный полк…» (сл. П. Баторина) большевики пели «По долинам и по взгорьям, /Шла дивизия вперед, /Чтобы с боем взять Приморье, /Белой армии оплот…». Подробнее см. В. Шамбаров «Песни царской России, плененные большевиками». В 1974–1975 гг. о выходе пластинки Славы Вольного часто писали в немецкой прессе 156 Музыкальные диверсанты ...Прошмонали до самых гланд, вывернули наизнанку и потрясли за ноги. К виниловому раритету добавилась парочка сомнительных журналов, книга Булгакова и кое-что по мелочи. А дальше уже не по Высоцкому, а по Жванецкому: суд, тюрьма... До Сибири, правда, дело не дошло, но год «химии» ему впаяли и, уж конечно, с треском выперли с работы да на всю советскую жизнь записали в разряд невыездных. В Перестройку он поднялся, занялся бизнесом и однажды, увидев на Горбушке у Игоря Шалыгина злополучную пластинку, купил не торгуясь. Что значит какая-то тысяча долларов по сравнению с памятью?! Но что же известно о таинственном диске и его создателе? Охота за фата-морганой До недавнего времени отсутствовала практически любая достоверная информация. Ходили и продолжают циркулировать самые нелепые слухи о судьбе Славы Вольного. Несмотря на целый ряд публикаций последних лет, до сих пор в Интернете можно наткнуться на «проверенную» информацию: «Слава Вольный (он же – брат певицы Майи Розовой Аркадий Розов)... Убит в ресторанной перестрелке». Но волею случая (или, как считает, сам Слава, провидения) три года назад благодаря помощи американского журналиста Виктора Топаллера мне удалось его разыскать. Настоящая фамилия исполнителя – Мазур. Он родом из Киева. Ему было всего двадцать лет, когда в 1968 году вместе с семьей он эмигрировал в Израиль. Но совсем скоро вместе с отцом перебрался в Германию. Мазур-старший получил должность на радио «Немецкая волна». Короткое время там же работал и Слава. Затем он начал учебу в Кельнском университете на юридическом факультете, усиленно учил немецкий. В студенческом общежитии юноша не расставался с гитарой и пел песни, которые узнал, по его словам, от друзей и знакомых и которые все знают и поют в СССР, но только для своих, на кухне и очень тихо. В 1970 году Слава с друзьями открыл в Кельне русский трактир «Тайга». Посетители могли не только отведать русской кухни, но и купить сувениры. Место пользовалось большой популярностью среди немецкой молодежи. По многочисленным просьбам завсегдатаев Слава и решился записать пластинку. А тут как раз подоспела история с Солженицыным, и выбор концепции решился сам собой. Как вспоминает Слава, когда продюсер Ян Хенрик Курст связался с писателем, Александр Исаевич поддержал идею выпуска диска «лагерных песен» и дал добро на размещение своего портрета. На ходу придумали псевдоним и с одного дубля записали в студии полторы дюжины песен. К сожалению, в финальную компиляцию вошли не все, а оставшиеся треки не сохранились. Глава 14. Gulag song 157 Дизайн обложки делал известный немецкий художник и скульптор Херб Лабусга, но делиться воспоминаниями он по неясным причинам отказался. Наверное, боится, по старой памяти, происков вездесущего КГБ. Альбом был признан лучшим проектом месяца, и весь 1974 год молодой артист провел, разъезжая с гастролями по городам Западной Европы. Газетные заголовки, приглашая посетить концерт русского барда, кричали: Слава Вольный поет песни, призывающие выжить Песни политические, песни лагерные. Слава Вольный, проживающий в Кельне, поет песни о лагерной действительности, которая, в особенности со времен появления книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», которая стала известна широкой общественности. Если сравнить произведения Солженицына и Достоевского, то невозможно не заметить, что условия заключенных того царского времени и сегодня вовсе не изменились. Поэтому и «лагерные» песни в Советском Союзе официально умалчиваются. Часто никто не знает, кто написал их музыку и текст, однако каждый знает их. ...Русский фольклор? Под таковым у нас известны в лучшем случае очаровывающий гул добрых, старых донских казаков, а в худшем – резкий бас папаши Ивана Реброва. Однако в Советском Союзе существует еще и другой фольклор. Этот фольклор официально умалчивается потому, что он вызывает ненужное неудобство... В конце семидесятых успешный ресторатор открыл новый клуб «Калинка». Заведение стало центром русской тусовки, туда приходили не только добропорядочные бюргеры, но и «лихие мальчики» из набирающей мощь русской мафии. Случалась там и «легкая стрельба», как прокомментировал сам Слава Вольный сплетню о своей мнимой смерти в ресторанной перестрелке. Автограф Славы Вольного автору книги 158 Музыкальные диверсанты «Калинка» цвела. Гостями шикарного кабака побывали все советские звезды: от Аллы Пугачевой до Владимира Высоцкого, с которым Слава както сразу сошелся и провел три незабываемых дня в Кельне. Владимир Семенович слышал, как Вольный исполнил две его песни, и остался доволен. До конца девяностых Слава занимался ресторанным бизнесом, но теперь отошел от дел и в качестве юриста занимается организацией крупных экологических проектов. У него трое детей и любимая жена. Недавно он выпустил книгу, где немного рассказывает о своей полной приключений и встреч жизни, а также о высших силах, ведущих нас по пути судьбы. Кстати, о высших силах и мистических совпадениях... До сих пор я не могу ответить себе на вопрос, что же это такое было... На протяжении восьмидесятых, девяностых и части двухтысячных годов я, как уже говорил, пытался отыскать информацию о Славе Вольном. Еще в советские времена мне на глаза попадалась заметка в журнале «Огонек», посвященная «вражьим голосам», вещающим на страны соцблока. Известно, что помимо обширной русской редакции существовали польский, румынский, чешский и другие отделы. Статья в «Огоньке» была посвящена «предателям и отщепенцам» как раз из чешского департамента радио «Свободная Европа». Среди прочих там не раз называлось имя Славек Вольный. Позднее, году в 1993-м, на развале мне попалась советская книга 1977 года В. Заречного о «шпионской и подрывной деятельности радиостанций “Свобода” и “Свободная Европа”» под броским заголовком «Разведчики разоблачают». На вклейке я обнаружил черно-белый снимок с лаконичной подписью: «Агенты ЦРУ из вещания редакции ЧССР: Славо Вольный (справа), Карел Ездински (слева). В центре – связник Вольного и его агентуры в ЧССР американский студент Джон Кунстадтер». Казалось бы, удача! Тот, информацию о ком так долго искал, обнаружен. В то время я уже располагал переснятой с обложки винила фотографией Славы Вольного. Естественно, увидев подпись, мне ничего не оставалось, как взять карточку и сравнить ее с изображением в книге. (Она так до сих пор между страницами и хранится.) Как ни вертел я два кадра, как ни пытался углядеть в них сходство, как ни старался сделать поправки на возраст, освещение и качество печати, уловить общее в двух лицах никак не удавалось. Хотя разум отказывался воспринимать этот факт. Ну, посудите сами: имя совпадает практически до буквы, время съемки (середина 1970-х) и место действия (Германия) – тоже совпадают, плюс оба – эмигранты и ярые антисоветчики. Но отчего-то в советской печати Славека хоть и мазали всеми оттенками черной краски, ни разу про его песни не упоминали. И главное – не наблюдалось сходства в лицах. Не буду долго ходить вокруг да около. Оказалось, что чех Славек Вольный, скончавшийся в 1987 году, был известным диссидентом, активным участником событий 1968 года. Но самое интересное, что наш Слава Вольный, когда брал псевдоним, даже не подозревал (да и сейчас узнал только от меня) о существовании «двойника». Хотя – тоже не находящий объяснения факт – его тогдашняя супруга Лариса Глава 14. Gulag song 159 Слева: сотрудник чешской редакции радио «Свободная Европа», диссидент Слава Вольный (крайний справа). Справа – певец Слава Вольный в студии Bluff-records, 1974 Савина была редактором молодежных программ на радио «Свободная Европа» в Мюнхене, то есть коллегой Славека Вольного из чешской редакции. В общем, сам того не ведая, наш певец так запутал следы, взяв, в общем-то, лежащий на поверхности псевдоним, что коллекционеры всего мира тридцать пять лет не могли найти концов, и не нашли бы, не объявись Вольный сам. После долгих уговоров он оказался в эфире студии телеканала RTVI в НьюЙорке и рассказал о своих приключениях. Он уже давно человек бизнеса, и та пластинка осталась лишь далеким эпизодом в его биографии. С концертами он выступал только год, пока не начались разногласия с продюсером. Правда, на этой творческой волне Легендарный Слава он чуть было не снялся в кино вместе с ЖанВольный, он же Вячеслав Полем Бельмондо, но судьба не позволила Мазур сегодня успешный сменить колею. бизнесмен. Берлин, 2010 Лично мне жаль, что так вышло. 160 Музыкальные диверсанты «Песня ГУЛАГа» – культовый проект. Аранжировка здесь еще тяготеет к манере псевдорусской эмиграции шестидесятых в лице Татьяны Ивановой, Ивана Реброва или оркестра Фрица Шульца, но подбор песен, подача материала делают работу именно жанровой, а не русским лубком для Запада. Между прочим, диск хранится в коллекциях многих европейских университетов, где изучают русский, а песни Вольного до сих пор можно услышать по немецкому радио. Прусские ночи О ком еще хотелось бы сказать, прежде чем продолжить нашу погоню за «музыкальными диверсантами»? Конечно, о Солженицыне. Работая над книгой и анализируя информацию, я все больше склонялся к мысли, что «старик Солж» ни сном ни духом не ведал об этом альбоме. В труде Михаила Аронова «Полная биография Александра Галича» автор довольно подробно останавливается на отношениях (а вернее, фактическом отсутствии таковых) между двумя «гигантами мысли». Оказывается, Александр Аркадьевич Галич (которого с легкой руки Миши Аллена называли «Солженицын песни») никогда с Александром Исаевичем не встречался, хотя не раз такое желание выражал. Но Солженицын в знакомствах, а тем более, личном общении был очень избирателен и стремился встречаться лишь с теми, кто, по его мнению, был равновеликой фигурой. Галича он либо не считал, либо и вовсе считал соперником. В том же 1974 году, как известно, Александра Аркадьевича тоже вышлют из СССР, хотя и с меньшим общественным резонансом. На протяжении всего 1974 года газета «Новое Русское слово» (часто на первой полосе) в каждом номере публиковала различные материалы, связанные с Солженицыным: интервью, новости, отрывки из произведений, рекламу книг и пластинок. В то же время о приезде Галича сообщила лишь одна короткая заметка на предпоследней странице. Относительный паритет соблюдался в «Посеве», но и там, без сомнений, приоритет оставался за Солженицыным. К чему я это? А к тому, что не верится мне, будто бы нобелевский лауреат не только общался с немецким продюсером и «дал добро на размещение своего портрета», но и вообще знал о реализации сего проекта. Дополнительным аргументом в пользу этого мнения является полнейшее отсутствие упоминания пластинки Вольного на страницах главного антисоветского журнала русского зарубежья «Посев», хотя там освещались все, даже весьма незначительные, проявления активности диссидентов и реакционно настроенной эмиграции. К тому же писатель оставил нам подробнейшие мемуары обо всех событиях, как предшествовавших высылке – «Бодался теленок с дубом», так и о первых годах на Западе – «Угодило зернышко промеж двух жерновов». Ни единым словом ни там, ни где-либо еще он ни разу об альбоме «Песня ГУЛАГа» не обмолвился. Зато вспомнил о другой пластинке. Своей. Глава 14. Gulag song 161 Мало кому известно, что первым, опубликованным при участии самого писателя, релизом на Западе стала не книга. Вернее, не только книга. «Хотя знал же я, что в чужой обстановке всякий новичок совершает одни ошибки, – но и не мог, попав на издательскую свободу, никак ее не осуществлять – так напирала мука невысказанности! – пишет А. И. Солженицын [32]. – С ненужной торопливостью я стал двигать Реклама из газеты «Новое русское слово». один проект за другим. Издал 1974. пластинку “Прусские ночи”. <...> У меня в груди напряглось за годы, что “Прусские ночи” – это важный удар по Советам...» Пластинка с записью начитанной им поэмы вышла одновременно с книгой. До конца семидесятых будет издано еще несколько дисковгигантов с рассказами и речами Солженицына. Обиженный издатель Алек Флегон* в скандальном произведении «Солженицын – пророк?» утверждает, что абсолютно все издательства книг на русском языке на Западе (кроме его «Флегон-Пресс») содержались на средства американских спецслужб [33]. При выпуске антисоветской литературы ЦРУ сразу закупало часть тиража на сумму, покрывающую расходы на издание книги. Оставшиеся книги приносили издателям чистую прибыль при продаже их эмигрантам по любой, даже «смешной» цене. А ЦРУ закупленные книги предназначало для бесплатной раздачи советским гражданам, находящимся в командировках и турпоездках на Западе. Юрий Мухин в книге «Асы и пропаганда. Дутые победы люфтваффе» [34] пишет: «Флегон постоянно подчеркивает, что Солженицын по своей глупости не понимает своей роли в строю антисоветских пропагандистов и действительно считает себя гением. И он приводит такой пример. Узнав, что пластинки В. Высоцкого разбираются в Париже по цене 70 франков, корифей сдуру решил, что пластинки с его голосом народ будет хватать нарасхват. Распорядился напечатать свою поэму “Прусские ночи”, а к ней приложением отштамповать и пластинку с записью авторского исполнения этой поэмы. Для начала Солженицын все это сделал * Флегон Алек (Олег Васильевич Флегонт, 1924–2003) в 1956 году в туристической поездке сбежал в Лондон. Стал первым издателем Солженицына: «Один день Ивана Денисовича» (1964), «В круге первом» (1968), «Август четырнадцатого» (1971). Последняя книга была издана пиратским образом. Оказавшись на Западе, Солженицын подал в суд и выиграл дело. В ответ Флегон написал резко критическую книгу «Вокруг Солженицына» (1981). Переиздание: «Солженицын – пророк?» Бишкек: Брокфил, 1994. 162 Музыкальные диверсанты тиражом всего в 10 тысяч экземпляров и на гонорары Высоцкого тоже не стал замахиваться – за все удовольствие назначил цену в 40 франков. Выбросил товар в продажу и, надо думать, купил мешки под деньги и стал ждать. Флегон пишет: “Но дни шли, а на пластинку и поэму никто не набрасывался. Тогда американская разведка дала ему свой первый заказ в надежде, что сможет быстро раздать бесплатно эти произведения советским морякам, туРедкая пластинка А. И. Солженицына ристам и русским, проживающим с записью речи, прочитанной им на Западе, и пошлет потом втов Американской Федерации Труда, 1975 рой, еще больший заказ. Но оказалось, что желающих иметь бесплатно Солженицына не так уж много. За несколько лет после поступления этих произведений на рынок и до лета 1980 года автор смог продать (включая заказы американской разведки) всего лишь каких-то двести экземпляров”...» Позволю себе небольшой комментарий. Действительно, к 1974 году на рынке оказались две пиратские пластинки Высоцкого: Underground soviet ballads (1972) и так называемый, «андреевский альбом». Последний выпустил некто по фамилии Андреев с единственной целью подзаработать. Но случился казус – денег хватило только на выпуск пластинки, на конверт – уже нет. Так и продавалось это издание, завернутое в белую бумагу, и отчасти поэтому никакого ажиотажа оно не вызывало. Сегодня на интернет-аукционах цена на сей артефакт доходит до нескольких тысяч долларов, но тогда с реализацией возникли проблемы. Тиражи в обоих случаях составили максимум (подчеркну – максимум) тысяча штук, а скорее всего, в разы меньше. Так что издателю пластинки 1972 года и Андрееву тоже не пришлось «покупать мешки для денег». Еще один момент, озвученный Флегоном, о тираже пластинок Солженицына. Цифра в 10 000 экземпляров не выдерживает никакой критики. Конечно, на Западе, где не было Госплана, никто конкретную цифру (если это не было коллекционное limited edition) обычно не указывал, но запросы рынка капиталисты понимали хорошо. Продать 10 000 копий пластинки, где Солженицын (по-русски!) читает свои стихотворения, – такая авантюра заранее была обречена на провал, и для понимания этого не нужно было быть медиамагнатом. При таком гигантском тираже сегодня этой пластинкой были бы завалены e-Bay и все блошиные рынки Европы, однако всплывает она крайне редко в отличие, скажем, от «Блатных песен» Дины Верни, которая выдержала несколько переизданий на EMI во Франции. О ней мы и поговорим в следующей главе. Глава 15. ПЕСНИ КОНТРАБАНДОЙ «А ты хохочешь, ты всё хохочешь Кто-то снял тебя в полный рост. Хороводишься, с кем захочешь, За семь тысяч отсюда верст…» Из репертуара Д. Верни Русская муза гения Дина Яковлевна Верни (Айбиндер) родилась в творческой семье в Кишиневе. Ее отец был пианистом, мать – музыкантом, тетя – оперной певицей. В 1925 году они перебрались во Францию. Когда Дине было 15 лет, друг отца, архитектор Жан-Клод Дондел, познакомил ее со знаменитым скульптором Аристидом Майолем. Несмотря на 58 лет разницы в возрасте, девушка стала его последней музой и любимой моделью. Сегодня восемнадцать ее скульпЮная красавица Дина Верни.1936 турных образов в стиле ню, воплощенных в бронзе, мраморе и других материалах, можно увидеть в парижском саду Тюильри. Дина училась в Сорбоннском университете, а в свободное время снималась в небольших ролях в кино. В то же время она начала петь в кабаре, где собирались известные художники-сюрреалисты. В начале Второй мировой войны она жила с Майолем в маленьком городке неподалеку от испанской границы. Когда немцы летом 1940 года вошли в Париж, Дина не колебалась ни секунды и вошла в движение Сопротивления. Отважная девушка укрывала евреев и бегущих от нацизма людей в мастерских художника, а потом переправляла их в Испанию. В начале 1941 года ее арестовала французская полиция, был судебный процесс, но Майолю с помощью хорошего адвоката удалось оправдать юную патриотку. По настоянию скульптора она уехала в Ниццу к Матиссу, 164 Музыкальные диверсанты где несколько месяцев работала у него натурщицей, выжидая, пока утихнет шум. Невзирая на первый арест, Дина продолжила участие в антифашистской деятельности и в 1943 году была задержана снова. На этот раз все было серьезнее: в Париже ее арестовали немцы. Полгода девушка провела в тюрьме, где допрос следовал за допросом. Не надо объяснять про методы, какими пользовалось гестапо. И на этот раз к ней на выручку пришел Майоль. Он был хорошо знаком с любимым скульптором Гитлера Арно Брекером*. Вождь нацистов считал его немецким Микеланджело. Майоль отправил ему письмо, в котором объяснил, что значит для него юная модель. Дина Верни и Аристид Майолль. Фаворит Гитлера относился Обложка автобиографической к Майолю с большим уважением книги о жизни бизнес-леди и был знаком с ним со времен работы во Франции. Он напряг все свои связи и добился-таки освобождения «последней музы» гения (как говорят, подстроив ей фантастический побег). Но история на этом не заканчивается. Дина Верни получила возможность «вернуть долг» Брекеру. После поражения Германии тот сам оказался в фильтрационном лагере в американской зоне, и теперь уже она использовала свои знакомства для его освобождения. В 1943 году отец Дины умер в Освенциме, а год спустя в автомобильной катастрофе погиб Майоль. Она осталась совсем одна. Но унывать было не в ее характере. Со смертью скульптора предприимчивая девушка унаследовала все его работы. Она стала известнейшей галеристкой и все силы положила на увековечение памяти великого художника, что в 1995 году увенчалось открытием музея. В начале пятидесятых Дина Верни решила всерьез заняться вокальным искусством и начала брать уроки пения. Больших талантов не обнаружила, но все-таки рискнула выступать на публике с исполнением классических цыганских романсов. Ее аккомпаниатором стал представитель знаменитого цыганского клана Серж Поляков. Впоследствии не * Арно Брекер (1900–1991) – скульптор. За статуи «Десятиборец» и «Победительница» был удостоен медали на Олимпийской выставке. Работы Брекера украшали немецкий павильон на Международной выставке в Париже в 1937 году. В годы войны – профессор Высшей школы скульптурного искусства в Берлине. Известен барельеф Гитлера его работы (1938). После поражения Германии оказался в опале. Лишь в 1980-х годах скульптор обрел мировое признание. В ФРГ открыт «Музей Арно Брекера», в США создано общество его имени. Глава 15. Песни контрабандой 165 без поддержки Дины он сделал головокружительную карьеру художникаабстракциониста. В 1959 году, будучи успешной бизнес-леди, Верни первый раз приехала на историческую родину. Советская Россия произвела на нее тягостное впечатление: страна еще не оправилась от сталинского режима, люди были забиты и напуганы, а в искусстве полностью отсутствовала свобода самовыражения. Она покидает СССР без особого желания вернуться, но спустя несколько лет приезжает вновь, чтобы еще раз попытаться понять природу творчества, развивающегося в условиях тоталитаризма. Ей удается свести знакомство с богемными кругами. Она встречается с Ильей Кабаковым, Оскаром Рабиным, Эрнстом Неизвестным, Эриком Булатовым, Михаилом Шемякиным... Реклама выставки При активной поддержке дальновидМихаила Шемякина ной мадам Верни в 1971 году Шемяв галерее Дины Верни. Париж, 1977 кин смог выехать в Париж на открытие своей дебютной экспозиции. «Дина Верни, бывшая одесситка, встречала меня в аэропорту, – вспоминал Михаил Михайлович в интервью Игорю Свинаренко («Медведь» № 8, 2006). – Мне были предложены все условия, о которых только может мечтать человек, плюс контракт на десять лет, но с одним пунктом: что я работаю только под ее контролем. “Метафизику забудь, дорогой мой, – сказала она мне, – это на сегодняшний день не товар. Будешь делать натюрморты... Я тебе покажу весь мир, я тебе сделаю карьеру”. Но я отказался: “Мадам, я не для того сбежал из одной клетки, чтобы променять ее на золотую. Для меня свобода превыше всего. Я ухожу”. На второй день пришел служащий и сказал: “Мадам Верни приказала вас выгнать из отеля, потому что она отказывается платить за вас”. Дина была в меня влюблена. Она мне мстила... Но она сделала мою первую персональную выставку, за что я ей благодарен». Не могу не отметить, что на парижской выставке помимо прочего были представлены работы Шемякина, посвященные нашумевшему роману Солженицына, на которых, как писал рецензент, «почти дословно иллюстрируются небольшие тексты или отдельные фразы из “Архипелага ГУЛАГ”...» Художник объяснял такую скрупулезную точность в передаче изображения «желанием помочь читать книгу, столь мучительную по своему содержанию для восприятия». 166 Музыкальные диверсанты Рисунок М. Шемякина на подарочном издании с 7 виниловыми пластинками В. Высоцкого по мотивам песни «Побег на рывок». (США, 1987) Похожий рисунок, правда, не того «лагерного цикла», а другой, созданный по мотивам песни Высоцкого «Побег на рывок», украсил выпущенное в 1987 году подарочное издание с семью виниловыми пластинками Владимира Высоцкого. И даже в либеральное перестроечное время из-за этой иллюстрации коробку с дисками было весьма проблематично перевозить через советскую границу. «Время блатных песен» В шестидесятых в творческих кругах советской интеллигенции и андеграунда были очень популярны блатные песни. Когда в 1964 году в столицу СССР приехал с творческой командировкой молодой югославский писатель Михайло Михайлов, то он, по собственному признанию, был до крайности удивлен тем, что в какой бы компании ни оказывался, повсюду звучали тюремные песни: веселые и грустные, смешные и трагичные, грубые и нежные. . . Вернувшись в Белград, Михайлов опубликовал в журнале «Дело» материал о «московском лете», где вспомнил «концлагерный фольклор», услышанный от новых друзей. Ознакомившись с публикацией, советский посол Пузанов пришел в неописуемую ярость, выразил свой протест югославскому руководству и добился возбуждению уголовного дела против «вольнодумца». Впоследствии Михайлов получил срок «за оскорбление Советского Союза» и другие диссидентские выходки, а освободившись и заработав славу диссидента, эмигрировал в США. Глава 15. Песни контрабандой 167 Посиделки на кухне с гитарой были заметной приметой советского быта. «Наступило время блатных песен, – напишет впоследствии Юлий Даниэль. – Медленно и постепенно они просачивались с Дальнего Востока и с дальнего Севера, они вспыхивали в вокзальных буфетах узловых станций. Указ об амнистии напевал их сквозь зубы. Как пикеты наступающей армии, отдельные песни мотались вокруг больших городов, их такт отстукивали дачные электрички, наконец, на плечах реабилитированной 58-й они вошли в город. Их запела интеллигенция; была какая-то особая пикантность в том, что уютная беседа о “Комедии Франсез” прерывалась меланхолическим матом лагерного доходяги, в том, что бойкие мальчики с филфака толковали об аллитерациях и ассонансах окаянного жанра. Это превратилось в литературу». «Слушая эти тюремные песни, я невольно вспоминала Франсуа Вийона», – признавалась годы спустя Дина Верни. Музыка лагерей своей искренностью и скрытой силой захватила русскую парижанку настолько, что она решилась записать их на пластинку. Но встал вопрос: как вывести ноты и тексты из СССР? За деятельной иностранкой, активно общающейся с неблагонадежными авангардистами, пристально следил КГБ, а ее багаж тщательно перетряхивался на таможне. Но смекалки ей было не занимать. С ее опытом это было делом плевым. Она не стала ничего прятать или вставлять в пломбированный зуб микропленку, а просто... заучила две дюжины песен наизусть. В 1975 году вышел проект под длинным французским названием Chants des prisonniers siberiens de’aujourd’hui («Песни заключенных сибирских лагерей нашего времени») и под лаконичным русским – «Блатные песни». Дина провела презентацию пластинки, дав единственный концерт в... церкви. После этого она, видимо, посчитала свою миссию выполненной и более никак новинку не пропагандировала. После релиза диска въезд в СССР для нее закрылся навсегда. Она стала врагом режима и даже удостоилась нескольких заметок и карикатур на себя в советской прессе. На возмутившую цензоров пластинку легли тринадцать комВ молодые годы Дина Верни, позиций: «Течет речка», «Постой, случалось, выступала паровоз!», «Бодайбо», «Мадам Банв русских кабаре Парижа жа», «Колыма» (она же – «Я помню тот Ванинский порт») и др. Несколько слов о кочующей с пластинки на пластинку песне. 168 Музыкальные диверсанты 169 Глава 15. Песни контрабандой Так чей же он, «Ванинский порт»? В одном из интервью Дина Верни говорила, что «Колыма» (она произносит слово с ударением на второй слог) была написана в 1933 году некой заключенной женщиной. Ее имя она не называет, но утверждает, что оно известно. Замечу, что порт Ванино начал строиться только в 1939 году, так что всерьез эту информацию принимать нельзя. В 1990 году в журнале «Звезда» была опубликована статья Валерия Сажина «Песни страданья». В отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина автор нашел воспоминания некоего Дороватского, который окончил ЛГУ и в 1933 году завербовался в Магадан. Служил в редакции местной газеты «Верный путь». Вот что пишет Дороватский: «Одним из выдающихся поэтов Колымского края надо считать Николая Серебровского. Он был шофером и часто печатал свои стихи. <...> В то время когда я работал в редакции этой газеты, он часто заходил к нам. Ему было тогда не более 26–27 лет. Всякий раз, когда он возвращался из рейса, он привозил что-нибудь новенькое. Стихи Серебровского быстро подхватывались, и их пела вся Колыма. Много лет спустя, однажды, уже на материке, я услышал, как молодые голоса пели одну из лучших песен Серебровского...» Этой песней, по словам Дороватского, и был «Ванинский порт». Больше ни о колымском шоферепоэте, ни о самом Дороватском ничего не известно. Известный ученый-филолог Владимир Бахтин в книге «Фольклор ГУЛАГа» (1994) приводит письмо бывшего зека Григория Александрова, оказавшегося в лагере за 700-страничную рукопись антисталинской поэмы, где он утверждает, что сочинил стихотворение в 1951 году, а музыку написал его товарищ по нарам Зиновьев, якобы убитый за это «при попытке к бегству». Анализируя приводимый Александровым текст, Бахтин [35] достаточно убедительно доказывает, что Александров действительно является создателем этого гимна заключенных. Обложка современного песенника, В то же время имеются иные названного в честь одной из самых свидетельства других бывших популярных лагерных песен «Как шли мы по трапу на борт в холодные, мрачные трюмы…». Погрузка заключенных на пароход. 1930-е арестантов, будто бы слышавших эту песню и в 1939-м, и в 1945-м, и в 1948 годах. «Колыма» приписывалась целому ряду людей, в том числе репрессированным поэтам Николаю Заболоцкому, Борис Ручьеву и даже расстрелянному в 1938 году Борису Корнилову. Магаданский литератор Александр Бирюков весьма аргументированно доказывает, что ее создал горный инженер Константин Сараханов, который действительно писал очень крепкие, искренние стихи, но, по воспоминаниям, был жестоким и несправедливым человеком. Весной 1994 года «Комсомольская правда» опубликовала письмо жителя Самары Леонида Демина «Он помнил тот Ванинский порт», где утверждалось, что авторство принадлежит его отцу Федору Михайловичу Демину. И написана она была в 1939 году. В качестве подтверждения он ссылался на то, что песня среди прочих антисоветских произведений «ставилась в вину Ф. М. Демину при вынесении очередного приговора» в 1952 году. Специалист по «блатному фольклору» Александр Сидоров [36] (Фима Жиганец) пару лет назад издал книгу «Я помню тот Ванинский порт...». Он подробно разбирает версии, сопоставляет возможные даты появления и сравнивает варианты текста. Среди прочих приводится там один малоизвестный куплет: Сто тонн золотишка за год Дает криминальная трасса. А в год там пускают в расход Сто тонн человечьего мяса... Однако в итоге на одном из интернет-форумов Сидоров констатирует, что «ни одна из версий авторства не выдерживает никакой критики». Что ж, будем искать, как говаривал персонаж популярной кинокомедии. 170 Музыкальные диверсанты «Товарищ Сталин, вы – большой ученый!» Зато наверняка известно, что композиции «Советская лесбийская», «Товарищ Сталин», «Окурочек» принадлежат известному писателю и автору-исполнителю Юзу Иосифовичу Алешковскому. В 1979 году он оказался в эмиграции, успев отслужить в армии, провести четыре года за «колючкой» (за драку и угон автомобиля), и даже почувствовать себя признанным литератором – автором нескольких детских книг и киносценариев. В эфире «Радио Шансон» (2008) Юз рассказывал: «Дина Верни – наш очень близкий друг. Писатель, автор И вообще, она была первым человеком, котобессмертных песен – рый мне позвонил на Западе. Еще в 1975 году «Товарищ Сталин», ею был записан целый диск моих песен, по«Окурочек» и многих том у нее в замке под Парижем мы так, под других – Юз Алешковский. “балдой”, вместе с ней пели, было очень смешМосква, 1979 но. С Диной дружу до сих пор, иногда видимся, когда я приезжаю в Париж. Она совершенно замечательная женщина, замечательной судьбы и настоящая культуртрегерша... В Россию она, по-моему, больше не ездит, но ездила в свое время, да. Еще Миша Гулько поет “Окурочек”, я знаю, поет хорошо и достаточно по-кабацки, меня это расслабляет. Мне несколько немножко не нравится, когда он там покашливает, как Ив Монтан в финале. А с Монтаном была история, кстати. Дина Верни ему посоветовала перевести пару моих песен, он их спел. И должен был мне заплатить, естественно, гонорар, но не платит ни фига. Я Дине сказал: “Дина, где же бабки?” А бабок тогда не было, между прочим. Да. Она говорит ему: “Послушай, Монтан, ты трогаешь моих людей!” Такой наезд, разборка. “Почему ты не платишь Алешковскому за “Окурочек”?” Это он написал, между прочим”. Он сказал: “Это было при царе еще написано”. Она говорит: “При каком царе, когда с Ту-104 кидается окурок вообще, как это могло быть при царе?” А он говорит: “У русских может быть все”. Тем не менее бабки заплатил. Да, ну просто Дина двинула это дело. Мне это было чрезвычайно приятно – ну, все-таки всемирно известный певец... Честно говоря, он поет плохо, потому что у него и русского нет и что-то драматизирует, когда надо было просто петь, и все. И “Лесбийскую”, по-моему, он пел тоже там. Но тем не менее это мне было приятно. Потом сам момент легализации песен и интереса к ним как-то льстил, потому что я никогда не думал, что кто-то будет петь. Глава 15. Песни контрабандой 171 А вот песню о Сталине я впервые услыхал из уст Высоцкого. Мы были на Юге где-то на пляже, и первая моя жена, царство ей небесное, говорит: “Эй, послушай, послушай-ка!” Я слушаю, а Высоцкий поет песню о Сталине. Мне было тоже необыкновенно приятно. А когда мы познакомились вскоре, просто через месяц, наверное, ну, поддали, разговорились. Поговорили о песенках, я ему еще чего-то, какие-то песенки свои спел. И он перестал петь. Не то чтобы я ему сказал: “Не пой!”, вообще об этом разговора даже не было. Наоборот, я ему сказал, что мне это чрезвычайно приятно. Он сам прелестный, умный был чувак, я его очень любил. Однажды человек, вхожий во властные круги, сказал, что песенки мои Брежнев пел по пьянке в Завидово, когда они гуляли там, хавая оленя убитого...»* Автор любимых песен всех «музыкальных диверсантов» накануне отъезда из СССР вместе с Высоцким и другими знаменитыми представителями советского искусства стал участником нашумевшего альманаха «Метрополь». В эмиграции Юз Алешковский продолжил карьеру литератора – издал несколько десятков книг. С песнями он на долгие годы завязал, говорил, что ушло вдохновение. Сольный диск под названием «Окурочек» все же был сделан им в 1995 году в Нью-Йорке при содействии Андрея Макаревича, а не так давно вышел еще один проект: «Песенки о Родине» – это запись домашнего концерта, напетого Юзом накануне отъезда из СССР в 1979 году. Года четыре назад на концерте в Софии в честь его 80-летия он исполнил еще с полдюжины новых песен. Позднее они вместе с книгой стихов были изданы крайне ограниченным тиражом. А в 2008 году на церемонии в Кремле мэтр был удостоен премии «Шансон года». Девиз мадам Верни Но вернемся к личности Дины Верни. Хотя она и прекратила поездки в Союз, ей было чем заняться и дома. За время работы в сфере искусства она собрала одну из лучших на планете коллекций кукол, которая в девяностые была продана с аукциона за пять миллионов долларов! Действуя по принципу «я покупаю, то, что не в моде», Дина собрала и крупнейший в мире парк карет, среди которых был даже экипаж Шатобриана. * Дина Верни в своем особняке в пригороде Парижа. 1999 Из программы «Живая струна» («Радио Шансон», 27.03.2008, ведущий Олег Булгак), расшифровка – В. М. Солдатов. 172 Музыкальные диверсанты Глава 16. «...ПРАВДЫ РАДИ» «Сердце мое заштопано, В серой пыли виски, Но я выбираю свободу, И свистите во все свистки…» А. Галич, «Я выбираю свободу…» «Песня – это оружие» Скульптура работы А. Майолля «Воздух» (1939), моделью для которой послужила Дина Верни Где кареты, там и лошади. Много лет семья Верни содержала огромную конюшню, дрессировала лошадей и предоставляла своих питомцев киношникам для съемок. За заслуги в области искусств она неоднократно отмечалась различными наградами Франции, среди которых был даже орден Почетного легиона. Дина Верни несколько раз была замужем, у нее двое сыновей, которые продолжили семейный бизнес. В последние годы в России было снято три документальных фильма об этой незаурядной фигуре. Автором первого был Э. Рязанов, второго – О. Свиблова, а третьего (и самого, на мой взгляд, удачного) под названием «Неистовая Дина Верни», который демонстрировался по каналу «Культура», – Григорий Илугдин. Его картина стала последним кинодокументом. В январе 2009 года, несколько дней не дожив до своего 90-летия, она тихо скончалась и была похоронена на территории своего поместья в Мэтанвиле, в окрестностях Парижа. Знаете, как звучал жизненный девиз этой великой женщины? «Я никогда ничего не планировала. Надо просто держать глаза открытыми» [37]. В получасе езды к югу от Парижа, в небольшой, говоря по-нашему, деревушке под названием Сен-Женевьев-де-Буа находится знаменитый русский погост. Там под раскидистым дубом покоится великий русский поэт, драматург и бард Александр Аркадьевич Галич. На черном мраморе надгробья, среди упавших резных листков и шапочек желудей, можно разглядеть барельеф профиля и прочесть строку из священного писания: «Блаженны изгнанные правды ради...» До вынужденного отъезда из СССР Галич входил в избранный круг культурной элиты, был знаменит, обеспечен, не раз выезПоэт, драматург, жал заграницу. бард Александр Аркадьевич Что же заставило его сломать привычГалич (1918–1977) ный и спокойный жизненный уклад, отказаться от материальных благ и прочих радостей, доступных успешному кинодраматургу? Он сам когда-то ответил на этот вопрос: «Популярным бардом я не являюсь. Я поэт. Я пишу свои стихи, которые только притворяются песнями, а я только притворяюсь, что их пою. Почему же вдруг человек немолодой, не умея петь, не умея толком аккомпанировать себе на гитаре, все-таки рискнул и стал этим заниматься? Наверно, потому, что всем нам слишком долго врали хорошо поставленными голосами. Пришла пора говорить правду. И если у тебя нет певческого голоса, то, может быть, есть человеческий, гражданский голос. И, может быть, это иногда важнее, чем обладать бельканто...» 174 Музыкальные диверсанты Глава 16. «...Правды ради» 175 Первые песни – «Облака», «Мы похоронены где-то под Нарвой», «Красный треугольник» – относятся к началу шестидесятых. Сначала он исполнял их под фортепиано. Но однажды его друг журналист Анатолий Аграновский сказал: «Саша, твои стихи нужно петь под гитару, так они разойдутся везде». Много позже, предваряя на страницах «Посева» большой материал «Пять дней с Александром Галичем», журналист О. Красовский говорил в превью: «Вслед за Самиздатом, вернее, бок о бок с ним, в начале шестидесятых годов расходится по стране магнитиздат. Дошел он и до российского зарубежья. С магнитофонных лент донесся до нашего слуха тяжелый и впервые не скрываемый, не таимый, вздох тюремно-лагерного мира. Хлынула блатная песенная романтика, зазвучала классика тюремного фольклора. В ней делали заявку на бессмертие легавые в кожаночках, Мурка-дорогая, мальчоночки-фартовые, начальнички и вертухаи. Но не только эту заявку донесли до нас ленты магнитиздата. Мы расслышали слова и звуки, заставившие вслушаться внимательно. Мы услышали песни Галича. Песни с глубоким содержанием, песни гражданского звучания, – они поведали, что выпрямился и заговорил в полный голос человек, начавший упорную, тяжелую, бескомпромиссную борьбу. Почувствовалось, что в неизвестные московские квартиры он пришел разбудить, растревожить дремлющую мысль не нечаянно, а преднамеренно, как гитарную струну. Человек захотел, чтобы строки его песен пронизали, как тонкие лучи света, темень, тупость, дикость людской жизни. Захотел и сделал...» логических экспедициях, в институтах, а полупрофессионалам или людям вроде А. Галича, которые любой ценой стремятся завоевать популярность, имя, да и немалые доходы. Люди, претендующие на роль организаторов и вдохновителей “нового движения”, постоянно ссылаются на опыт заграничных “бардов» (битлов, хиппи и пр.). Неслучайно на сборище в Новосибирске было предложено послать приветственную телеграмму от имени “съезда” всем “бардам” капиталистических стран. Следует отметить, что организаторы фестиваля в какой-то мере отдают себе отчет в том, на какой скользкий путь вступают. Один из главных организаторов упомянутого “фестиваля” А. Бурштейн высказался в том смысле, что действовать надо осторожнее, потому что недавние судебные процессы над Синявским и Даниэлем, а также над “группой» Гинзбурга, вероятно, не последние и надо быть готовым ко всему. ЦК ВЛКСМ в настоящее время принимает меры для тщательного изучения этого вопроса... Информируя ЦК КПСС о сборище в Академгородке Новосибирска, ЦК ВЛКСМ считает, что тенденции в развитии так называемого “движения бардов” заслуживают внимания соответствующих государственных и общественных органов». В 1968 году в новосибирском Академгородке состоялось первое и, как оказалось, последнее легальное выступление Галича на советской сцене. Еще не растаял звук последнего аккорда, а на Старую площадь уже полетел донос от секретаря ЦК ВЛКСМ С. Павлова:: Месяц спустя Николай Мейсак опубликовал в «Вечернем Новосибирске» (от 18.04.1968 г.) статью с выразительным названием «Песня – это оружие». ...Вот я слушаю концерты «бардов» местных и приезжих, что прошли недавно в Новосибирске, и режет слух что-то фальшивое. Какое-то кривлянье, поразительная нескромность и, простите, некоторая малограмотность... В зал полилась «блатная музыка», хулиганские словечки, нарочито искаженный русский язык. ...Вы спросите: как терпела аудитория? Терпела. И – даже аплодировала. А часть даже бросала на сцену цветы: новое! свежее! ...Кто же раскланивается на сцене? Он заметно отличается от молодых: ему вроде б пятьдесят. С чего б «без пяти минут дедушке» выступать вместе с мальчишками? «Галич, Галич», – шепчут в зале. Галич? Автор великолепной пьесы «Вас вызывает Таймыр», автор сценария прекрасного фильма «Верные друзья»? Некогда весьма интересный журналист? Он? Трудно поверить, но именно этот человек кривляется, нарочито искажая русский язык. Факт остается фактом: член Союза писателей СССР Александр Галич поет «от лица идиотов». Что заставило его взять гитару и прилететь в Новосибирск? Жажда славы? Возможно. Слава капризна. Она – как костер: непрерывно требует дровишек. Но, случается, запас дров иссякает. И, пытаясь поддержать костерик, иные кидают в него гнилушки. Что такое известность драматурга в сравнении с той «славой», которую приносят разошедшиеся по стране в магнитофонных «списках» песенки с этаким откровенным душком? ...Это же откровенное издевательство над нашими идеями, жизненными принципами. Ведь Галич, кривляясь, издевается над самыми святыми нашими понятиями. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ в|-01/185с 29 марта 1968 г. Секретно ЦК КПСС «Информируем ЦК КПСС о состоявшемся в Новосибирске так называемом “всесоюзном фестивале-празднике самодеятельной песни”. Судя по всему, член Московского отделения Союза писателей А. Галич (Гинзбург А. А.) претендует на роль идейного вдохновителя “бардов”. И если ранее его песенное “творчество” распространялось только в магнитофонных записях, то в Новосибирске его песни зазвучали с открытой эстрады. Перед каждым концертом, а также в дискуссиях аудитория усиленно “обрабатывалась”. Галича представляли как “замечательного поэта, известного сценариста и драматурга”, сравнивали с Салтыковым-Щедриным, Зощенко и Маяковским. Стихийность, неуправляемость в этом движении, как показал “фестиваль”, ведут к тому, что организующую роль в нем берут на себя люди сомнительных, а порою откровенно чуждых нам политических взглядов и убеждений. И трибуна предоставляется в основном не подлинно самодеятельным авторам, работающим на заводах, в гео- 176 Музыкальные диверсанты А в зале... пусть редкие, но – аплодисменты. Вот ведь до чего доводит потеря чувства гражданственности! Да разве можно вот этак – о своей родной стране, которая поит тебя и кормит, защищает от врагов и дает тебе крылья? Это же Родина, товарищи! ...Своим «букетом» таких песенок он как бы говорит молодежи: смотрите-ка, вот они какие, коммунисты. И следующим «номером» подводит молодых слушателей к определенной морали. Как бы в насмешку, он объявляет песню «Закон природы». Некий «тамбурмажор» выводит по приказу короля свой взвод в ночной дозор. Командир взвода «в бою труслив, как заяц, но зато какой красавец». (У Галича это идеал мужчины?!) Взвод идет по мосту. И так как солдаты шагают в ногу, мост, по законам механики, обрушивается. И поучает, тренькая на гитаре, «бард» Галич: Повторяйте ж на дорогу не для красного словца: Если все шагают в ногу, мост обрушивается! Пусть каждый шагает, как хочет! Это – уже программа, которую предлагают молодым и, увы, идейно беспомощным людям. Есть высшее определение мужской честности. Мы говорим: «С этим парнем я б уверенно пошел в разведку» Так вот: Галич учит вас подводить товарища в разведке, в трудной жизненной ситуации, иными словами, пытается научить вас подлости... «Бард» утверждает, что он заполняет некоторый информационный вакуум, что он объясняет молодежи то, что ей не говорят. Нет уж, увольте от такой «информации». И не трогайте молодых! Кто знает: не придется ли им защищать Отечество, как нам четверть века назад? Зачем же вы их морально разоружаете?.. – Да что ты, – говорили мне иные из слушавших Галича. – Это здорово! Он смелый! Он – за правду! Галич – «певец правды»? Но ведь, говорят, и правда бывает разная. У Галича она связана с явным «заходом на цель» – с явной пропагандистской задачей. Знаем мы таких «страдальцев о российских печалях». Послушали их под Москвой по своим армейским рациям. Тогда остатки белогвардейской мрази учили нас «любить Россию», стоном стонали, расписывая «правду об ужасах большевизма», а потом откровенно советовали: «Господа сибиряки! Бросайте оружие! Германская армия все равно вступит в Москву!» Не вступила! А мир увидел нашу советскую правду, трудную, порой горькую, но прекрасную правду людей, мечтающих о земле без войн, без оружия, без угнетателей, без подлости... Галич, человек опытный в журналистике и литературе, отлично понимает: талант – это оружие. Выступая же в роли «барда» в Новосибирске, член Союза писателей СССР, правда, прикидываясь идиотом, бил явно не туда. Прикиньте сами, ребята: чему учит вас великовозрастный «бард»? И поспорьте, и оглянитесь вокруг, и посмотрите на клокочущий мир, где враги свободы и демократии стреляют уже не только в коммунистов, где идет непримиримая битва двух идеологий. И определите свое место в этой битве: человеку всегда нужна твердая жизненная позиция. ...А песня, как известно, способна сделать сердце и куском студня, и слитком броневой стали. Глава 16. «...Правды ради» 177 Много лет спустя на страницах книги «Двести лет вместе» в чем-то схожая (хотя и с противоположным знаком) интонация прозвучит из уст Александра Солженицына [38]. Называя Галича «отобразителем интеллигентского настроения», он пишет: «...с начала 60-х годов совершился в Галиче поворот. Он нашел в себе мужество оставить успешную, прикормленную жизнь и “выйти на площадь”. С этого момента он и стал выступать по московским квартирам с песнями под гитару. ...Несомненную общественную пользу, раскачку общественного настроения принесли его песни, направленные против режима, и социально-едкие, и нравственно-требовательные. ...Как же он осознавал свое прошлое? Свое многолетнее участие в публичной советской лжи, одурманивающей народ? Вот что более всего меня поражало: при таком обличительном пафосе – ни ноты собственного раскаяния, ни слова личного раскаяния нигде! – И когда он сочинял вослед: “партийная Илиада! подарочный холуяж!” сознавал ли, что он и о себе поет? И когда напевал: “Если ж будешь торговать ты елеем” – то как будто советы постороннему, а ведь и он “торговал елеем” полжизни. Ну что б ему отречься от своих проказененных пьес и фильмов? – Нет! “Мы не пели славы палачам!” – да в том-то и дело, что – пели. – Наверное, все же сознавал, или осознал постепенно, потому что позже, уже не в России, говорил: “Я был благополучным сценаристом, благополучным драматургом, благополучным советским холуем. И я понял, что я так дальше не могу. Что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду”...» По статьям Уголовного кодекса Правда, как всегда, вышла боком. Пострадал не только автор-исполнитель крамольных песен, но и его поклонники. С конца шестидесятых органы вносят сочинения опального барда в список «безусловно изымаемых и включаемых в опись на обыске антисоветских материалов». И хотя в мемуарах «Золотой век магнитиздата» Владимир Ковнер утверждал, «что за пленки с неподцензурными песнями в СССР не сажали», сам Александр Аркадьевич в эфире радио «Свобода» вспоминал показательный момент: «На одесской барахолке молодой человек торгует магнитофонными пленками. Его спрашивают: “А Галич у тебя есть?” Молодой человек, скривив рот, негромко отвечает: “Нужна мне еще сто девяностая! 178 Музыкальные диверсанты (статья за антисоветскую агитацию). Мне и сто пятьдесят четвертой хватает» (спекуляция)”...» Неизвестно, как звали того торговца с Привоза, но в тот же период в Одессе «сел за песни» легендарный в мире музыкального андеграунда человек по имени Станислав Яковлевич Ерусланов. Он был больше чем просто коллекционер, он был продюсером, организатором подпольных записей Аркадия Северного, Владимира Шандрикова, Алика Берисона, Константина Беляева и десятков других самодеятельных шансонье. Когда фонотека подобралась приличная, Стас (а друзья его называли только так) стал торговать записями на толкучке. Летом 1969 года по просьбе своего давнего знакомого Н. из Куйбышева Ерусланов выслал ему посылку с катушками Александра Галича. Его контрагент утверждал, что хочет их иметь исключительно для собственных нужд, но слова не сдержал – стал тиражировать пленки и продавать. Вскоре Н. был задержан местными оперативниками КГБ. Начались допросы, где он не стал разыгрывать из себя партизана. Не прошло и недели, как «двое в сером, двое в штатском» пришли за Еруслановым. По статье «антисоветская деятельность» он получил четыре года колонии общего режима. Срок отбывал в Вологодской области, на Белом озере, где Шукшин снимал «Калину красную». Потом опять вернулся в Одессу. Увлечения своего не забросил, наоборот, продолжал его до последних дней жизни. Другая история произошла с ленинградским организатором подпольных концертов Сергеем Маклаковым. Однажды он приобрел в комиссионном магазине 5 импортных бобин с магнитной лентой – 4 запечатанные, а одна открытая. На последней он, к великому удивлению, обнаружил чистейшую запись неизвестного концерта А. Галича. «Наш сосед по коммуналке тогда сказал, что это происки империализма. Видимо, специально сдали в комиссионку такую чистую запись, чтобы пошла гулять по городам, – вспоминал Сергей Иванович. – Я слушал эту запись только по пьянке, да и то в наушниках. И ни разу никому не переписал. Тем не менее однажды позвонил мне незнакомый человек и говорит: “Мне сказали, что у вас можно достать Галича”. – “Не знаю такого”, – прикинулся дураком я. Честно говоря, я тогда сильно испугался. За распространение Галича могли и посадить». Обращу ваше внимание на парадоксальную вещь: невзирая на репрессии, песни Галича исполняли в СССР подпольные шансонье Аркадий Северный, Константин Беляев и некоторые их коллеги по магнитиздату. Глава 16. «...Правды ради» 179 Обложка одной из первых книг Галича, изданной во Франции в 1971 году. На титуле – подзаголовок: «Стихи и песни советского подполья». В предисловии Архиепископ Иоанн Сан-Францисский писал: «Много из того, о чем думает русский народ и что выражает в своих песнях, не может еще быть напечатано в стране. Но эти песни поются и они есть живое дыхание России, ценный материал для понимания нашего времени…» После третьего инфаркта Галич получил вторую группу инвалидности и скудную пенсию. Лишенный средств к существованию, он начинает распродавать мебель и библиотеку, но активного участия в диссидентском движении не прекращает. Бунтаря вызывают в КГБ и предлагают покинуть СССР по израильской визе. Но на Землю Обетованную Александр Аркадьевич не поехал: норвежцы оформили ему и жене «нансеновские паспорта». В первом большом интервью Г. Рару и А. Югову, отвечая на вопрос, был ли его отъезд вынужденным или добровольным, Галич ответил иронично: НТС: «В борьбе за Россию» Весной 1969 года «Посев» печатает книгу Галича «Песни». Факт публикации в антисоветском издательстве стал поводом для исключения из Союза писателей СССР (1971), а затем из Союза кинематографистов и даже из Литфонда (1972). Одно из первых выступлений Александра Галича на Западе. 1974 180 Музыкальные диверсанты «По этому поводу я могу рассказать вам одну историю. Когда я еще в детстве жил в Севастополе, у меня был приятель, еврейский мальчик, по имени – почти из анекдота – Моня. Когда мы с ним залезали на дерево, выходила его мать и кричала: “Моня, или ты сейчас упадешь и сломаешь себе голову, или ты слезешь и я набью тебе морду!” Вот такой примерно выбор был предоставлен и мне...» Первой остановкой на пути изгнанников стала Вена, а не Осло. Летом 1974 года в австрийском аэропорту Галича встречал лично Владимир Поремский, глава старейшей антисоветской организации Народно-трудовой союз (НТС), которая при финансовой поддержке ЦРУ издавала политический журнал «Посев» и литературно-художественный журнал «Грани». «Галич растерялся от такой неожиданной встречи, а тот его спросил: “Что же вы смутились? Представьте, что вы приезжаете в СССР и вас встречает Андропов”. После чего оба рассмеялись, и Поремский пригласил Галича приехать во Франкфурт на конференцию журнала “Посев”. <...> Поэтому перед тем как отправиться в Норвегию, утром 29 июня Галич вместе с женой и с Поремским прилетел во Франкфурт, где находились центральное отделение НТС и издательство “Посев”, выпустившее к приезду Галича второе, дополненное издание сборника стихов “Поколение обреченных”... Когда Галич прибыл в издательство, возникла трагикомическая ситуация, которую описал Григорий Свирский, приехавший туда в тот же день: “...едва я переступил порог “Посева”, ощутил необычную напряженность. Словно редакторам “Посева” что-то угрожало. Они шептались, молча выглядывали из своих кабинетов, провожая меня глазами. А меня тянули куда-то в конец коридора. А там, в пустой комнате, вот так раз! – Александр Аркадьевич! Чего же у всех были замороженные лица? Позднее объяснили: во Франкфурте находилось и руководство НТС, много лет враждовавшего с советской Москвой. Они хотели проверить: “советский”, выдававший себя за Галича, – действительно Галич? У них были основания не сразу верить новичкам “оттуда”. Российские гэбисты выкрали в Париже и убили генералов, руководителей Белого движения. У НТС не раз пропадали руководители. Одних выкрадывали и доставляли в Москву, на смерть. Других травили ядами. Дважды появлялась и агентура, выдававшая себя за диссидентов – беглецов от ГБ. Насторожились энтээсовцы. “Очень похож на свой портрет, но...” Но стоило нам расцеловаться, напряженность как рукой сняло. Начался общий праздник. Карнавал”...» – пишет Михаил Аронов [39] в книге «Александр Галич. Полная биография». Галич стал регулярно принимать участие в собраниях энтээсовцев, и каждая их встреча неизменно заканчивалась импровизированным концертом в узком кругу. На одном из форумов он выступил с короткой пламенной речью. «Советская власть стала плохой не с того дня, когда я или кто-либо другой начал считать ее плохой, – сказал он. – Советская власть была плохой с первого дня своего существования. И борьба против нее началась с того же дня. И никогда не прекращалась. Тех, кто боролся, можно Глава 16. «...Правды ради» 181 во многом обвинять, но в одном, основном, они были всегда правы: против советской власти надо было бороться. Поэтому должна существовать преемственность борьбы». НТС – организация своеобразная. Классических жестких методов классовой борьбы ее участники не признавали, рассчитывая лишь силой слова и убеждения разжечь «национальную ревоКарикатура на Народно-Трудовой Союз люцию». В годы Великой Отечеиз советской печати ственной они пытались выступать в качестве некой «третьей силы» и проводили свою пропаганду под лозунгом: «Ни Сталина, ни Гитлера!», что часто приводили к конфликтам с нацистами. В СССР отношение к их деятельности всегда было однозначным. «Для участия в конкретных идеологических и психологических диверсиях отщепенцев широко используется так называемый Народнотрудовой союз, созданный на основе рассыпавшегося белогвардейского “Российского общевойскового союза”. Эта организация, имеющая штабквартиру во Франкфурте-на-Майне, является, по существу, специальным подразделением ЦРУ по использованию эмигрантского отребья», – писал в 1983 году Д. А. Волкогонов [40] в книге «Психологическая война. Подрывные действия империализма в области общественного сознания». Энтээсовцы были люди убежденные, преданные делу, хотя и несколько наивные. Солженицын, например, после первой же встречи с ними понял всю несостоятельность их программы и тщетность попыток перешибить плетью обух. Галич придерживался иного мнения и через два года вступил в ряды Союза, аккуратно выполнив положенный ритуал с прочтением и сжиганием обязательств. Такая процедура была не только символической. Она была продиктована и практическими соображениями. Начиная с тридцатых годов до самого развала советской власти члены организации постоянно предпринимали попытки по проникновению в СССР с целью налаживания контактов с антикоммунистическими настроенными гражданами, доставки литературы, пропагандистских листовок и т. д. Чаще всего незадачливых нарушителей границы хватали, отправляли в лагеря или казнили. Но их настойчивости можно было только позавидовать. Известно, что в 1951 году НТС разработал операцию по заброске листовок вглубь СССР с помощью... воздушных шаров. Весной 1953 года в Винницкую область с самолета, предоставленного американскими спецслужбами, была десантирована группа русских эмигрантов – членов НТС. Добровольцы нашлись из числа курсантов разведшколы ЦРУ под Мюнхеном. Почти все они были расстреляны. Один 182 Музыкальные диверсанты из оставшихся в живых, Михаил Кудрявцев, в 1993 году утверждал, что «ни НТС, ни ЦРУ не давало им никаких указаний собирать сведения о секретных оборонных объектах СССР», а единственным их заданием было создание на Кубани подпольной ячейки и распространение листовок. Летом 1953 года еще восемь агентов НТС были сброшены на парашютах с американского самолета в районе Майкопа. Каждый имел при себе рацию, шифровальный блокнот и оружие. Все они были схвачены сотрудниками госбезопасности. Провал произошел из-за информации, полученной от перевербованного Константин Беляев советской разведкой Кима Филби. (1934–2009) Эти события нашли свое отражение в городском фольклоре. Неизвестный автор сочинил так называемую «Песенку американских диверсантов». В шестидесятых она входила в репертуар Константина Беляева, и полную версию можно найти в CD-приложении: Ночь темна, шумит тайга тревожно, Нет ни шороха кругом. По тропинке очень осторожно Все мы шестеро идем. Мы идем тропинкой самой узкой, КГБ ни в жисть нас не поймать. Сэр Антонио – как это у них по-русски? Бэдный мой мать! Ночь тиха, и чавкает трясина, С самолета выброшен десант, И ведет нас рыжая скотина, Старый белый русский эмигрант. Он, подлец, засадит нас в кутузку, Вместе с ним мы попадем в тюрьму. Сэр Антонио, ну, как это там по-русски? How do you do? Джонни продал ферму в Алабаме, Записался членом ФБР. Он Good bye! сказал старушке-маме, «Мигом я смотаюсь в СССР! Не один гектар попорчу кукурузки, Джонни им покажет, как фермы разорять». Сэр Антонио – как это у них по-русски? Бэдный мой мать!.. Сквозь призму эпохи попытки энтээсовцев бороться с «советами», все эти воздушные шары с листовками, заброска агентов, курсирующие вдоль границы радио-автомобили выглядят несколько наивно. Меж тем в СССР к Народно-трудовому союзу относились более чем серьезно. Вот лишь несколько фактов: – осенью 1947 года с помощью советского агента был похищен из Берлина член НТС Трегубов; – зимой 1954 года гражданским рейсом «Аэрофлота» из Москвы в Вену вылетел капитан госбезопасности Николай Хохлов. Ему было поручено с санкции Политбюро ЦК КПСС осуществить во Франкфуртена-Майне убийство одного из лидеров организации Григория Глава 16. «...Правды ради» 183 Околовича, но он рассказал своей «жертве» о своем задании и продемонстрировал на пресс-конференции привезенные им инструменты убийства. Дело получило широкую международную огласку. Три года спустя советские агенты попытались отравить Хохлова. Около месяца врачи боролись за его жизнь, но он выжил; – весной того же года в Западном Берлине был похищен председатель Комитета помощи русским беженцам, член Совета НТС Трушнович. Он задохнулся в багажнике автомобиля по дороге в советскую зону; – летом 1958 года в Шпрендлингене под Франкфуртом был взорван дом, где жили семьи членов Союза с детьми и помещалось радиооборудование. Весь угол дома обвалился, но человеческих жертв не было; – в июле 1961 года был организован взрыв во дворе здания «Посева» с целью возбудить страхи соседей и выселить организацию. Было также подложено взрывное устройство на стройке нового здания НТС; Околович разрядил его лично еще до приезда полиции. Несмотря ни на что, члены Союза не прекращали активной деятельности. В годы хрущевской «оттепели» значительное число советских граждан начало выезжать заграницу на молодежные фестивали, выставки и международные конференции. Члены НТС завязывали с ними беседы, передавали им книги, эмигрантские журналы и пластинки. Специально для советских моряков загранплавания НТС издавал газету «Вахта свободы». Кроме того, активно использовался прием распространения поддельных изданий под видом советских газет. Именно таким способом НТС впервые опубликовал доклад Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС. Один из руководителей НТС Евгений Романов [41] на страницах мемуаров «В борьбе за Россию» вспоминал: «Однажды Галич поехал с нашими оперативными работниками для работы в портах, встреч с советскими моряками, туристами. Его чрезвычайно интересовало, как это происходит, что те берут антисоветскую литературу. У него не укладывалось в представлении, что советский моряк берет крамольные книги, чтобы привезти их в Россию. И он, кажется, в Бельгии, в порту, издали наблюдал, как все происходит: одна встреча, вторая, третья, передача литературы, как люди ее с опаской, но берут. На него тогда произвела большое впечатление эта в общем-то повседневная для наших людей практика». Видимо, воспоминания Романова относятся к первому приезду Галича в Бельгию, когда пластинка «Крик шепотом» еще не вышла, иначе он упомянул бы о том, что она, упакованная вместе с какой-либо его книгой издательства «Посев» («Поколение обреченных», «Генеральная репетиция», «Когда я вернусь»), также передавалась советским морякам или туристам. Несколько лет назад мой друг известный музыкант, продюсер и коллекционер винила Юрий Алмазов именно в Брюсселе приобрел такой нераспакованный «сувенир». 184 Музыкальные диверсанты Наш человек в Париже Прежде чем мы продолжим разговор об эмигрантских путях-дорогах Галича, я позволю себе сделать маленькое отступление и показать вам несколько зарисовок из жизни человека, которого никак нельзя назвать «музыкальным диверсантом». Скорее наоборот, он был нашим «музыкальным резидентом» на Западе. В далеких восьмидесятых, когда эмигранты были в большой моде, кто-то принес кассету, где неизвестный певец высоким, чуть вибрирующим голосом пел про любовь и ностальгию, пел есенинское «Письмо матери» и про то, как живется русскому парню в далеком и чужом Париже. Несмотря на минимальную аранжировку, звучало все очень искренне и как-то светло. Звали артиста Валерий Винокуров. Помню, как многие тогда говорили о появлении яркого имени в жанре и отмечали интересные параллели с Вилли Токаревым. Их альбомы – «Ностальгия» Винокурова и «В шумном балагане» Токарева – вышли в один год – в 1982-м. И оба, не сговариваясь, очень схоже по настроению отразили в своих пластинках восприятие западного мира сквозь призму молодого советского эмигранта. Я простой деревенский стриж, Нас таких в России немало, Но однажды попал я в Париж, И как в омут меня засосало... На что заокеанский коллега отвечал: Я тут в Америке уже четыре года, Пожил во всех ее известных городах, Мне не понять ее свободного народа, Меня преследует за будущее страх... Но если Токарев, спрыгнув со своих «Небоскребов», взмыл в небеса шоу-бизнеса, то Винокуров после яркого дебюта надолго умолк. И потому я более тридцати лет не мог отыскать никакой информации о нем. Только летом 2014-го мне посчастливилось побывать в гостях у музыканта и узнать все из первых уст. Валерий оказался в Париже в первой половине семидесятых годов почти случайно. Простой, но безумно обаятельный и симпатичный парень из провинциального Ульяновска, он умудрился познакомиться в родном городе с единственной, наверное, француженкой, которая приехала в местный университет на практику. Вскоре они поженились, и Валера неполных 25 лет переместился из-за железного занавеса прямиком в центр мировой буржуазии. В Париже он стал работать по специальности – учителем физкультуры и тренером по плаванию, но увлечение всей жизни – песня – не отпускало 185 Глава 16. «...Правды ради» его. Случалось, тоскуя по родным просторам, он искал лекарства от ностальгии в русских кабаре. В компании Алеши Димитриевича, Володи Полякова, Зины и Георгия, под их рвущие душу песни хмарь на сердце ненадолго рассеивалась. В 1982 году Валерий Винокуров выплеснул душевную тоску в альбоме «Ностальгия». Пластинка в багаже дипломатов, моряков и просто туристов быстро пересекла советскую границу и разошлась по коллекционерам. Жаль, что долгие 25 лет она оставалась единственной в дискографии музыканта, потому и не стало его имя известно так же широко, как имена его заокеанских собратьев с Брайтон-Бич. Хотя рок или фатум, случалось, искушали его свернуть с накатанной колеи и с головой ухнуть в кабацкий омут. Однажды, оставшись без работы, Валера решил устроиться в русский ночной клуб и отправился на аудиенцию к известной всему Парижу загадочной красавице с русскими корнями, вдове корсиканского мафиози мадам Мартини, которая была хозяйкой кабаре «Распутин», да и множества других развлекательных заведений. На прослушивании, исполнив несколько песен, певец неожиданно для самого себя выдал мадам стихотворный экспромт: Увы, но я не Паганини, И не певец на экстракласс, Но все же мне, мадам Мартини, Приятно было спеть для вас! Эти строчки решили его судьбу. Она взяла молодого исполнителя в труппу «Распутина» и даже положила ему жалованье на десяток франков больше, чем Алеше Димитриевичу. Что уж ею двигало, неизвестно, но только, отыграв пару вечеров на сцене роскошного кабаре, Валерий однажды обнаружил свою гитару в гримерке... без струн. – Алешка, брат, ну как же так? – кинулся он к старому цыгану. Тот стал уверять, что это не его рук дело. В «Распутине» действительно труппа была немаленькая, и бортануть конкурента мог кто угодно. Винокуров не стал искать виноватых и, плюнув на все, ушел в «Звезду Москвы», где, впрочем, тоже долго не задержался. Быть гостем в удалом кабацком разгуле – это одно, но вот самому развлекать подгулявшую публику он не смог и больше уже никогда не возвращался на ресторанную сцену. Разве что в кураже, гуляя на свои с друзьями, мог подняться и заделать на публику пару коронных вещей. И только. В отличие от Штатов на берегах Сены артистов из третьей волны практически не было, и потому в семидесятые–восьмидесятые годы Валерий был нарасхват. 186 Музыкальные диверсанты Благодаря гитаре, песням и легкому нраву его жизнь оказалась очень богатой на встречи с интересными людьми. За сорок лет их было немало. Судьба сталкивала его со многими: Владимиром Высоцким и Мариной Влади, Михаилом Шемякиным и Алексеем Хвостенко, Эдуардом Лимоновым и Михаилом Деминым... Не с каждым он был знаком накоротке, но о каждом его память сохранила пусть короткое, но всегда очень рельефное, сильное воспоминание. Дабы не сворачивать далеко в сторону с основной дороги нашего повествования, расскажу две истории, имеющие непосредственное отношение к теме. В Париже на rue Blomet располагалось представительство журналов «Посев» и «Грани», где неоднократно в качестве, скажем так, почетного гостя бывал наш герой. «В то время, – вспоминает Валерий Винокуров, – большинство энтээсовцев были уже, мягко говоря, людьми немолодыми, многие чуть ли не в Гражданскую воевали. Помню, как однажды на очередном собрании они долго спорили, как же им бороться с советской властью, и в конце заседания решили дать слово какому-то древнему старику, который сидел в углу и, кажется, весь вечер тихо спал. И тут вдруг его спрашивают: – Ну, а ты, Глеб Сергеич, что думаешь, как нам с Советами покончить? Старик спросонья подскочил, губами пожевал и вдруг как выпалит: – Я думаю, надо бомбу взять, под Кремль заложить и взорвать ее к... чертям собачьим! Они сразу все и разбегутся! ...Что меня всегда удивляло, когда я брал гитару, эти ярые антисоветчики всегда просили петь... советский репертуар. Особенно они песни военных лет уважали. Парадокс. В последнее время я иногда задумываюсь, что реплика того ветерана НТС оказалась пророческой. В итоге же, пусть не реальная, а идеологическая бомба, но все-таки взорвала Кремль». Второй случай также имел место в середине восьмидесятых годов. В ту пору в самом центре французской столицы, в двух шагах от Елисейских Полей, на rue Ponthieu, находился популярный ночной клуб Chez Tania («У Тани»). Его очаровательная хозяйка была дамой авантюрной и загадочной. В частности, она утверждала, что еще во время войны оказалась в ГУЛАГе, откуда ее освободили в 1946 году по личному указанию Сталина, обязав, однако, выйти замуж за летчика из эскадрильи «Нормандия–Неман»! Стены заведения были увешаны картинами, где мчались, взбивая копытами снег, русские тройки да прятались меж березок церквушки с золочеными куполами. Поговаривали, что рисунки принадлежат кисти завсегдатая бара Ильи Глазунова. Утверждать это наверняка трудно, потому как гости свои посещения особенно не афишировали, ведь приходили туда не столько отужинать и потанцевать, сколько провести время в обществе молодых прелестниц. Впрочем, назвать бар «У Тани» заурядным борделем, конечно, нельзя. 187 Глава 16. «...Правды ради» Это был скорее клуб с весьма фривольными нравами и располагающей к общению атмосферой. Место было очень популярным, особенно среди русских парижан. Раз в неделю в уголке у бара можно было встретить ряженную цыганской гадалкой известную журналистку и писательницу Киру Сапгир. Будучи в ту пору молодой журналисткой «Русской мысли», она не ради приработка (хотя он был немалым), а больше из любопытства раскидывала картишки на «бубновый интерес» и «дорогу дальнюю» подгулявшим мадам и месье. Туда частенько заглядывали «на огонек» Дина Верни, «цыганский барон» Алеша Димитриевич и музыкант Марк Де Лючек. Кстати в 1968 году на пару с Алешей и под аккомпанемент оркестра Де Лючека Таня записала маленькую пластинку «От Тараса Бульбы до Гагарина». Случалось пропустить «кружку шампанского» в гостеприимном месте и Валерию Винокурову. Ну, а дальше как в старинном романсе: «Не могу я жить без шампанского да без пения без цыганского...» Далеко за полночь он брал гитару и до утра развлекал народ своими и чужими песнями. «Как-то раз я пришел вечером к Тане. Поболтал с девчонками, выпил бокал-другой вина, и потом меня, как всегда, попросили спеть. Все посетители знали песни с альбома “Ностальгия” наизусть и очень их любили. Ведь пресловутая “тоска по родине” была тогда для большинства эмигрантов не пустыми словами. И вот я что-то такое пою: Эх, погадай, скажи, цыганка, мне, Отчего так юность миновала, Я теперь живу в чужой стране, Хлеба много, а веселья мало... А за угловым столиком – я их как-то сразу приметил – сидели три мужика уже в годах, лет, может, по шестьдесят или около того, но еще очень крепкие, прямые, с аккуратными такими проборами, как только что от куафера. Сидят, курят, руку так на отлете держат и смотрят на меня не мигая. Только я аккорд оборвал, один встает и, не выпуская сигареты из рук, подходит прямо вплотную и вдруг так зло спрашивает: – Чекист? А я из озорства, что ли, автоматически назло ему так же резко отвечаю: – Чекист! Тут он неожиданно делает резкий выпад. То ли в лицо хотел ударить, то ли прямо в кадык вцепиться... Спасло то, что я молодой был и тренированный. Реакция сработала, я опередил его и в ответ рефлекторно ударил его гитарой прямо в бровь. Аж дека треснула. Хлынула кровь, он зашатался, а его спутники вскочили с мест и кинулись ко мне. Но им наперерез, широко раскинув руки, метнулась Таня. – Валерка, уходи, уходи отсюда скорей! Быстро! – кричит. Мне дважды повторять не пришлось, я моментально ретировался и уехал. Потом выяснилось, что это были бывшие власовцы. Как-то они почувствовали во мне чужого... – Ты лучше пока не ходи сюда. Они тебя ищут. Найдут – зарежут, – Таня всегда была откровенна. – Жаль! Скучно без песен. У тебя никого на примете нет? Музыка нужна! 188 Музыкальные диверсанты А как раз в то время в Париже оказался советский композитор Александр Зацепин. Помните, “Есть только миг”, “Где-то на белом свете”, “Остров невезения”? Блестящий музыкант! Но тут его никто не знал, и он сидел без работы. Мы общались с Александром Сергеевичем, и я сразу вспомнил о нем. В общем, уже через неделю он играл там на гармошке, которую ему Таня купила. И все бы ничего, но в Союзе его как невозвращенца сильно критиковали, ругали в газетах, имя из титров вырезали... Как раз в то время я ездил в Москву и с кем-то из знакомых оказался в гостях у Никиты Богословского. Он, узнав, Валерий Винокуров с той самой что я из Парижа, спросил о Зацепине. гитарой, которая спасла его Я без задней мысли рассказал, что он раот бывшего власовца ботает музыкантом в баре. ...Прошло месяца два. Я вернулся во Францию, вдруг среди ночи звонок от Тани: – Срочно приезжай! Тут твоему плохо... – Кому? Где? Что случилось? – не могу ничего понять спросонья. Оказалось, в разгар вечера в клуб пришел Никита Богословский чуть ли не с целой делегацией из советского Союза композиторов. Зацепин, когда увидел бывших коллег, упал в обморок. Все переполошились, испугались не на шутку. Человек-то он уже тогда был немолодой. Потом говорили, что он не от стресса сознание потерял, а от недоедания. Вроде бы он экономил, на “мерседес” копил... Кто его знает? Но такой случай был. К счастью, теперь у него все в порядке. Скоро 90 лет отметит». Вот такие истории от последнего из могикан русского Парижа Валерия Винокурова. Ну, а нам пришло время вернуться к рассказу об Александре Галиче, которого мы оставили, если помните, во Франкфурте. Глава 16. «...Правды ради» ем мы ныне замечательного русского драматурга, поэта и певца Александра Галича. Что ж, мы искренне и всерьез благодарим советские власти за тот подарок. Как человек и художник Галич бесценен для общества, в котором живет. Во всяком случае мы считаем, что он ценнее многих и многих кубометров природного газа. Импорт долларов, технологии и машин с Запада и одновременно бесплатный экспорт на Запад лучших, честнейших, благороднейших умов. Нам, читавшим Маркса и Ленина, сия форма коммунизма представляется довольно странной. 189 Редкий снимок. А. Галич на записи пластинки «Крик шепотом». Во время пресс-конференции Норвегия, 1975 известный норвежский музыкант и глава рекорд-лейбла Арне Бендиксон озвучил идею о записи и выпуске пластинки. Александр Аркадьевич смутился и в конце встречи, взяв гитару исполнил несколько песен. С улыбкой Арне Бендиксон заметил, что даже после этого выступления он от своего предложения не отказывается. В диск A whispered cry («Крик шепотом») вошло 12 песен, записанных в сопровождении оркестра и гитары. По-разному приняли эту работу поклонники поэта. Кое-кто говорил, что в таком лакированном виде песни потеряли остроту. Но сам Александр Аркадьевич не скрывал удовлетворения: «Это первая в жизни моя пластинка!.. Она выпущена здесь, в Норвегии, – на Родине у меня такой пластинки не выпускали: песни мои были, как известно, запрещены. И я на минутку закрыв глаза, представил, что иду я сейчас не по Карл-Иоганн-гатте, а иду я по проспекту Калинина, и подхожу к магазину “Мелодия”, и вижу свою пластинку!..» На «Свободе» «Крик шепотом» ...Из Германии Галич отправился в Осло. Норвежская газета «Арбайдер бладет»* откликнулась на это событие: Советские правители – странные люди. Споря из-за каждого доллара, причитающегося им за сибирский газ, они в то же время щедро, совершенно бесплатно экспортируют лучших представителей советской культуры. Так, бесплатно получа* Цитирую по книге М. Аронова «Александр Галич. Полная биография». В Осло Александр Аркадьевич начал сотрудничать с радио «Свобода» – вести программу «У микрофона Галич». Но тихая провинциальная страна была ему не по душе, и вскоре бард перебрался в Мюнхен и возглавил там отдел культуры русской редакции, а оттуда – в Париж, где сделал цикл передач об истории своих песен. Тем временем на оставленной Родине о нем не забывали. В 1976 году был снят документальный фильм «Разрядка: друзья и враги». Суровый голос за кадром вещал: 190 Музыкальные диверсанты Первая израильская пластинка А. Галича «Он был человеком способным – написал сценарий фильма “Верные друзья”, а потом Галич разменялся на пошлые антисоветские песенки, которыми торговал из-под полы и у нас, и заграницей...» Постоянно раздавались мнения «из народа» и в печати: Галич был и остается обыкновенным блатным антисоветчиком, в свое время получившим в нашей прессе вполне заслуженные резкие оценки. Они печатались в новосибирских газетах. Мне запомнилась статья журналиста Николая Мейсака, в которой он от всей души дал отповедь хулиганским выступлениям этого «барда». Или такие, больше похожие на сплетни, распускаемые в очередях: Компания во французской столице собралась весьма разношерстная. <...> Наш список был бы неполным, если бы в нем не занял место А. Галич. Этот «русский бард», напевающий на пластинки кабацко-антисоветские песенки, умудрился поселить в своей квартире сразу двух жен и ждет переезда третьей. Одно лишь печалит его: он прокутил свои заработки за полгода вперед, а посему представители соответствующего учреждения не только наложили арест на его жалованье, но и описали все имущество. Отпущенные ему три с половиной года жизни в эмиграции он прожил в невероятно напряженном темпе. Концерты*, встречи со студентами, участие в конференциях и фестивалях, эфиры, издание книг и пластинок. При жизни увидели свет три сольных диска и один сборник: норвежский «Крик шепотом» и три израильские пластинки – «Неизданные песни русских бардов» (о нем я уже говорил), а также «Александр Галич в Израиле. Русские Песни Холокоста» (концертная запись, ноябрь 1975), «Веселый разговор» (концертная запись, декабрь 1975). В начале восьмидесятых легендарный «подпольщик», владелец студии русской грамзаписи «Кисмет» из Нью-Йорка Рудольф Фукс под лейблом Fortuna выпустил крайне ограниченным тиражом (без конверта, хотя дизайн был разработан) еще один LP – Alexander Galich – The laughter through the tears («Смех сквозь слезы»). Недавно благодаря коллекционеру джаза и продюсеру Виктору Дубильеру я стал обладателем этого раритета, чему безмерно рад. Однако нам необходимо вернуться в роковой декабрь 1977 года. Последний день барда описан многими мемуаристами. Но ни один из них не присутствовал в момент смерти в квартире. Все вспоминают только, * Один из первых творческих вечеров Галича в Париже был организован видным деятелем НТС Аркадием Столыпиным, сыном премьер-министра Петра Столыпина. Глава 16. «...Правды ради» 191 где и как они сами узнали о случившемся, говорят только о своем отношении к факту. Не знают, а предполагают, что было так, а не иначе. ...В семидесятых писком моды были электронные системы, включавшие в себя радио, магнитофон, проигрыватель пластинок и даже телевизор. Такие комбайны, отделанные красным деревом, стоили недешево, но смотрелись очень эффектно. И Галич загорелся желанием приобрести это «чудо техники». Утром 15 декабря 1977 года ему доставили покупку и предупредили, что мастер для установки придет завтра. Но он решил не дожидаться и все сделать сам. Отослав жену в магазин за сигаретами, чтобы не мешаКниги А. Галича, опубликованные ла работать, принялся за работу. издательством «Посев» . . .По официальной версии, перепутав провода, Александр Аркадьевич вставил штекер не в то гнездо и получил сильнейший удар током. Слабое сердце не выдержало, и бард скончался. Однако слишком много в этом деле нестыковок и противоречий. Большинство знавших Галича людей утверждают, что он разбирался в технике досконально и совершить такую нелепую ошибку просто не мог. Весьма странно повели себя и прибывшие на место происшествия полицейские и врачи. Существует три основные версии причин его смерти: несчастный случай, «след КГБ» и. . . смерть от рук агентов ЦРУ, опасавшихся возвращения Галича в СССР, к чему его якобы активно склоняли в последние годы советские эмиссары. Но главное – «дело Галича», заведенное французскими спецслужбами, до сих пор содержится в сейфах под грифом «секретно». Власти обещают открыть к нему доступ. . . не ранее 2027 года. За два дня до трагической гибели он записал свою последнюю, новогоднюю программу на радио «Свобода», где в частности говорил: 192 Музыкальные диверсанты «...для меня прошедший год был и впрямь счастливым, но очень загруженным, как говорится, годом. В одной Италии был только за этот год шесть раз. Проехал ее всю вдоль и поперек, от крайнего севера до крайнего юга, был даже в Сицилии, в Палермо, потом в горах. А совсем недавно принимал участие в сахаровском слушании в Риме и выступал с большим сольным концертом на биеннале в Венеции. Ну, кроме того, могу похвастаться: к новому году два издательства – парижское “ИМКА-Пресс” и франкфуртское “Посев” – сделали мне два очень дорогих подарка. “ИМКА-Пресс” издало собрание песен русских бардов, оно состоит из 30 кассет и трех томиков текстов, и вот из этих 30 кассет семь посвящены моим песням, и соответственно, тексты моих песен помещены в трех томиках этого собрания. А в издательстве “Посев” к Новому году вышла моя новая книжка стихов “Когда я вернусь”. Кроме того, я кончаю одну книгу прозы, роман, приключенческий роман*. И на середине второй роман, даже скорее не роман – повесть, этакая психологическая, которая будет называться так, как называлась одна из моих песен, – “Еще раз о черте”. Вот видите, год был интересным, очень напряженным, много работал. <...> Написал я за этот год также несколько новых песен: <...> Ах, снеги, снеги белые, Ах, тучи, тучи низкие, А капели с крыш все хрустальнее, Будьте ж счастливы, наши близкие, Наши близкие, наши дальние, Будьте ж счастливы...» Фигура Александра Галича стоит в стороне и возвышается над остальными героями этой книги. Галич – символ и знаменосец тех, кто избрал песню своим оружием в борьбе. Если для большинства других это были разовые акции, то в его арсенале песня присутствовала постоянно и занимала важнейшее место. Как настоящий творец он чутко откликался на любую несправедливость, а не только на конкретное громкое событие. И уж меньше всего думал он о заработке или привлечении внимания с помощью своих баллад. Поэт не ощущал себя обычным эмигрантом, скорее он осознавал изгнание как некую высшую миссию по сохранению и распространению русской культуры. Во время своих встреч он неоднократно говорил, слегка переиначивая строки стихотворения Нины Берберовой: «Мы не в изгнании, мы в послании»**. Те певцы, кто шел ему на смену, едва ли могли сказать такое о себе. К концу семидесятых – началу восьмидесятых годов изменился качественный состав беженцев. Среди них оказалось много профессиональных артистов эстрады, поэтов и композиторов. Сказывалась и пресловутая политика «разрядки мировой напряженности». Преодолев острую фазу в шестидесятые–семидесятые, к новому * ** Имеется в виду незаконченный роман «Блошиный рынок». Была опубликована только первая часть «Прощай, Одесса!» В оригинале: «Я говорю: я не в изгнанье, / Я не ищу земных путей. / Я не в изгнанье, я – в посланье. / Легко мне жить среди людей». Двадцать лет спустя другой эмигрант – Юз Алешковский доведет эту фразу до злого фарса: «Не ностальгируй, не грусти, не ахай. Мы не в изгнанье, мы в посланье на х...» 193 Глава 16. «...Правды ради» Некролог из «Нового русского слова» от 16.12.1977 десятилетию холодная война вошла в затяжную и вялотекущую стадию. Стороны обменивались дежурными выпадами с использованием проверенных средств. Азарт и фантазия, когда на территорию противника летели воздушные шары с листовками, сбрасывались диверсанты с рюкзаками литературы, распространялась фальшивая газета «Правда» или транслировались пластинки с песнями о «рабах советских лагерей», уходили в прошлое. К моменту, когда основная часть эмиграции стала концентрироваться в США, песня все больше и больше стала терять свой боевой потенциал, превращаясь из оружия в ресторанное блюдо. Однако и в этих условиях нашлись люди, по-прежнему верящие в силу «веселого куплета». Их появление стало последней вспышкой гаснущей спички. Во Внуково раздался голос в микрофон: «Граждане евреи, ваш вылет за кордон!» Все вещи на таможне, сомненья позади, И мы уже простые советские враги... Все как в песне эмигранта Александра Шепиевкера, исполненной в 1986 году Анатолием Могилевским. : Глава 17. Салат из запретного плода Глава 17. САЛАТ ИЗ ЗАПРЕТНОГО ПЛОДА «Мы пускаем гитару, как шапку, по кругу – Кто-то против поет, кто-то, кажется, за…» А. Галич, «Из норвежского дневника» «До свидания, Россия!» Выжать максимум из запретного плода стремились многие. В 1975 году в эмиграции оказывается чета молодых актеров Александра Калецкого и Елены Брацлавской. В Нью-Йорке дуэт Sasha & Lena запиcал две виниловые пластинки. В дальнейшем их пути разошлись, поэтому мой рассказ коснется в большей степени главы этого тандема Александра Семеновича Калецкого. Он родом из Мончегорска Мурманской области. После школы поступил в тульский Институт механического оружия, но поняв, что это не его стезя, поехал в столицу поступать в театральное училище имени Щукина. Фортуна улыбнулась одаренному провинциалу – несмотря на конкурс в 300 человек на место, Саша был принят. Его однокашниками стали Александр Кайдановский, Леонид Филатов, Ян Арлазоров, Нина Русланова, а курсом старше учился Никита Михалков. Получив диплом, талантливый парень столкнулся с неожиданной проблемой: из-за отсутствия московской прописки никто не соглашался зачислять его в штат. Александр Калецкий Тогда директор Центрального и Елена Брацлавская. Нью-Йорк, 1975 детского театра пошел на хит- 195 рость: взял на работу дворником. Потом поставил рабочим сцены. И, наконец, предложил роль брата Ленина в спектакле, посвященном столетию со дня рождения вождя. В те времена отказать в прописке «родственнику» Ленина было невозможно, и вскоре все проблемы были улажены. Появилась работа на ТВ, начались съемки в кино. В начале семидесятых Калецкий (или, как часто писали его фамилию в титрах, Халецкий) стал стремительно набирать популярность. В 1971 году ему досталась главная роль в фильме «Где вы, рыцари?», два года спустя он предстал в образе королевича Елисея Автограф Александра Калецкого в постановке «Пушкинских на титуле романа «Метро» сказок» и следом сыграл первую любовь знаменитой гимнастки Ольги Корбут в экранизации ее биографии «Чудо с косичками» (1974). Однако, несмотря на внешний успех, душа требовала другого. Атмосфера Москвы советской и его внутреннее состояние очень здорово отражены в автобиографическом романе Александра Калецкого «Метро». Книга была написана в США и вышла на английском в престижном издательстве Viking весной 1985 года. «Подземный роман» стал мировым бестселлером, и его автор за прошедшие тридцать лет трижды продавал права на съемки художественного фильма. По разным причинам реализовать проект пока ни разу не удалось. Но не будем отвлекаться, а вслед за Александром Калецким перенесемся в эпоху застоя. «Чем больше я ненавидел советскую жизнь, чем сильнее хотел уехать из постылой Страны Советов, тем больше процветал на профессиональном поприще. Чем больше я добивался в советском “искусстве пропаганды”, тем сильнее ненавидел свое участие в нем. ...Мы познали бродяжную, бездомную жизнь матросов... Мы пели в студенческих общежитиях и в красных уголках рабочих, в современных стеклянных кафе в центре города и в покосившихся бревенчатых избах на окраинах... Мы пели и спали в роскошных квартирах академиков и в сырых подвалах запрещенных поэтов и художников. Мы стали своими в недоверчивом и осторожном мире московского андеграунда. 196 Музыкальные диверсанты По утрам и вечерам я играл в театре декадента-принца, днем на телевидении – патриота-комсомольца или в кино – активистаотличника, а по ночам мы с Леной брали гитары и окунались в совершенно иную творческую жизнь, не имевшую никакого сходства с искусством пропаганды. Во время этих запретных концертов мы чувствовали себя гордыми и счастливыми артистами, честно выражающими свои собственные мысли и чувства, а не то, что нам было приказано выражать. Мы познали сладость запретного творчества, его свободу и красоту. Многие годы задыхаясь в затхлой атмосфере советской официальщины, полузадушенные в петлях цензуры, мы наконец глотнули свежего воздуха, найдя его, по парадоксальной прихоти судьбы, в мире подпольного искусства. Здесь, в андеграунде, в его вдохновенной, почти волшебной изолированности от бюрократического и милицейского надзора, мы впервые осознали, что не зря создавали свои вымышленные пластинки, что они, может быть, более реальны, чем жизнь, созданная вождями нашей страны для ее граждан. В подполье мы нашли новое братство людей, движущихся внутри советской системы по независимой орбите, будто поезд метро, несущийся по своей собственной, проложенной под землей секретной линии. Мы, не задумываясь, вскочили в этот поезд, и полетели вперед, подхваченные ритмом перестука колес: Мчимся, одинокие, в тесноте вагона, Плюем минуты, как косточки вишен, Серые толпы на сером перроне... Остановка “Крематорий” – кто-то вышел. Запах тленья и гари слыхать – Веселее клубись, дым отечества! Ой, ты, Родина, Родина-мать, Крематорий судьбы человеческой... Стараясь не потерять головы от быстроты этого движения, мы никогда не записывали наши песни на магнитофонные ленты, но это не помешало слухам о наших выступлениях распространиться по столице со скоростью беспроволочного телеграфа. ...Конечно, это было приятно, но весьма опасно, потому, что чем больше людей слышало песни, тем больше было шансов, что один из зрителей окажется стукачом, и тогда мы сами, без сомнения, будем сброшены с поезда на станции “Крематорий”. ...Опасность быть открытыми и оказаться брошенными в тюрьму за антисоветскую пропаганду взвинчивала наши нервы до предела, натягивая их, как гитарные струны, которые вот-вот должны порваться. <...> Если мы хотели спасти наши жизни, нам следовало немедленно прекратить нелегальные выступления, набраться терпения, дождаться удобного момента, чтобы вырваться из страны и начать борьбу с советской властью, выступая с нашими песнями на радио “Голос Америки” и “Свобода” и посылая из-за границы пластинки и кассеты с их записями». [42] Найдя несуществующие еврейские корни и раздобыв через знакомого иностранца израильский вызов, в 1975 году Саша с Леной покинули СССР. Глава 17. Салат из запретного плода 197 Однако «героев борьбы с коммунизмом» никто у трапа самолета с распростертыми объятиями не ждал. Приходилось выживать. В Америке у Калецкого был знакомый театральный продюсер. Во время гастролей детского театра по США и Канаде он слышал его песни, и они ему понравились. . . .Первый концерт состоялся в городке Саратога (штат НьюЙорк). Артисты выступили на разогреве у мегапопулярного в те годы кантри-певца Дона Маклейна. Его хит про «АмериПервая пластинка Саши и Лены канский пирог» (American pie) четыре недели продержался на первом месте национального хит-парада 1972 года. К всеобщему удивлению, никому неизвестные барды из-за железного занавеса вызвали огромный интерес у публики. С того дня дуэт исполнителей «песен советского андеграунда» несколько лет колесил по Соединенным Штатам, выступая с концертами для студентов-славистов и малочисленных в ту пору русских общин. О них стали писать в газетах, а однажды пригласили на одно из самых больших телешоу Мерва Гриффина. Тогда кстати, впервые на телевидении, вместе с ними появился и Арнольд Шварценеггер, демонстрировавший мышцы. 198 Музыкальные диверсанты Телемагнат Гриффин был очарован русской парой, предложил помощь в написании книги об их приключениях в СССР, и обещал в дальнейшем снять по ней фильм. Он действительно сдержал слово: пригласил «райтера», который стал записывать рассказы Саши. Но главному герою не понравилось, что американец игнорирует многие уникальные моменты, и он взял дело в свои руки. ...Семь лет спустя книга, о которой я уже упоминал, вышла в свет. В 1976 году, на пике популярности, был записан альбом «До свиданья, Россия!» с подзаголовком «Песни московского андеграунда». В аннотации говорилось: «Жизнь художника в Советском Союзе сегодня – это жизнь репрессий и борьбы. Советские художники сталкиваются с ужасной дилеммой – быть морально или физически уничтоженными или навсегда покинуть страну. Саша и Лена были актерами в Москве, снимались в кино и на ТВ, но еще они исполняли песни андеграунда. Давление на них из-за концертов росло, пока в начале 1975 года их не заставили сделать трудный выбор. Они уехали, чтобы иметь возможность выразить себя в свободном мире. ...Темы Сашиных песен варьируются от нежных любовных поэм до комических зарисовок советской действительности, язвительных политических ремарок и слов борьбы за веру и правду. Цель пилигримов Саши и Лены – рассказать всему миру о жизни в их стране, которой они были вынуждены сказать с грустью: прощай!» На протяжении двух лет в «Новом Русском слове» чуть ли не каждый месяц появлялись заметки о советских менестрелях. Несколько раз они становились гостями радиостанции «Голос Америки». Понимая, что так не может продолжаться вечно, Калецкий в 1978 году записывает второй альбом «Письмо из СССР». Никакого пояснительного текста конверт не содержал, но название и концептуальное оформление с использованием фрагментов советских газет и фотографий и без того красноречиво говорили об идее проекта. И все-таки, невзирая на повышенное внимание и непрекращающуюся череду выступлений, все расходы по выпуску Калецкий оплачивал из своего кармана. На мой вопрос, не возникли ли в какой-то момент в их жизни американские «бойцы невидимого фронта» с желанием поддержать молодых борцов с коммунизмом, Александр Семенович только вздохнул и откровенно ответил, что очень ждал их появления, но интереса никто не проявил. Наверное, их песни были слишком аллегоричными или недостаточно колючими. А может, они не успели заработать в СССР реальной славы диссидентов? Кто теперь даст ответы на эти вопросы?.. Творчество Саши и Лены по содержанию, манере и подаче действительно выделяется из всего того, что можно было услышать от эмигрантов. Об этом на страницах «Нового русского слова» в заметке «Третья волна на американских пластинках» размышлял в 1982 году и продюсер Рувим Рублев (он же – Рудольф Фукс): Глава 17. Салат из запретного плода 199 Уже несколько лет тому назад коллекционеры эмигрантских песен в Союзе обратили внимание на появление в Америке необычных пластинок, напетых никому в Союзе неизвестными Сашей и Леной, одна из которых и попала в Россию. Необычность ее на фоне эмигрантских записей заключалась в том, что пластинка не была эстрадной, развлекательной, а скорее типичной для творчества бардов. В американской газете «Новое Русское слово» за 13 февраля 1977 г., каким-то чудом попадавшей нам в руки, мы, советские коллекционеры, могли прочитать в заметке, подписанной Т. М.: «Полтора года назад Саша и Лена чуть ли не через два дня по приезде в Америку появились у меня дома... “Мы хотим петь свои песни”, – сказали они, взяли гитары и запели. Помню, как я заплакала, когда впервые услышала песню “До свидаЗаметка из газеты «Русская жизнь». нья, Россия!” И вот их перСан-Франциско, август 1976 вая стереопластинка. В нее вошли двенадцать песен, очень разных по темам и характеру. Здесь и гневные политические песни из подполья, такие как “Эмигрантская”, “Крематорий”, “Арест О. Мандельштама”, “Молитва”, которые чередуются с прелестными романтическими песнями “Осенний карнавал”, “Серенада”, “Памяти Бориса Пастернака” и совершенно чудесной “Новогодней песенкой дедушкиных часов”». Во второй заметке, озаглавленной «Вторая пластинка» («Новое Русское слово» от 30 апреля 1978 года), тот же автор сообщал: «Вышла вторая пластинка Саши и Лены “Письмо из СССР”... Темы песен можно разделить на две части: политические и романтические. Самой лучшей песней несомненно является “SOS”... Очень удачны сатирические песни “Тетя Соня” и “7 ноября”... Пожалуй, самая важная в политическом отношении – песня “На станции ЧОП”... Удачна хулиганская “Черноморская баллада”... Выдержан озорной стиль, песня полна сарказма и задора... Из романтических песен, пожалуй, лучше, всех “Расцвел в саду засохший куст”, которую задушевно и тонко исполняет Саша. Очень хороши слова: “А у меня сестра выходит замуж... это так странно...” Саша и Лена за это время очень выросли, их 200 Музыкальные диверсанты репертуар стал более разнообразным и интересным». Когда я ехал в США, то надеялся на встречу с первыми американскими бардами и с их пластинками, но, к сожалению, ни их самих, ни их пластинок уже не застал. К моменту моего приезда их концертная деятельность закончилась, а пластинки, видимо, были распроданы. Как «представитель магнитиздата» я был сильно разочарован. В чем причина ухода Саши и Лены? Был ли их успех только кажущимся? <...> Песни Саши и Лены, мне кажется, были слишком меланхоличВторая пластинка Саши и Лены ны и при всех их достоинствах не могли иметь большого коммерческого успеха, так как третья эмиграция – их основной потребитель – слишком устала от своей собственной меланхолии, доставшейся в наследство от «сладкой жизни» в Советском Союзе, и испытывает естественную тягу к песням, более веселым и жизнерадостным. Что же случилось с яркой парой? К концу семидесятых их альянс дал трещину. Вскоре они расстались. Александр взялся за кисть, вновь стал писать картины и параллельно работать над книгой. А Лена... Лена ушла в монастырь. Некоторое время спустя она вновь решила попробовать пожить «в миру». Окончила курсы медсестер, трудилась в госпитале, а потом... снова стала «христовой невестой». С бывшим мужем она не виделась уже лет двадцать, хотя на каждый день рождения и Рождество они обязательно звонят друг другу. По слухам, сегодня Елена руководит хором в одном из русских храмов Нью-Йорка. Александр Калецкий стал успешным художником. Его работы выставляются в лучших галереях и музеях мира. Изредка он продолжает сниматься в кино и рекламе. По-прежнему пишет книги и сочиняет песни. В пригороде Нью-Йорка в 2014 году А мы посмотрим, как эволюбыл открыт Музей А. Калецкого. ционировали «музыкальные диФото автора версии» в новом десятилетии. Глава 17. Салат из запретного плода 201 Подпольные песни В 1980 году во Франции довольно большим тиражом была напечатана пластинка с мрачной, в стиле полотен Босха, картинкой на обложке и алыми буквами пылающим названием – Chansons souterraines («Подпольные песни»). В правом нижнем углу, словно не желая привлекать излишнего внимания, расположилась надпись: ГЛЕБ/GLEB. Ко мне лента с этим загадочным концертом попала году Алексей Хвостенко в 1987–1988-м. В числе прочих (1940–2004) в своей секретной домашней студии в квартире на 3-й Фрунзенской набережной ее порекомендовали братья-писари Слава и Сережа Мавроди. (Об этом я подробно рассказывал в других своих книгах). Помню, что у них он проходил не как Глеб, а как некто А. Женикер. За прошедшие десятилетия я ни йоту не приблизился к разгадке авторства этого альбома. Некоторые коллекционеры припоминали, что у них кассеты были подписаны иначе – «Глеб Хвостенко». Ситуация запутана, точно леска у начинающего рыбака. «Намертво», – как говаривал мой дед. Хвостенко, только, конечно, не Глеб, а Алексей, – фигура широко (пусть и в узких кругах) известная. Художник, поэт, музыкант, эмигрант... Алексею Хвостенко и Анри Волохонскому принадлежит авторство песни «Над небом голубым есть город золотой». Своими сочинениями, выставками неформального искусства и в целом несоветским образом жизни Хвостенко вызывал идиосинкразию у властей. В конце шестидесятых его отправили в психушку, где залечили так, что он потерял способность ощущать остроту цветопередачи, из-за этого перестал писать картины и перешел только на коллажи. В 1972 году в Италии был выпущен сборник «10 советских поэтов», куда наряду с произведениями Ахматовой, Евтушенко и Вознесенского вошли стихи Хвостенко. Когда в 1975 году он подал документы на эмиграцию, то ему отказали по причине того, что против его отъезда возражает. . . отец бывшей жены. Такая формулировка потрясла даже матерых деятелей из редакции «Посева». Узнав о произволе, в очередном номере друг новоявленного «отказника» писатель Владимир Марамзин в качестве поддержки опубликовали заметку под названием «Бывший тесть не согласен», где в открытую разместил все данные и московский адрес ратующего за непутевого зятя родственника, обвинив его в сотрудничестве КГБ. Новость подхватили радиоголоса, и два года спустя Хвост уже гулял по Монмартру. 202 Музыкальные диверсанты В 1981 году в Лондоне он записал первую пластинку «Прощание со степью». В работе над альбомом ему помогали сын Марка Делючека Паскаль, известный гитарист Андрей Шестопалов и легендарный ведущий «Русской службы Би-би-си» Сева Новгородцев, сыгравший на флейте. Песни там звучали очень интересные, наполненные сладким ядом политической (и не только) сатиры, что «слышно» даже из названий: «Вальс-жалоба Солженицыну», «Олимпийское проклятие», «Песня о независимости», «Стриптиз во вкусе ООН», «Сучка с сумочкой», «Прославление Олега Соханевича». Последняя посвящена художнику, который в 1967 году поднялся на борт теплохода «Россия», шедшего маршрутом Одесса–Сочи. При нем был чемоданчик с запасом воды, скудным провиантом и... надувной лодкой. Ночью он, никем не замеченный, спрыгнул за борт, в воде ртом надул лодку и... девять суток греб к «берегу турецкому». Когда его выловили «янычары», то долго не могли поверить, что такое возможно. Хвостенко посвятил ему песню, начинавшуюся такими словами: В море Черном плывет «Россия» Вдоль советских берегов, Волны катятся большие От стальных ее бортов. А с советских полей Дует гиперборей, Поднимая чудовищный понт, Соханевич встает, В руки лодку берет И рискует он жизнью своей... В связи с вышеизложенным не могу не вспомнить и подвиг Славы Курилова, который также, спрыгнув с туристического лайнера, курсировавшего вдоль экватора (без возможности схода на берег в портах! Существовала такая издевательская форма отдыха для советских граждан, когда на стоянках туристам вместо экскурсий на берегу демонстрировали фильмы о жизни страны, где пришвартовался теплоход), несколько суток без единой капли воды, практически в костюме Адама, ориентируясь по звездам, вплавь добрался до Филиппинских островов. Когда его выловили местные пограничники, беглец светился от покрывшего его тело планктона. Впоследствии он издал автобиографическую повесть «Один в океане». Представляете, как эти люди мечтали выбраться из-за железного занавеса, если решались на такие авантюры! А ведь я вспомнил только несколько эпизодов, на деле же их было гораздо больше. Жаль, не все ждал happy end. В 1982 году Алексей Хвостенко записал в Париже потрясающий жанровый альбом «Фонарики ночные» (переизданный недавно в России под названием «Последняя малина»). Как видно по названию, там звучала ставшая народной песенка Глеба Горбовского, с которым Хвостенко был дружен еще со времен питерской юности. Как был он дружен и с Иосифом Бродским, и с Константином Кузьминским, и со многими другими героями андеграунда, сам являясь его неотъемлемой частью, а может быть, даже живым воплощением. В Париже он жил и творил в сквотах, в Лондоне во время записи пластинки «Прощание со степью» обретал- Глава 17. Салат из запретного плода 203 ся на вилле датского миллионера, в Нью-Йорке то бичевал в подвалах Брайтона-Бич у друга Кузьмы, то квартировал в шикарных пентхаусах. И везде, невзирая на окружавшие интерьеры, оставаясь только собой – художником и поэтом. Так мог ли Хвостенко как-то быть связан с Глебом (если вы не забыли, мы начали разговор с истории его альбома «Подпольные песни») или тем, кто за этим древнерусским именем укрылся? Вероятно. А может ли указанная братьями Мавроди фамилия оказаться верной? В равной степени да и нет. В общем, так или иначе, но стоит признать, что этому товарищу по имени Глеб, видимо, всерьез опасавшемуся «длинных рук Кремля» и «всевидящего ока “большого брата”», виртуозно удалось обрубить все концы, полностью оправдав название альбома «Подпольные песни». Джеймс Бонд – дитя по сравнению с этим мастером конспирации. Поговаривают, что хоть и вышла пластинка во Франции, все записи для нее были сделаны в СССР и тайно переправлены на Запад. И что якобы голос на диске принадлежит какому-то весьма известному в Союзе «деятелю искусств». Но пока раскрыть инкогнито никому не удалось. Если вдруг кто знает, напишите, не сочтите за труд. Огонь моего любопытства пора бы и затушить. Давно пылает... Рискованные шутки Путать следы заставляли разные обстоятельства. Я уже упоминал издание владельцем студии «Кисмет» Рудольфом Фуксом пластинки Александра Галича (в целях конспирации выпускающей компанией была указана некая Fortuna-records). Здесь тоже бал правит проза жизни – нежелание платить авторские. Этот же энтузиаст магнитиздата славен тем, что напечатал восемь пиратских дисков Высоцкого, а также отдельные гиганты Аркадия Северного, Александра Розенбаума, «Братьев Жемчужных» и даже первый в истории LP «Машины времени». У Фукса был конкурент – бывший сотрудник московского ГАИ Евгений Конев. В 1981 году он Кассета студии Евгения Конева 204 Кассета студии Конева серии «Известные барды России и зарубежья» Музыкальные диверсанты Глава 17. Салат из запретного плода основал в Нью-Джерси студию IRS (International Record Song). В основном Конев выпускал кассеты. Но даже в оформлении обложек аллегорически обыгрывалась связь содержания с запретами и отсутствием свободы творчества в СССР. Печатал он и тематические сборники «Песни сталинских лагерей», которые продолжали традицию, заложенную еще в шестидесятых–семидесятых Варди, Пылаевым, Вольным и Верни. В середине восьмидесятых на страницах «Нового Русского слова» Конев размещал огромные, в полполосы, рекламные объявления своей фирмы. Был там, в частности, раздел «Политическая песня и сатира»: телям, удалось сбежать на Запад бегемоту). Вообще материал на диске был очень слабым, откровенно повторяющим интонации Высоцкого, при этом никак не дотягивающий до оригинала. Речь тем не менее не о достоинствах музыки и стихов, а о содержании. Оно как раз представляет для нашего рассказа определенный интерес. Начиная с первого трека «Прощай, Леня!», где был отображен разговор между умирающим Брежневым и входящим в должность генсека Андроповым, в большинстве остальных композиций авторы также неуклюже запускали стрелы сатиры в советскую (и отчасти американскую) действительность: 1. В. Высоцкий. История страны – история болезни. 2. Александр Галич. 3. Песни сталинских лагерей. 4. Юлий Ким. Песни лирические, критические и запрещенные в СССР. 5. Сатира «Кремлевская энциклопедия». 6. Алексей Хвостенко «Прощание со степью». 7. Юмор. Встречи в «Русском лесе» и так далее. Есть в каталоге этого одного из самых загадочных и малоизвестных лейблов русского зарубежья и несколько виниловых пластинок. Первостатейной редкостью является релиз 1983 года под названием «Рискованные шутки», где записаны, однако, совсем не песни, а монологи... сатирика Михаила Жванецкого. В рекламе новинки на страницах «Нового Русского слова», говорилось: «Отличное лекарство от ностальгии. Что запрещено в СССР – доступно в Америке. Едкая, остросоциальная, на грани дозволенного сатира. То, что позволяли себе советские партократы на закрытых концертах, доступно всем. Некоторые из 19 миниатюр были одноразово пропущены цензурой для исполнения на публичном концерте в Советском Союзе и немедленно запрещены ввиду неожиданной реакции счастливчиков-слушателей и появления в народе невероятного количества интерпретаций миниатюр Михаила Жванецкого в виде анекдотов. Записи, послужившие материалом для этой пластинки, были сделаны профессиональным звукооператором на закрытом концерте в Доме литераторов и с большим трудом переправлены из СССР в нашу фирму». В том же 1983 году Евгений Конев издал альбом неких Сергеева и Романовского «Зоопарк» (в названии и заглавной песне аллегорически обыгрывалась жизнь в СССР, откуда, сломав клетку, на зависть другим его обита- Из носа трубочка торчит, Машины в животе играют, Лежит средь склянок Леонид И дикой скукою скучает: Мол, подыхаю я, каюк Под слухи темные в народе, Недолго думал он, как вдруг Юрий Владимирович входит. «Ну, что, мол, Леня, – говорит, – Ударила тебя кондрашка?» 205 Анонс выхода пластинки Михаила Жванецкого «Рискованные шутки». 1983 «Как видишь», – буркнул Леонид, Глаза скосивши на бумажку «Послушай, Юр, а как теперь Ты будешь со страной справляться? Народ до ручки озверел, Того гляди, уж лезет драться, Да диссиденты все ворчат, Опять же неувязки в Польше, Ведь коммунизм ты так никак У нас в России не построишь»... Главное отличие продукции Конева, Фукса и самих артистовэмигрантов третьей волны – все они изначально предназначались исключительно для русской общины. Помните, как Слава Вольный, выпустив Gulag Song, отправился с гастролями по европейским университетам?! Как продюсеры сопроводили английским переводом пластинку Нугзара Шария?! Как Ив Монтан*, услышав песню «Окурочек» на пластинке Дины Верни, взял ее * Ив Монтан (1921–1991) начинал карьеру шансонье в образе «поющего пролетария», чем очень импонировал советским властям. Несколько раз приезжал с гастролями в Москву и считался другом СССР. Но после событий в Чехословакии резко изменил взгляды и стал придерживаться антикоммунистических взглядов. 206 Музыкальные диверсанты Глава 18. ДО ПОСЛЕДНЕГО АККОРДА «…Я снаряжаю гитару к бою. Близится время “Ч”. Пальцем большим забиваю патроны В деку – свой пулемет. Скоро ракета светом зелёным Бросит меня вперёд…» А. Розенбаум, «Я обожаю расстреливать город» Оперативный псевдоним В конце 1982 года мне в руки попала запись очередного «эмигранта», который значился как Шумский. Произведения там были довольно странные, сейчас бы сказали – концептуальные. На мотив известных советских песен этот человек исполнял совсем не советские тексты, сдабривая их, правда, изрядной долей юмора. Получилось забавно. Вот, например, на мелодию «Лизаветы» Богословского:* Ты ждешь, Лизавета, С ОВИРа ответа, Ты не спишь до рассвета, Не сомкнув даже век. Под безобидной и веселой, на первой взгляд картинкой на пластинке Сергеева и Романовского, скрывалась едкая антисоветская аллегория: Зоопарк, по замыслу авторов, символизировал Советский Союз, из которого повезло вырваться лишь редким счастливчикам Как вызов подала, В отказ ты попала, Жди ответ, Когда растает снег... А как вам такие «Шаланды, полные кефали»? в свой репертуар?! Какой мировой резонанс вызвала работа Теодора Бикеля в поддержку советских евреев?! Ничего похожего в дальнейшем наблюдаться не будет. Практически вся творческая активность эмигрантов третьей волны была нацелена исключительно на русскую диаспору и никакого посыла, кроме развлекательного, в себе не несла. Но и тут бывали исключения. * Весь Брайтон трейнами укрылся, И слухом Бордвок налился, В Нью-Йорке Костя появился, Он из Одессы вырвался. «Я вам не скажу за целый БрайтонБич, его как только увидал, В нем узнал кусочек Молдаванки, Брайтон – наш одесский филиал»... Морской бушлатик после стирки Веревкой цицес подвязал. Ермолку вместо бескозырки Надев, с улыбкой напевал: Он пел на идиш под гитару, Порой Совдепы вспоминал И говорил, обнявши Сару: «Кто там был жид, здесь русским стал*». В песне использованы характерные для языка эмиграции адаптации английских и еврейских слов: 1) трейны (от англ. train – поезд) – над улицей Брайтон-Бич, где расположен русский район, проходит постоянно грохочущая линия метро; 2) Бордвок (boardwalk – деревянная пешеходная набережная вдоль океана) – традиционное место встреч эмигрантов; 3) цицес (иврит) – ритуальная деталь одежды хасидов, сплетенный пучок из восьми нитей, обозначающий непостижимость Всевышнего. 208 Музыкальные диверсанты Альбом назывался «Брайтонштат». Злая бытовая сатира на жизнь в СССР перемежалась там с ностальгической лирикой и ультраантисоветскими выпадами. Два года спустя, в 1984-м, появилась вторая работа, названная «Туфелька для Золушки». Артист удивил снова, причем сильно. Теперь он пел крамольные тексты на мотив известных оперетт. Невозможно передать это на бумаге. На самом деле имя новатора в жанре было никакой не Шумский, а Ян Балясный. Для публики – Ян Бал. Он родом из Киева. В 1949 году окончил Харьковское военномузыкальное училище. Работал музыкантом в цирке, танцевал в прославленном ансамбле Павла Вирского. В 1956 году поступил в Киевское танковое училище, играл в штабном оркестре на аккордеоне. Позднее окончательно ушел на эстраду. Выступал как артист разговорного жанра, снимался в небольших ролях в кино, много гастролировал по Украине. В 1979 году вместе с женой и детьми выехал в США, где, не стесненный отныне никакими цензурными запретами, смог наконец-то высказаться в полный голос. Ни на одной кассете артиста не было размещено его фотографии и указано настоящей фамилии. Трудно сказать, сознательно или случайно было выбрано такое оформление, но безликий дизайн и американизированный псевдоним уберегли сатирика от крупных неприятностей. Глава 18. До последнего аккорда Как вспоминала его вдова Эстер Балясная, через несколько месяцев после выхода дебютной кассеты по Брайтону стали шнырять молодые люди со спортивной походкой, которые, особенно не скрывая, что являются сотрудниками посольства СССР, настойчиво интересовались, кто же автор сих опусов и как бы с ним повидаться. К счастью, такой встречи удалось избежать. Хотя последовавшая сразу после выхода второго альбома ранняя и скоропостижная смерть в рассвете лет от инфаркта (ему едва исполнилось 57) наводит на некоторые мысли. Именно на этой кассете с невинным названием «Туфелька для Золушки» прозвучала уж слишком смелая для того времени песня на известную мелодию городского романса: ...Скорбная песня – мой траурный клич, Первым отбросил копыта Ильич. Богу ли, черту всю душу отдал, Можно ли было подумать, что советский офицер Ян Балясный окажется злостным антисоветчиком. 209 Ленинский путь свой стране завещал. Он написал: «Шаг вперед, два назад», Дал стране нэп, а потом загнал в ад... И так далее до правившего в ту пору генсека Черненко. Полную версию «краткой истории КПСС» можно услышать в музыкальном приложении к книге. В это связи не могу не вспомнить нашу доморощенную «былину», которую, как говорят, до сих пор можно услыхать в электричках, причем уже с современными куплетами: Киев, 1970-е Реклама концерта Ян Бала из «Нового русского слова» Царь Николашка долго правил на Руси, и хоть собой был неказист и некрасив, при нем водились караси, при нем плодились пороси и было много чего выпить-закусить. Но в феврале его немножко не того, и вот узнали мы всю правду про него: что он рабочих обижал, что он евреев унижал и что царицу его Гришка ублажал. 210 Музыкальные диверсанты Товарищ Ленин вкупе с Троцким – два вождя – социализм внедряли, головы рубя. Социализм у нас окреп; да, жаль, в стране исчезнул хлеб – тогда ввели они спасенье наше – нэп. Но в марте он немножко не того – и вот узнали мы все правду про него: он полстраны пересадил, он верных ленинцев сгубил и богом сам себя при жизни объявил. Ну, Ленин жив – о нем не надо ничего. А с Троцким хуже – он немножко не того: узнал о нем всяк из людей, что нет врага народа злей, что провокатор он и вражеский лакей! Хрущев Никитушка хоть ростом был с аршин – страна достигла с ним сияющих вершин. при нем пахали целину, при нем летали на Луну, За 20 лет клялись построить «коммунизьм». Товарищ Сталин был нам всем родной отец. Капитализму наступил при нем конец. Он пятилетки учредил, крестьян в колхоз объединил и над рейхстагом флаг советский водрузил. Но в октябре его немножко не того, и вот узнали мы всю правду про него: он ум семь раз на дню менял, он кукурузный культ создал, весь мир роднёй Кузьмы пугал. Ну в общем, кой-где в нем свербил «волюнтаризьм»...* Скоропостижная кончина артиста осенью 1987 года стала полной неожиданностью для его родных, друзей и поклонников. Впереди были большие планы, остался незаконченным третий альбом. Культура русского зарубежья потеряла яркого, самобытного артиста. Некролог Яна Бала из газеты «Новое русское слово». Архив Э. Балясной * * Автором песни, написанной в середине 1960-х и «ушедшей в народ» ( здесь приведена одна из множества версий), является ныне здравствующий ленинградско-питерский поэт Анатолий Флейтман. Прим. ред. 211 Глава 18. До последнего аккорда «Русский акцент» Не столь остро, как Ян Бал, но в схожей манере театрального «капустника» выстраивал свои программы Альберт Корабельников. На его единственном альбоме «Русский акцент» песенные зарисовки об эмигрантских проблемах сменялись высмеиванием советского коммунального быта и воспеванием Америки: В субботу ровно в восемь просыпаюсь, Трамвай прошел по улице, звеня, На кухне я под краном умываюсь, Поскольку ванны нету у меня, Кому нужна, скажите, эта ванна, В районной бане нету выходных, С Петрухою и Кузькиным Иваном, Мы после бани выпьем на троих. Альберт Корабельников. По первой профессии он был морским офицером, но всю жизнь увлекался антиквариатом, занимался реставрацией старинных вещей В субботу я поддам, как полагается, Потом еще вдвоем с женою Настей, Я – алкоголик, а Настасья – пьяница, И оба мы – оплот советской власти... Творческой находкой исполнителя стал конферанс – в паузах между песнями он читал стихи, монологи и пародии (например, имитируя Роберта Рождественского), выдержанные в таком же вольном духе. На мотив саундтрека из к/ф «Белорусский вокзал» он, пожалуй, впервые после Высоцкого поднял больную тему дальнейшей судьбы в СССР штрафников и пленных Великой Отечественной. Примером стала биография собственного отца: В штрафную роту б опять свою, Ему б пойти на штурм рейхстага, Ему бы погибнуть бы в том бою, Чем через восемь лет в ГУЛАГе... Быть может, где-то и промолчу, Но вот сейчас молчать не стану, В Страну Советов я не хочу, Хотя давно не видел маму... Корабельников был не только талантливым автором, но и удачливым бизнесменом. Однако в девяностые годы переплетение личных и финансовых проблем привело к трагедии – шансонье застрелился из охотничьего ружья. Среди дюжины треков на кассете «Русский акцент» есть пронзительная белогвардейская «Баллада о плачущей лошади». Не знаю, переосмыслил ли Альберт известное стихотворение Николая Туроверова «Уходили мы из Крыма» или создал свое произведение, благодаря творческому воображению, но получилось очень здорово. 212 Музыкальные диверсанты Недавно эту вещь перепел главный «офицер» третьей волны Михаил Гулько. Именно с его подачи возникла мода на песни о Белой гвардии. Записав в 1982 году пластинку «Синее небо России», они вместе с продюсером альбома Михаилом Шуфутинским взяли напрокат театральные костюмы, и отправились в городок Лейквуд под НьюЙорком. В Лейквуде с начала двадцатых селились русские изгнанники. Там жил создатель знаменитого Хора донских казаков Сергей Алексеевич Жаров и там же находится красивый храм Александра Невского, на фоне которого Гулько, надев офицерскую форму, и сфотограМихаил Гулько в образе фировался. Кадр получился эффектным. белого офицера в изгнании. Его композиции – «Поручик ГолиФотосессия к пластинке цын», «Господа офицеры», «Сожженные «Синее небо России». мосты» – вызвали шквал откликов слуСША, Лейквуд, 1981 шателей. Увидев интерес, такие песни стали включать в свои проекты практически все коллеги артиста по эмигрантской сцене: Михаил Шуфутинский, Анатолий Могилевский, Люба Успенская, Слава Медяник, Евгений Кричмар, Лев Пильщик... Но не стоит искать здесь даже намека на след подрывной деятельности. Это лишь поиск интересного, запоминающегося эстрадного образа, и не более. Никто больше не размещает на конвертах дисков или вкладышах кассет пламенных речей об «узниках ГУЛАГа», отныне задача другая – привлечь публику в ресторан или на концерт, продать как можно больше пластинок. О слушателях по ту сторону океана никто из них не задумывается. Кроме «белогвардейщины» находят свой отклик и лагерные песни, и ностальгические, и разгульные, прославляющие сладкую жизнь на Западе. Но по законам исторического развития идеи за всем этим уже нет, есть обычная конъюнктура рынка. Трагедия превратилась в фарс. Но до поры певцов-эмигрантов, а вместе с ними и доморощенных трубадуров по-прежнему крутят по «вражеским голосам» и яростно ругают в советской печати. Из статьи «Барды», газета «Молодая гвардия» (Ф. Иллюк, Киев, 28.05.1985): ...Музыка бывает разной. Сегодня мы поговорим о так называемых бардах, их произведениях и устремлениях. Кто они – певцы или ремесленники в музыке? Заглянем в энциклопедию: барды – «народные певцы кельтских племен, которые стали позднее профессиональными средневековыми поэтами, бродячими или же теми, которые жили на княжеских дворах, главным образом в Ирландии, Уэльсе и Шотландии». Глава 18. До последнего аккорда 213 Следовательно, поэты. Значит, должна быть и поэзия соответствующего уровня. Но новые барды давно уже выкинули ее на помойку как что-то непотребное. Главное – побольше запутать смысл своих творений и подобрать под них соответствующий музыкальный фон. А заказчики этой музыки известны – ЦРУ, ФБР и другие подобные им «миротворческие» учреждения Запада. В ход они пустили солидную обойму таких певцов: от бывших белогвардейцев и изменников Родины до нынешних антисоветчиков типа бывшего ленинградского барда Токарева, Горовца и Галича. Подобные «таланты» нашим идеологическим противникам необходимы. Поэтому и кричат про них на Западе, называя «настоящими творцами», посвящая целые программы в эфире и направляя эту музыкальную продукцию на слушателя, в первую очередь на молодежь... Упомянутый в отрывке Вилли Токарев – лидер неофициального советского хит-парада первой половины восьмидесятых. Оказавшись в НьюЙорке в 1974 году, пять лет спустя бывший контрабасист из ансамбля Эдиты Пьехи «Дружба» выпустил лирическую пластинку «А жизнь – она всегда прекрасна». Эмиграция встретила работу, выдержанную в лучших традициях советской эстрады, совершенно равнодушно. Поразмыслив и подзаработав денег за баранкой такси, Вилли выстрелил альбомом блатных песен «В шумном балагане». И это было таки совсем другое дело! Кассеты разлетались как холодная кока-кола в жару. Убойный материал просочился в Советский Союз и в тысячах копий разлетелся от Москвы до Воркуты. На дворе стоял 1982 год. Только-только власти было вздохнули спокойно: в один год друг за другом умолкли, уйдя в мир иной, Аркадий Северный и Владимир Высоцкий. И тут на тебе – как черт из табакерки, выпрыгнул новый «трибун». Альбомы заокеанского шансонье, несмотря на все препоны, неслись из магнитофонов несознательных граждан на всех широтах огромной страны. Не помогали ни разоблачительные статьи, ни включение имени Токарева в список запрещенных исполнителей. Что было делать? Только подвозить на позиции тяжелую артиллерию пропаганды. Вилли Токарев. Первые шаги к славе. Нью-Йорк, конец 1970-х 214 Музыкальные диверсанты В 1985 году поползли слухи, что Токарев убит. Застрелен. Не то в собственной квартире, а не то в ресторане «Одесса» на Брайтоне. В одном из интервью я попросил Вилли Ивановича прокомментировать те давние события. И вот что он ответил: «Слух, вероятно, был распушен КГБ, ведь мои песни были запрещены в СССР. Вскоре после выхода альбома “В шумном балагане” я приехал в Австрию и зашел к знакомому ювелиру, а он вдруг говорит мне: “Вилли, ко мне на днях заходил какой-то странный человек из Союза, по виду разведчик, интересовался тобой. Спрашивал, где этот Токарев, который поет “Мы – воры-коммунисты”?..” Я удивился: “Что же они тебя в Австрии ищут, когда ты в Штатах живешь?” Самое интересное, что я не пел никогда таких строчек – “Мы – воры-коммунисты”. У меня была шуточная вещь “Мы – воры-гуманисты”, но никакой откровенной антисоветчины я не пел, политика – не моя тема, а потом понял, что, видимо, и в КГБ попадали записи не лучшего качества и они просто не разобрали слов. ...Однажды вечером 1987 года я пел, как обычно, на сцене ресторана “Одесса”. Туда пришли поужинать приезжие из Союза и, увидев меня живого и здорового, просто остолбенели: “У нас в Союзе все говорят, что вас убили... А вы здесь!” Я удивился и подумал, что надо как-то опровергнуть нелепые слухи. Лучшим опровержением была бы песня, которую я в тот же вечер и написал: Здравствуйте, товарищи, дамы, господа. / Это голос Токарева Вили. / Так у нас бывает, злые люди иногда / Слух пускают, что тебя убили...» В то же время, когда наши спецслужбы пытались разобраться с «антисоветчиком» Токаревым, на Брайтоне его считали... агентом КГБ. Ведь в его песнях окружающая действительность описывалась без прикрас. «Когда я написал песни “Таксист» и “Небоскребы”, то слышал упреки от наших эмигрантов. Они говорили: “Ты что Америку ругаешь? Зачем тебе это нужно?” Но я не ругал, а писал о том, о чем писали американские газеты», – вспоминал артист. Глава 18. До последнего аккорда 215 «В специальном пособии для мастеров идеологических диверсий говорилось прямо: “Музыка является средством психологической войны”…» (Н. Кейзерова и Е. Ножкина «Идеологическая борьба: Вопросы и ответы». Политиздат, 1987) «западные кинофильмы, сеющие вредные семена чуждого нам образа жизни», «мультфильмы развлекательной корпорации Уолта Диснея, служащие пропаганде западного образа жизни», «подрывные радиоголоса, спекулирующие на фальсификациях истории» и, конечно, «использование Западом в идеологических целях низкопробных музыкальных вкусов некоторой части нашей молодежи». Здесь авторы заявляли прямо: «Наряду с рок-музыкой заметный эстетический и нравственный ущерб наносит блатная лирика, антисоветчина из репертуара эмигрантских ансамблей, а также убогие творения лжебардов. Пошлость, ресторанная романтика нередко выплескиваются за пределы личных фонотек, звучат в электричках, на пляжах, в зонах отдыха... В специальном пособии для мастеров идеологических диверсий без обиняков сказано: “Музыка является средством психологической войны”...» Внутренние эмигранты В середине восьмидесятых ситуация внутри СССР меняется. Старые лозунги – «Коммунизм – это молодость мира» и «Слава КПСС» – сменяются новыми с непривычными словами: «Перестройка–Ускорение–Гласность». Но сила инерции велика, и слом системы идет тяжело. В 1987 году в продажу поступает учебник Н. Кейзерова и Е. Ножкина «Идеологическая борьба: Вопросы и ответы» [43], где подробно рассматривались методы, какими Запад воюет на фронтах холодной войны. В разделе «Противоборство в сфере духовной культуры» рассматривались интереснейшие вещи: «литература и лингвистическое оружие», Михаил Гулько и Сэм Джонс в студии радио «Би-Би-Си» на записи программы о песнях русской эмиграции «Перекати поле». Лондон, 1988 216 Музыкальные диверсанты Враг не дремал и, видимо, с подачи авторов книги, изучив вкусы «некоторой части советской молодежи», запустил зимой 1988 года на волнах «Русской службы Би-би-си» программу Сэма Джонса «Перекатиполе», посвященную звездам русской эмиграции третьей волны. Знакомые и незнакомые песни прорывались сквозь немыслимый вой и треск глушилок. Но рейтинги передачи били все мыслимые рекорды. Еще бы! По популярности брайтонские певцы соперничают в СССР с лучшими западными артистами, но ни их фотографий, ни какой-либо внятной информации о них не сыскать. Более того, они находятся под запретом и оттого интересны вдвойне. Лондонские эфиры пробивают эту информационную брешь. На протяжении полутора лет каждую неделю Сэм общался с Токаревым, Гулько, Шуфутинским, Могилевским, Пильщиком, Шепиевкером, Успенской, Слесаревым и главой «Кисмета» Рудольфом Фуксом. Программу свернули вскоре после того, как в Москве анонсировали концерты «белогвардейца» Бориса Рубашкина. Не на первых его выступлениях в Театре эстрады, а во время второго приезда в Москву, в ГЦКЗ «Россия», в первом ряду сидел сам Михаил Сергеевич Горбачев с супругой Раисой Максимовной и, не жалея ладоней, хлопали «Мурке». А еще год спустя первая леди вместе с мужем вручили огромный букет роз другому заезжему гастролеру – Вилли Токареву. Который, кстати, и прибыл в СССР по личному приглашению генсека после того, как он где-то услышал песню: Я на днях известие в «Известиях» прочел, Что в Союзе приоткрыли двери, Да чтоб ты был здоров, Михал Сергеич Горбачев, Хочется надеяться и верить... Наступало новое время. Наступало, да еще не наступило. В то время как «товарищ Горбачев» горячо аплодировал Рубашкину и Токареву, их коллега по жанру, только не эмигрант, а наш доморощенный «орфей» Александр Новиков добивал на зоне первую «пятерку» из отмеренных судом десяти лет строгого режима. Говоря о «музыкальных диверсантах», что забрасывали свои творения через частокол железного занавеса, нельзя не вспомнить о наших, внутренних эмигрантах. Тем более что цензоры, идеологи и их подручные в погонах о них никогда и не забывали. Взглянем на выдержки из списка запрещенных пластинок образца 1984 года (орфография оригинала сохранена): Глава 18. До последнего аккорда 217 «Черные русские», «Кожаные комиссары», «КИСС», «Нина Хаген», «Б-52», «Секс Пистолз», «Крокус», «Айрон Мейден», «Джудас Пpиcт», «АС-ДС», «Cпapкc», «Блэк Саббат», «УФО», «ХУ», «Скорпионс», «Чингиз Хан», «Пинк Флойд», «Хулио Иглесиас», «М. Джексон», «Дюран-Дюран», «Род Стюард», «Назарет», «Депеш Мод» и т. д., а также песни из так называемых «эмигрантских кругов» (Ребров, Вилли Токарев, Новиков, Виктор Шульман, А. Розенбаум, В. Высоцкий (зарубежные концерты). Вывозить из СССР магнитофонные записи самодеятельных ВИА и рок-групп, в творчестве которых допускается искажение советской действительности, пропагандируются чуждые нашему обществу идеалы и настроения: «Гулливер», «Браво», «Примус», «Альфа», «Наутилус», «Аквариум», «Мифы», «Пикник», «Кино», «Автоматические удовлетворители», «ДДТ» «Урфин Джюс», «Красные маки», «Круг», «Диалог», Владимир Баграмов, Аркадий Северный, Владимир Высоцкий. Орготдел БРФ, 5 января 1984 г. Среди запрещенных к ввозу и вывозу записей представителей «эмигрантских кругов» мелькают две новые фамилии: Розенбаум и Новиков. Допускаю, что в 1984 году авторы списка и представить себе не могли, что эти исполнители живут не на Брайтоне и даже не в Париже, а совсем рядом – в Ленинграде и Свердловске. У вас на Брайтоне хорошая погода, У нас на Лиговке, как водится, дожди. Как вам живется, дети моего народа, За фунты, доллары, никак не за рубли. Первая пластинка А. Розенбаума. США, 1986 Свалили вы, так дай вам бог, друзья, удачи, Пусть вам сегодня на Бродвее повезет. А мы живем здесь, как и жили, и не плачем, Что Вилли Токарев на Брайтоне поет... В 1984 году в Киеве состоялся один из концертов Александра Розенбаума для «узкого круга». Соответствующие органы, хотя и знали о готовящемся визите загадочного исполнителя, вычислить место и сорвать запись не смогли. Когда же киевский «альбом» ушел через магнитиздат в народ, газета украинского ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» вышла с разгромной статьей. Инструкция для работников советской таможни: ЗАПРЕЩЕНО! Ввозить в СССР грампластинки, компакт-кассеты, видеокассеты, книги, плакаты и другую продукцию, отражающую творчество следующих рок-групп и исполнителей: «Немецко-польская агрессия», «Райнгольд», «Центральный комитет», «КГБ», «Кремль и хороший народ», «Злата Прага», «1943», «Белый Кремль», ...Серьезные претензии следует предъявить к текстовому материалу песен. Практически во всех исполненных произведениях присутствует двусмысленность текста с аполитичной подоплекою. Часть произведений носит ярко выраженный характер враждебности к системе государственных органов управления. Автор увлекается использованием вульгаризмов и жаргонных слов. Подобные выступления наносят идейный и эстетический ущерб. 218 Музыкальные диверсанты В августе прошлого года Розенбаум в очередной раз прибыл в Киев. Прибыл, не нарушая своих привычек – обошел официальные инстанции. К друзьям, по их приглашению... Что привез с собой на этот раз Розенбаум? Все тот же репертуар, состоящий из «шедевров», большинство которых несет явную печать Запада. Под однообразное бренчание гитары автор песен и музыки, жалуясь на жизнь, все удивлялся как до этих пор «не обессилел наш народ». Так когда-то удивлялся и другой поборник «настоящей песни» Василий Токарев, который часто кричал в своих «шедеврах»: «В Америку хочу!» Угодив туда и сменив свое «лапотное», по его мнению, имя на благозвучное Вилли, пел под защитой статуи Свободы: «Я Америку теперь благословляю, пистолет куплю, прохожих постреляю». Правда, недолго он восхвалял заокеанский рай. Очутившись через некоторое время на его задворках, достославный бард поменял свой репертуар. Выкиув из него восхваления, он запел другое: «тут любому на любое наплевать». Что это именно так, он убедился на собственном опыте, когда лишился своих песенных заработков... Александру Новикову повезло меньше. Против него была развернута беспрецедентная по размаху кампания, закончившаяся лживым обвинением и сроком. Я держу в руках пожелтевшую вырезку со статьей Ю. Уральского «К искусству отношения не имеет» из свердловской газеты «На смену» (март, 1985): Эти песни мы слышим то в автобусах, то в трамваях и электричках, то бывая у своих знакомых. Потертые, не всегда качественные записи Токарева, Новикова и других. Надтреснутые баритоны или фальцеты, баски с хрипотцой, полублатные интонации. Все вроде бы ясно – музыкальный китч, один из пластов псевдокультуры. Но почему столь популярны эти песни? Что ж, давайте попробуем разобраться. Причины здесь скорее не музыкального, а социального порядка. На якобы «смелость» и «правду без прикрас» претендуют исполнители... Что есть, то есть – за последние два десятилетия нам остро не хватало и того и другого. Новое с трудом пробивало дорогу к свету, и зачастую глохло, исчерпав силы в борьбе. Это сегодня мы раз и навсегда решили – надо говорить правду, необходимо бороться с теми негативными явлениями нашей жизни, которые мешают нам смотреть в день завтрашний, мешают плодотворно работать, творить, создавать. И это, безусловно, важный шаг по демократизации нашего социалистического строя и обнадеживающий фактор того, что так оно и будет всегда. Мы хотим в это верить. Но есть, очевидно, какой-то камертон, по которому люди проверяют, есть ли сдвиг, можно ли говорить открыто, не боясь преследования за критику, за слишком смелое слово... Среди других звучат отдающие ресторанным запашком слезливые песенки Александра Новикова. Сегодня к ним интерес особый. «Говорят, допелся? А еще демократия... Не всем, видно, и не для всех. За правду пострадал человек...» Слухи об аресте певца моментально распространились по городу, а в скором времени и по всей стране. Видя, что дело приобретает нежелательную политическую окраску, следствие отказалось от привлечения Новикова к ответственности за песни и пошло по пути фабрикации уго- Глава 18. До последнего аккорда 219 Когда приглашенные музыканты услышали тексты Никиты Джигурды, то некоторые из них ушли, отказавшись принимать участие в записи такой откровенной антисоветчины. Остались только те, кому было нечего терять – они отправлялись в эмиграцию. Никита Джигурда записывает альбом «Перестройка». Киев, 1986 ловного дела по статье «незаконное предпринимательство». Приговор – 10 лет в колонии усиленного режима. Информация о случившемся проникла за рубеж – в конце 1984 года песни Новикова прозвучали на радиостанции «Немецкая волна». В комментарии диктора прямо говорилось, что в СССР человека преследуют по политическим мотивам, вменяя тем не менее в вину уголовное преступление. Вилли Токарев вспоминал, что узнал о Новикове и его песнях, когда прочел в одном из журналов статью, смысл которой сводился к следующему: Александр Новиков сидит в советской тюрьме за то, что правдиво отобразил в своих песнях окружавшую его действительность; будь Вилли Токарев сейчас в России, он тоже получил бы срок за свои куплеты, но, к счастью, успел выскользнуть из лап коммунистов и свободно поет в Нью-Йорке. Новиков был осужден. Но свято место пусто не бывает. В 1987 году на авансцену вышел неведомый исполнитель под странной фамилией Джигурда и русским именем Никита. Лично я его первые песни из циклов «Перестройка», «Ускорение» и «Гласность» услышал по Би-би-си и оттого решил, что он эмигрант. Да и тексты даже для того времени были слишком резкими, можно сказать, антисоветскими: Пере-пере-перестройка, Джигурда поет для вас, Не на дружеской попойке и без корректуры ТАСС, Мне ночами часто снится, что нет мафии в столице, И мечтаю я о том, чтоб народ владел Кремлем.. Перестройка-перестройка, новый наш генсек могуч, По горячим ездит стройкам, в темном царстве – светлый луч, От супруги его, братцы, обалдели иностранцы, Серенады ей поют, за Союз наш виски пьют... Представить, что их автор живет в СССР и не преследуется властями, было невозможно. Однако на деле все обстояло как раз наоборот. 220 Музыкальные диверсанты Впоследствии выяснилось, что молодой бунтарь родом из Киева. Еще в начале восьмидесятых он вышел с гитарой на площадь Революции (нынешний майдан Нэзалэжности), протестуя против политики КПСС, за что тут же был определен в спецблок психиатрической больницы и пропал бы там, если бы не помощь родителей (известных в городе врачей). Чудом выскользнув из цепких когтей системы, Джигурда отправился в Москву и был принят Юрием Любимовым в Театр на Таганке. Но вскоре режиссер сам эмигрировал, и яркого актера ушли из труппы. В те годы он часто появлялся на Ваганькове, где пел на могиле Высоцкого, собирая толпы народа. Правоохранительные органы нервировала его активность. Барду запрещали публичные выступления, забирали в отделение и просто били. Однажды неугомонного шансонье приехали задерживать комитетчики. Но он пристегнул себя к ограде могилы наручниками и продолжил петь. Ребята в КГБ служили тренированные: замóк они открыли и, переломав музыканту пальцы, запихнули в «воронок». В дороге оперативники извинились перед задержанным и честно признались, что сами крутят его ленты на магнитофонах, но служба есть служба. Гонения и запреты продолжались вплоть до распада Советского Союза. После этого Никита Джигурда прекратил сочинять протестные песни. «Мне было интересно работать в этом жанре, пока он был под запретом», – честно признался мне в интервью артист. Ну как тут не вспомнить песню «Машины времени»? Любой запрет тебя манил. И ты рубил и бил, пока хватало сил, и был собой. Ты шел как бык на красный свет, ты был герой, сомнений нет. Никто не мог тебя с пути свернуть. Но если все открыть пути, куда идти и с кем идти? Схожими по накалу с произведениями Джигурды, но выдержанными, конечно, в иной стилистике и мелодике, боролся с советской властью Игорь Тальков. Когда Джигурда, Тальков и десятки других «акынов и ашугов» все громче трубили в свои иерехонские трубы, по камню разрушая коммунистический бастион, их коллега Александр Новиков продолжал томиться в лагере. А тем временем на воле разворачивалось движение по борьбе за освобождение поэта. За дело Новикова бился сам Андрей Дмитриевич Сахаров, а Геннадий Бурбулис даже учредил специальный комитет. В Москве прямо у памятника Пушкину или перед концертами в холле Театра эстрады сбором подписей и распространением каких-то листовок «Свободу барду!» занимался странный человек, с волосами, выкрашенными в ультрамариновый цвет (это в 1989 году!), представлявшийся: «Поэт “Я Зеленый”». Почему-то сразу после освобождения Новикова он куда-то исчез, и больше я о нем ничего не слышал и никогда более не встречал. Сажали Новикова еще в бытность Ельцина первым секретарем Свердловского обкома. Прямых доказательств причастности Бориса 221 Глава 18. До последнего аккорда Первый автограф Александра Новикова. Второй справа – автор книги. Москва, Театр Эстрады. Февраль 1991. Фото Игоря Глебова Николаевича к сфабрикованному делу нет. Наоборот, в конце 1989 года на встрече со студентами Уральского политехнического института он заявил буквально следующее: «Я к этому делу отношения не имею, но я за это дело берусь». Действительно, через семь месяцев Новикова освободили. ...В феврале 1991 года в Театре эстрады на Берсеневской набережной состоялся первый сольный концерт артиста. Зал неистовствовал. Было заметно сильное волнение поэта. Странно смотрелся на нем блестящий дакроновый костюм не по размеру, но публике было плевать на подобные мелочи. Мы просто хотели видеть и слышать его, не веря самим себе, что времена действительно изменились и вот он, вчерашний «политкаторжанин», поет для нас со сцены и никто не смеет указывать ему, что исполнять и как. Кстати буквально накануне я услышал в пригородной электричке частушку: Как на нашей на Руси Стало жить свободно. Выходи и голоси Что душе угодно. Новиков выложился по полной. Его распирало от куража. Ревущий зал и ощущение воли пьянили, он был живым олицетворением свободы! Тогда казалось, что этот концерт ставит финальную точку в длинной истории идеологического противостояния, где даже музыка считалась оружием. Еще бы, ведь «запрещенные песни» звучали не где-то за бугром, а прямо под стенами Кремля! Но жизнь готовила свой, никем не предсказуемый, сюжет. Послесловие ПОСЛЕСЛОВИЕ «Погранзастава по периметру страны, Мы начеку, мы в состоянии войны». О. Газманов, из песни «Погранзастава», 2014 Наше исследование под кодовым названием «Музыкальные диверсанты» завершилось. Пора подвести итоги и ответить на ряд вопросов. Во-первых, являлась ли песня оружием в противостоянии систем? Несомненно, да. С появлением на Западе первых эмигрантов они пусть и не часто, но записывали на пластинки композиции разной степени антисоветской направленности, от прямолинейных музыкальных агиток вроде «Письмо с родины» Давида Медова до более нейтральных творений Надежды Плевицкой, Веры Смирновой или Михаила Вавича. Однако, несмотря на то что в общей массе откровенно (или аллегорически) подрывные композиции составляли ничтожный процент, советская цензура предпочитала не разбираться, а тотально запретить все созданное «бывшими». Государственная установка «эмигрант – значит враг» распространилась и на «легкий жанр». Средств пропаганды (как и возможностей для досуга) в двадцатые годы было немного. Концерты, домашний граммофон, песни да частушки... И тут было важно, чтобы звучал репертуар проверенный, без намека на контрреволюцию и сомнений в справедливости нового порядка. Чтобы никакой «белогвардейщины», никаких воспеваний старорежимных ценностей и тем паче никакой клеветы на государство рабочих и крестьян. Заданный в первые годы советской власти тренд государственной политики оставался неизменным фактически до распада советского государства. Второй вопрос: являлась ли музыкальная пропаганда индустрией? Являлась, но очень короткий промежуток времени, а в целом – нет. На заре существования СССР это было просто невозможно из-за неразвитости технологий: пластинки хрупкие и трудные в транспортировке, граммофоны (да и патефоны) слишком громоздкие, ненадежные, а главное – маломощные, радио же еще не имело достаточного охвата. К концу 30-х годов ситуация изменилась коренным образом. И дело не столько в новых технических средствах и появлении бытовых радиоприемников, сколько в начавшейся Второй Мировой войне и, как следствие, воз- 223 никшей необходимости ежедневной пропаганды. И песня оказалась реальным оружием психологической войны. На базе организации «Винета», отвечавшей у немцев за пропаганду на восточном направлении, функционировали радиостанции, типографии, киностудии, культбригады, выпускались пластинки и печатались листовки. В Русской освободительной армии и других частях, воевавших на стороне гитлеровцев, существовали специальные подразделения «активной пропаганды», которые агитировали «за немецкую власть», в том числе и песнями. В ряде частей были свои ансамбли и оркестры, а газеты на оккупированных территориях часто печатали «песни русских добровольцев», выдержанные в откровенно антибольшевистском духе. С началом холодной войны некоторые приемы агитации сохранились. Пик активности «музыкальных диверсантов» пришелся на семидесятые-восьмидесятые годы. Вот перечень изданных за эти пятнадцать лет проектов, где четко прослеживается антисоветский мотив: 1. Борис Брюно. «Белогвардейские песни» (?), (Марокко, 195?) 2. Леонид Пылаев. «Мои песенки», (Германия, 196?). 3. Александр Варди. «Международная амнистия» (Нидерланды, 1970). 4. Теодор Бикель. «Не могу больше молчать» (США, 1971). 5. Давид Эшет. «Запрещенные песни» (Израиль, 1972). 6. Нугзар Шария. «Песни советского подполья» (США, 1972). 7. Слава Вольный. «Песня ГУЛАГа» (ФРГ, 1974). 8. Дина Верни. «Блатные песни» (Франция, 1975). 9. Александр Галич. «Крик шепотом» (Норвегия, 1975). 10. Александр Галич. «Веселый разговор» (Израиль, 1975). 11. Александр Галич. «Русские песни Холокоста» (Израиль, 1975). 12. Саша и Лена. «Прощай, Россия!» (США, 1976). 13. Саша и Лена. «Письмо из СССР» (США, 1978). 14. Глеб. «Подпольные песни» (Франция, 1980). 15. Алексей Хвостенко. «Прощание со степью» (Англия, 1981). 16. Александр Галич. «Смех сквозь слезы» (США, 1982). 17. Ян Бал. «Брайтонштат» (США, 1983). 18. Дмитрий Сергеев и Романовский. «Зоопарк» (США, 1983). 19. Ян Бал. «Туфелька для Золушки» (США, 1984). 20. Альберт Корабельников. «Русский акцент» (США, 1985). Однако, несмотря на внушительный список, назвать всю эту деятельность частью индустрии категорически невозможно. Все это было лишь попытками заработать (деньги, имя, славу) на горячей теме холодной войны. За исключением проекта «Международной амнистии» и, возможно, первой пластинки Галича, все записи выпускались за счет средств автора (или группы авторов). Никакие государственные учреждения, фонды, радиостанции или спецслужбы не вложили в их реализацию ни цента, пфеннига, сантима и тем более шекеля. Возможно, виной всему неудачный опыт «Международной амнистии». На изданном диске все 10 песен спели дикторы радио «Свобода»: 224 Музыкальные диверсанты Послесловие 225 Такие пластинки использовали наши пропагандисты во времена ВОВ. «Национальный комитет “Свободная Германия’’ был основан в 1943 году <…> по инициативе советского правительства. Его членами являлись немецкие военнопленные, политикикоммунисты и писатели. Целью комитета являлось <…> окончание войны при помощи пропаганды. <…> Была задача убедить солдат <…> перейти на советскую сторону», – пишет Dr. Rainer Lotz. (Фото и пояснения с сайта www.Russian-Records.com) Пылаев, Юрасов, Зотова... Пластинка забрасывалась известными путями в СССР. Но то ли невнятный (чересчур зашифрованный дизайн), по которому абсолютно нельзя понять концепцию, язык, содержание и даже узнать название песен, то ли несовременный (да и, откровенно говоря, плохо спетый) материал про ужасы «сталинских лагерей» и аресты за «опоздание на работу» тому виной, но пластинка провалилась. По словам сотрудника радиостанции Ивана Толстого, планировалось, что будет издано шесть таких альбомов, а свет увидел лишь единственный. Видимо, не получили его создатели ожидаемого резонанса и свернули неперспективное направление. Потому, можно предположить, и все остальное хоть и завернутое в броскую пропагандистскую упаковку, но являлось исключительно частной инициативой. Оговорюсь, что исключение, скорее всего, составляла лишь дебютная работа Галича «Крик шепотом». Есть косвенные доказательства, что НТС помогал как минимум в ее распространении. Во время работы над книгой мне посчастливилось выйти на интереснейшую женщину – активную участницу диссидентского движения в СССР, двоюродную сестру Натальи Решетовской, первой жены Солженицына Веронику Штейн. Оказавшись в 1972 году в США, она в скором времени стала сотрудницей International Literary Center. Эта американская организация (отпочковавшаяся ранее от радио «Голос Америки») располагалась в самом центре Нью-Йорка, на Парк-авеню, и занималась тем же, что и оперативники НТС в европейских портах, – засылкой русских книг в СССР. Вероника Штейн отвечала как раз за работу с самиздатом, который приходил из Союза. Базовым условием было деструктивное начало по отношению к советской идеологии или как минимум наложенный в СССР запрет на произведения того или иного автора. Галич на дне рождения Растроповича с Галиной Вишневской, Иосифом Бродским (справа) и Михаилом Барышниковым. Нью-Йорк, 27.03.1976. Фото Л. Лубяницкого В частности, выпускались, недоступные гражданам нашей страны книги Мандельштама, Вагинова, Булгакова, Цветаевой... В начале повествования я не раз говорил, что магнитиздат по сравнению с самиздатом оказался значительно более распространен, доступен и неподконтролен советской цензуре, однако по загадочным (лично для меня) причинам он не входил в сферу интересов конторы, которая финансировала International Literary Center, «вражьи голоса» и прочие «дружественные» организации. На мой вопрос, распространялось ли ее агентством что-нибудь кроме книг, а именно пластинки Галича, Солженицына, Шария или кассеты эмигрантов третьей волны, Вероника Штейн ответила отрицательно. Ни единая аудиозапись не попадала к ней. Более того, она, будучи доброй знакомой продюсера альбома Нугзара Шария Виктора Кабачника, от меня впервые услышала о том, что он имел отношение к выпуску какой-то пластинки. Еще до отъезда Вероника часто общалась с Александром Галичем. Поэт был частым гостем в их доме в Чапаевском переулке. Сохранилось множество снимков той поры. Когда в 1976 году Александр Аркадьевич прилетел в Нью-Йорк, они, конечно, встречались. К тому моменту у него вышло уже три пластинки. Но он не привез с собой ни одной. Не то что для распространения, а даже в подарок. И никаких разговоров (несомненно, будучи осведомленным о месте работы своей знакомой) не вел. Хотя всего за год до этого Г. Рар и А. Югов в интервью «Песня, жизнь, борьба», опубликованном впоследствии в журнале «Посев», задали барду вопрос: 226 Музыкальные диверсанты «Считаете ли вы, что поэзия под музыкальный аккомпанемент как бы обретает самостоятельное значение? В Советском Союзе мы видим длительный и устойчивый интерес самой широкой публики к этой форме поэзии». И получили конкретный ответ: «Я считаю, что эта форма, хотя и была изобретена до Гуттенберга, естественно возродилась в наши дни, когда книгопечатание, к сожалению, занимает в жизни среднего человека значительно меньшее место, чем телевизор, магнитофон и радио. И я думаю, что эта форма не только не будет отмирать, но, наоборот, будет совершенствоваться и развиваться. Потому что, скажем, как только видеофоны (которых сейчас еще очень мало и которые очень дороги) станут предметом массового потребления, они еще больше усилят интерес к этому жанру. Я это знаю просто – простите – по собственным выступлениям... Я не только не думаю, что этот жанр исчерпал себя: наоборот, он, по существу, только начинается...» Так почему же западные спецслужбы не использовали запрещенные песни как средство пропаганды в холодной войне на официальном уровне?! Я не понимаю. Ну хорошо, допустим, с их точки зрения пластинки не очень удобны при перевозке, но в семидесятых уже появились компакт-кассеты. Согласитесь, растиражировать ленту, куда проще, чем прятать тома запрещенных книг. Опять же вопрос: пусть не песни, но почему не получили широкого распространения аудиокниги, начитанные на пленку? Мне известна только одна (!) такая попытка. Сбежавший в 1972 году на Запад видный ученый-советолог, бывший переводчик на Нюрнбергском процессе и ученый секретарь Академии наук СССР по разоружению Михаил Восленский выпустил на кассете свой разоблачительный роман «Номенклатура». Быть может, невидимые «полководцы» фронтов холодной войны считали, что музыка в их нелегком труде – это слишком легковесно и неэффективно. Или полагали, что внутренней «пятой колонны» в СССР в лице сотен бардов, исполнителей блатного фольклора, а впоследствии рок-групп и так достаточно. Теперь не спросишь. . . Наверняка в КГБ знали, что все эти запрещенные к ввозу в СССР пластинки с эмигрантскими песнями были всего лишь проявлением частной инициативы. Но бились они с этими чуждыми нам «нотами протеста» яростно, доказывая начальству, что не зря едят свой хлеб. Правда, добились лишь стойкого интереса к запретному плоду. *** А что же сегодня, когда все можно и цензуры (по крайней мере столь агрессивной) давно нет? Можно ли хоть какие-то песни считать оружием или эта функция давно атрофировалась, исчезла за ненадобностью и нынче песни только развлекают? Послесловие В самом центре Москвы, на Кузнецком, в представительстве издательства «Посев» (что, кстати, в двух шагах от «Музея ГУЛАГа»), среди мемуаров видных деятелей НТС и радио «Свобода», стихов Галича и романов Максимова продается лазерный диск «Песни ГУЛАГа», записанный не гдето подпольно, а у нас, в Петербурге, известным хором. Но кого теперь удивишь лагерными песнями? Включай радио и слушай. Нынче в ходу иные мотивы и сюжеты. А главное – стали другими способы распространения информации. Не знаю как вы, а я верю, что история развивается по спирали. Чуть успели отогреться, как снова похолодало. Заходишь в Интернет, и словно открываешь газету «Правда» сорокалетней давности. Только звучат былые призывы теперь не из уст партийных цензоров, а из-за границы, из свободного, так сказать, мира. 227 Обложка кассеты с записью антисоветской книги ученого-невозвращенца Михаила Восленского. «Номенклатура» (1976) После исполнения Олегом Газмановым в Кремле на концерте в честь 20-й годовщины Конституции России песни «Я родился в СССР» бывший министр обороны Литвы Раса Юкнявичене потребовала объявить российского певца персоной нон-грата в ее стране. Возмутили эксчиновницу строчки про то, что «Украина и Крым, Беларусь и Молдова – это моя страна! / Сахалин и Камчатка, Уральские горы – это моя страна! / Красноярский край, Сибирь и Поволжье, Казахстан и Кавказ, и Прибалтика тоже. / Я рожден в Советском Союзе, Сделан я в СССР!» Не прошло и года, как уже МИД Латвии внесло в «черный список» Иосифа Кобзона, Валерию и все того же Газманова. Из-за их позиции по Украине и присоединению Крыма въезд в эту прибалтийскую республику артистам отныне запрещен. События в нэзалэжной подкинули дровишек в, казалось бы, затухший костер идеологической битвы. Всемирная сеть полна роликами с песнями об «оккупантах» и «русском сапоге». В ответ российский автор-исполнитель Александр Скляр размещает в соцсетях композицию «Война на пороге». А его коллега Андрей Макаревич тут же выражает свою позицию «Песней про Крым». Прогресс не стоит на месте. «Вершиной» музыкальной борьбы стало появление в Интернете клипов украинской группы «Мирко Саблич». Теперь «новаторы» пропаганды используют не только мелодии российских шлягеров, но и видеосъемку популярных исполнителей. Включаешь 228 Музыкальные диверсанты такое видео, а там будто бы поет Николай Расторгуев из группы «Любэ» на мотив «Комбат-батяня»: Донбасс восстанет, восстанет Донбасс. Услышь нас, Челябинск, услышь нас, Кавказ. Ни пяди не будет вам нашей земли, Валите в Москву, москали... А это, применяя еще с Великой Отечественной известные методы (вспомните случай на Волховском фронте с Клавдией Шульженко в 1942-м), имитируют голос народного артиста и многих других российских звезд (от Лидии Руслановой до мультгероев из «Бременских музыкантов») украинские хлопцы. Симптоматично, что участники группы не хотят выступать на сцене, рассказывать о себе и даже отказываются публиковать свои фотографии, предпочитая «полуанонимность». «Все так, – заметит дотошный читатель. – Но ведь к заявленной на обложке теме вышеперечисленные факты имеют лишь косвенное отношение!» Действительно, в современной реальности эмиграция до недавнего времени никак себя не проявляла на фронте музыкальной пропаганды. Но время идет, и на наших глазах набирает силу новая, не знаю уж какая по счету, волна эмиграции, и несет она с собой немало сюрпризов. В конце мая 2015 года в одной из социальных сетей прославившийся в девяностые песней «Я убью тебя, лодочник» и перебравшийся недавно в США автор-исполнитель Профессор Лебединский обратился к своим «френдам» с просьбой. Цитирую: «Дорогие мои друзья и единомышленники! Если мы все тут заодно и понимаем масштабы катастрофы, происходящей с мозгами миллионов россиян под давлением страшной пропаганды, то примите вместе со мной посильное участие в деле борьбы с российской телевизионной болезнью и «ватничеством»! Я написал песню по мотивам «Гопников» Майка Науменко с абсолютно новым текстом на злободневную тему и хочу сделать мультяшный клип на нее, чтобы расшевелить мозги зомбированным, чтобы показать, что такое плохо и как поступать нельзя, чтобы люди начали хотя бы задумываться о том, что делают они, и что происходит вокруг них... Демо песни прикладываю». Будучи как раз в это же время погруженным в работу над этой книгой, я, естественно, заинтересовался и, кликнув на ссылку, услышал: Кто смотрит взахлеб Киселева, НТВ и «Первый канал», Кто верит любому адову бреду, Что б ящик ему ни сказал, Кто молится на свой айфончик, Кто лелеет с огрызком планшет, Кто ездит на «форде», «шевроле» и «харлее», Но орет: «Пиндосам нет!», Кто будет хвастаться пьяный, 229 Послесловие Что дед служил в НКВД... Это – ватники! Это – ватники! Я верю, что ты не такой! Что сказал бы на это сам Михаил Науменко, умерший еще в 1991 году, неизвестно. А российский писатель Захар Прилепин, лауреат едва ли не всех литературных премий начитывает жесткий рэп: Пора валить тех, кто говорит пора валить. Вали молча и не загораживай вид. Здесь воздух не воздух – он как чистый спирт: Пригубил – и родился, перебрал – и убит. Всем свобода и ныне ты нашел, что нашел – У нас в каждой осине хранится твой кол. Здесь всего слишком много, только ты слишком мал. Если больше нет Бога – твой выход, шакал... Увы, хотим мы этого или нет, но песня вновь становится оружием. И в который уж раз фарс сменяется трагедией, а трагедия – фарсом. Катится с горы «виниловая пластинка» истории. На какой патефон она упадет? Какая мелодия зазвучит? Поживем – услышим... Библиография БИБЛИОГРАФИЯ 1 Коляда В. Есть звуки, их значенье... М.: РГГУ, 2008. 2 Архипова А., Неклюдов С. Фольклор и власть в закрытом обществе». 3 Тепляков Г. Машина террора: ОГПУ–НКВД Сибири в 1929–1941 гг. М.: Новый хронограф, 2008. 4 История сталинского Гулага. Конец 1920-х – первая половина 1950-х годов. Собр. Документов. В 7 т. Т. 1: Массовые репрессии в СССР / Отв. ред. Н. Верт, С. В. Мироненко. Отв. сост. И. А. Зюзина. М.: РОССПЭН, 2004. 5 Козлов В. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе: 1953–1982 гг. / Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР. М.: Материк, 2005. 6 Гуль Р. Я унес Россию. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2001. 7 Колосова М. Вспомнить нельзя забыть. Барнаул: Алтайский дом печати, 2011. 8 Зеленин А. Язык русской эмигрантской прессы (1919–1939). Тампере: изд-во университета Тампере, 2007. 9 Любимов Л. На чужбине. Ташкент: Узбекистон, 1989. 10 Окороков А. Пропаганда – особый фронт. М.: Русский путь, 2007. 11 Гридин В. Он пел, любил и страдал. Записки о Петре Лещенко. Одесса: Астропринт, 1998. 12 Шульженко К. Петь – значит жить! М.: Наталис, 2005. 13 Кравчинский М., Близнюк М. Звезды царской эстрады. Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2011. 14 Бардадым В. Юрий Морфесси – баян русской песни. Краснодар: Сов. Кубань, 1999. 15 Ковалев Б. Нацистский оккупационный режим и коллаборационизм в России (1941–1944 гг.)» (монография). Новгород, 2001. 16 Мединский В. Война. Мифы СССР. 1939–1945. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2011. 17 Ковалев Б. Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации. М.: Молодая гвардия, 2011. 231 18 Хруцкий Э. Тайны уставшего города. М.: Детектив-Пресс, 2003. 19 Туманов В. Все потерять – и вновь начать с мечты... М.: Новости, 2011. 20 Tokes R., Sosin G. Dissidents in the USSR. John Hopkins University Press, 1975. 21 Амальрик А. Просуществует ли Советский Союз до 1984 года? Амстердам: Фонд им. Герцена, 1970. 22 Добродеев Д. Большая svoboda Ивана Д. М.: Аdmarginem, 2010. 23 Пылаев Л. Шесть часов на родине. Мюнхен: СБОНР, 1957. 24 Окулов А. Холодная Гражданская война. КГБ против русской эмиграции. М.: Яуза-Эксмо, 2006. 25 Зыкина Л. Песня. М.: Советская Россия, 1975. 26 «Контрразведывательный словарь». 27 Материалы XXIV съезда КПСС. 28 Bikel T. Theo. The autobiography of Theodor Bikel. New York: Harper Collins Publishers, 1994. 29 «Белорусские страницы-12. Владимир Высоцкий в воспоминаниях современников» / Сост. А. Линкевич. Минск: Ковчег, 2004. 30 Городницкий А. И вблизи, и вдали. М.: Полигран, 1991. 31 Неизданные песни русских бардов. Paris: YMCA-Press, 1977. 32 Солженицын А. Угодило зернышко промеж двух жерновов. М.: Новый мир, 2001. 33 Флегон А. Солженицын – пророк? Бишкек: Брокфил, 1993. 34 Мухин Ю. Асы и пропаганда. Дутые победы люфтваффе. М.: Эксмо, 2010. 36 Бахтин В. «Фольклор ГУЛАГа». 36 Сидоров А. Я помню тот Ванинский порт... М.: Прозаик, 2013. 37 Vierny D. Histoire de ma vie. Racontee a Alain Jaubert. Paris: Gallimard, 2009.http://www.russkije.lv/ru/journalism/read/polchaninov-pan/ 38 Солженицын А. Двести лет вместе. М.: Русский путь, 2010. 39 Аронов М. Александр Галич. Полная биография. М.: НЛО, 2012. 40 Волкогонов Д. Психологическая война. М.: Воениздат, 1983. 41 Романов Е. В борьбе за Россию. М.: Голос, 1999. 42 Калецкий А. Метро. Подземный роман. Минск: Макбел, 2003. 43 Кейзеров Н., Ножкин Е. Идеологическая борьба. М.: Политиздат, 1987. Алексеев А. Серьезное и смешное. М.: Искусство 1967. Бабушкин Л. Королева романса... и музей на троих. М.: Антиква, 1999. Блюм А. От неолита до главлита. Достопамятные и занимательные эпизоды, события и анекдоты из истории российской цензуры от Петра Великого до наших дней. СПб.: Искусство России, 2009. Варди А. Подконвойный мир. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1971. Заречный В. Разведчики разоблачают. М.: Молодая гвардия, 1977. Кравчинский М. Русская песня в изгнании. Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2008. Кравчинский М. Песни и развлечения эпохи нэпа. Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2015. 232 Музыкальные диверсанты Кравчинский М. История русского шансона. М.: Астрель, 2012. «Кремлевский самосуд». Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне. М.: Родина, 1994. Куферштейн Е. Странник нечаянный (книга о Николае Агнивцеве). СПб.: Библиотека всемирного клуба петербуржцев, 1998. Панченко А. (ред.-сост.). Русский политический фольклор: Исследования и публикации. М.: Новое издательство, 2013. Рубашкин Б. Спомени. София: Аб Издателско Ателие, 1999. Сапгир К. Париж – мир чудесный и особый. СПб.: Росток, 2014. Слово пробивает себе дорогу. М.: Русский путь, 1998. Суслов И. Рассказы о товарище Сталине и других товарищах. Ann Arbour, Эрмитаж, 1981. Фомин В. Песни настроения. США, B-F-Music, 1969. Шамбаров В. «Песни царской России плененные большевиками», М.: «Культурно-просветительский русский издательский центр имени святого Василия Великого», 2013. Советские и российские газеты и журналы: «Пчела», «Правда», «Известия», «Зрелища», «Цирк и эстрада», «Рабочий зритель», «Рабочий и театр», «Комсомольская правда», «Нева», «Молодая гвардия», «Смена», «АиФ», «Вечерний Новосибирск». Периодические издания времен оккупации и эмигрантские СМИ: «Посев», «Возрождение», «Доброволец РОА», «За свободу», «Одесская газета», «Молва», «Голос Крыма», «Речь», «Заря», «За Родину!», «Новое русское слово», «Русское слово», «Русская мысль». А также расшифровки программ радиостанций: «Шансон», «Свобода», «Свободная Европа», «Голос Америки». 234 Музыкальные диверсанты СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДИСЛОВИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 Глава 1. ОТКУДА НОТЫ РАСТУТ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8 Из кабаре – в ЧК . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8 «Осьмушечка свободы» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .11 Запрещенные песни . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .15 Глава 2. БЕЛЫЕ ПЕСНИ ДЛЯ КРАСНОЙ РОССИИ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21 На других берегах. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21 «Гнусный край белогвардейский» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .25 «Не подлежит разглашению» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30 Боевыми аккордами: «Огонь!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .35 Глава 3. «ЧУБЧИК» У НЕМЕЦКОГО МИКРОФОНА . . . . . . . . . . . . . . . . . . .38 «Войной навек проведена черта...» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .38 На службе у доктора Геббельса. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .41 Контрабандный товар. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .46 По законам военного времени . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .49 Глава 4. В НОВОМ АМПЛУА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .56 Песни настроения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .56 Из жизни Русского Пьеро . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .59 Оглавление 235 Глава 11. «ОТПУСТИ НАРОД МОЙ» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .122 «В следующем году в Иерусалиме!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .122 «Люблю тель-авивскую тетю...» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .125 «Музыкальный гешефт» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .128 Глава 12. АРТИСТ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .131 Глава 13. КУЛЬТУРТРЕГЕРЫ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .136 Глава 14. GULAG SonG . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .145 Враг государства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .145 «Глас народа». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .149 Опасная пластинка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .151 Охота за фата-морганой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .154 Прусские ночи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .158 Глава 15. ПЕСНИ КОНТРАБАНДОЙ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .161 Русская муза гения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .161 «Время блатных песен». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .164 Так чей же он, «Ванинский порт»? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .166 «Товарищ Сталин, вы – большой ученый!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .168 Девиз мадам Верни. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .169 Глава 5. БАЯН РУССКОЙ ПЕСНИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63 Царский любимец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63 Куда приводят мечты. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .65 Без последнего пристанища. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .70 Глава 16. «...ПРАВДЫ РАДИ». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .171 «Песня – это оружие». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .171 По статьям Уголовного кодекса. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .175 НТС: «В борьбе за Россию» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .176 Наш человек в Париже . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .182 «Крик шепотом». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .186 На «Свободе». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .187 Глава 6. СРЕДСТВАМИ «АКТИВНОЙ ПРОПАГАНДЫ» . . . . . . . . . . . . . . . .74 Herr Шевченко. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .74 Песни русских коллаборационистов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .78 «А петь будете стоя...» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .85 Глава 17. САЛАТ ИЗ ЗАПРЕТНОГО ПЛОДА. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .192 «До свидания, Россия!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .192 Подпольные песни. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .198 Рискованные шутки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .201 Глава 7. ЖЕРТВЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .88 Глава 18. ДО ПОСЛЕДНЕГО АККОРДА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .205 Оперативный псевдоним. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .205 «Русский акцент». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .209 Внутренние эмигранты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .212 Глава 8. МЕЛОМАНЫ – ПЯТАЯ КОЛОННА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .98 Глава 9. БОРЦЫ ЗА ИДЕЮ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .106 «А потому что я сегодня эмигрант...». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .106 Спецпроект . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .112 Могучий старик. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .114 Глава 10. ПЕСНИ С АКЦЕНТОМ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .117 ПОСЛЕСЛОВИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .220 БИБЛИОГРАФИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Книга «Музыкальные диверсанты» серии «Русские шансонье» – юбилейная – десятая Серии «ИМЕНА» и «РУССКИЕ ШАНСОНЬЕ» – это книги наших современников, известных российских и зарубежных писателей и поэтов, артистов и режиссеров, музыкантов и исполнителей. Их воспоминания и размышления о людях и событиях нашей эпохи, о времени и о себе. Серия «РУССКИЕ ШАНСОНЬЕ»: Официальный сайт главного редактора серии «Русские шансонье», писателя, журналиста и телеведущего Максима Кравчинского + DVD в подарок + СD в подарок WWW.KRAVCHINSKY.COM, где вы можете: + CD в подарок + CD в подарок Также в издательстве ДЕКОМ выходили другие издания, посвященные истории музыки Серия «ИМЕНА»: • узнать подробности о всех прошлых и будущих книгах; • увидеть телепрограмму «Старая пластинка» («Шансон-ТВ»); • почитать статьи о легендах русской эмиграции и советского творческого подполья; • послушать эфиры на радио «Свобода» и «Эхо Москвы»; • полистать любимые книги и услышать песни из коллекции автора; • высказать свое мнение и задать вопросы. Добро пожаловать на сайт WWW.KRAVCHINSKY.COM + CD в подарок + СD в подарок + CD в подарок 18+ Литературно-художественное издание (с подарочным компакт-диском) Максим Эдуардович Кравчинский МУЗЫКАЛЬНЫЕ ДИВЕРСАНТЫ Литературный и художественный редактор Редактор Верстка Корректоры Дизайн серии Дизайн обложки Ответственная за выпуск Яков Гройсман Наталья Резанова Светлана Сорувка Дина Коржевская, Лев Зелексон Вячеслав Петрухин Аркадий Сержич Ольга Червонная Помещены фото из коллекции автора, личных архивов героев книги, частных архивов Михаила Пойзнера (Одесса), Игоря Глебова и Вероники Штейн (Москва), Нины Тайгиной (Петербург), Александра Калецкого, Эстер Балясной, Марка Цыбульского и Александра Половца (США), Валерия Винокурова и Андрея Корлякова (Франция), а также газет и журналов 1918–1944 гг. и открытых интернет-источников. Авторство снимков указано в тех случаях, где оно известно издательству. Невысокое качество отдельных фотографий обусловлено исходным материалом. Подписано в печать 25.09.2015 Формат 60 х 100/16. Гарнитура GaramondBookNarrowC. Печать офсетная. Бумага офсетная. Физ. печ. 15 л. Тираж 2000 экз. Заказ № Издательство ДЕКОМ, 603155, Нижний Новгород, ул. Большая Печерская, 28/7, тел. (831) 4-111-181. E-mail: izdat@dekom-nn.ru http://www.dekom-nn.ru Отпечатано согласно предоставленному оригинал-макету в АО «ИПК «Чувашия» 428019 Чебоксары, пр. И. Яковлева, 13.